Глава третья. Современность и народность проповеди

97

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Современность и народность проповеди.

В Гомилетике проф. Амфитеатрова, как мы уже видели, есть отдел, посвященный вопросу о современности и народности проповеди. Поставленный не на своем месте, отдел этот у Амфитеатрова дает решение вопроса верное, но не достаточно развитое. Из позднейших наших гомилетик одни едва повторяют мысли Амфитеатрова, другие совсем опускают этот вопрос. Между тем в монографической и журнальной гомилетической литературе вопрос о современности проповеди обсуждается горячо, хотя не все писатели, ратующие за народное и современное направление проповеди, намечают одинаковые границы для применения к проповеди характера народности; даже не все, рассуждавшие об этом вопросе, стоят на стороне народности и современности проповеди. Вопрос, таким образом, нуждается в обстоятельном пересмотре и систематическом решении.

I.

Учение Господа Иисуса Христа представляет собою истину, т. е. цельное теоретическое миропонимание, которое обязательно для каждого христианина и дает каждому усвоившему его человеку свободу в понимании и определении всех частных случаев жизни. Как общее миропонимание, оно не рассчитано на удовлетворение исключительно частных нужд человека и общества; как откровенное, оно к каждому людскому мнению относится отрицательно, не допуская никакого компромисса, никаких усту-

98

пок. Но оставаясь всегда неизменным и верным себе, как божественное откровение, учение Господа Иисуса Христа было вместе с тем народным и современным. При общности своего содержания, оно жизненно и приложимо ко всякому частному явлению жизни личной, семейной, общественной и государственной. Когда некто из народа просил Господа Иисуса Христа произвести раздел наследства между ним и братом, Иисус Христос устранился от этого частного семейного дела, но Он предложил народу слово о нелюбостяжательности (Лук. XII), и Его учение в своем общем содержании служит достаточною основою для решения всяких экономических недоразумений между христианами (Деян II, 44. 45) Когда Его спросили, позволительно ли давать подать кесарю, Он и в этом случае не изменил основному началу Своего учения, выраженному Им в словах: царство Мое не от мира сего (Иоан. XVIII, 36), царствие Божие внутрь вас есть (Лук. XVII, 21), Он не преподал вопрошавшим Его социально-политической теории; но все же Его учение содержит в себе положения, с достаточною определенностью решающие предложенный Ему вопрос и всякие подобные вопросы для Его последователей: отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу. Затем, хотя Его учение относится вполне отрицательно ко всяким людским мнениям, которые оно заменяет, оно вместе с тем допускает возможность субъективного до некоторой степени отношения к нему, точнее сказать, возможность усвоения его с тех преимущественно сторон, которые более соответствуют индивидуальному характеру человека, общества или народа, оно может быть воспринято и подзаконными, и чуждыми закона, и немощными, и сильными. Посему оно преподавалось Господом Иисусом Христом с мудрою применительностью к состоянию слушателей. Он всегда раскрывал Свое учение в связи с духовным состоянием слушателей, их верованиями, ожиданиями, духовными потребностями. В верованиях и ожиданиях еврейского народа Он находил точки соприкосновения с Своим новым учением и излагал его с той стороны, с которой оно было более доступно его пониманию. Иудеи были преисполнены ожиданием царства Мессии, и Господь Иисус начал Свою проповедь

99

словами: покайтесь, ибо приблизилось царство небесное. Хотя иудеи понимали царство Мессии не в том смысле, как оно даровано нам Христом, но Он брал их ожидания за исходный пункт Своей проповеди и постепенно исправлял их взгляды на царство Божие. Его слушатели жили по ветхозаветному закону, и Он раскрывал Свое учение в сопоставлении с ветхозаветным законом: вы слышали, что сказано древним, а Я говорю вам... Его проповедь всегда отвечала живым религиозным запросам слушателей, имела в виду их особенности: Он иначе говорил с книжниками, иначе с простым народом, иначе с мнимыми праведниками, иначе с смиренными грешниками. Самарянку занимал вопрос о месте поклонения Богу, и Господь Иисус Христос раскрывает ей учение о поклонении Богу в духе и истине; Марфа и Мария скорбели об умершем брате, и Он проповедует им о воскресении мертвых. Он то подзывает к Себе народ, то обращается к фарисеям и книжникам, то отзывает учеников: Его речь есть всегда личное обращение. О богатстве Он говорит в присутствии богатого, о соблазне одного из малых в виду детей. Вместе с тем Он раскрывал Свое учение с мудрою постепенностью: постепенно уяснял Он народу и ученикам понятие Своего царства не от мира сего, истину Своего богосыновства, постепенно с большею и большею ясностью Он предрекал свои страдания...

Какою была проповедь Господа Иисуса Христа, такою же была и проповедь апостолов. И их проповедь прежде всего имела неизменное общее содержание, чем было для них учение Господа Иисуса Христа; и их проповедь по этому своему общему содержанию была чужда мирского духа, как сами они свидетельствовали: мы приняли не духа мира сего, а духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога, что и возвещаем (1 Кор. II, 12. 13). Но вместе с тем их проповедь не ограничивалась буквальным повторением слов Иисуса Христа, а имела в себе нечто большее. Это большее есть народность и современность их проповеди. Иисус Христос обращал Свое слово почти исключительно к погибшим овцам дома Израилева, а не к язычникам, и потому Он излагал Свое учение в соответствие -только с верованиями и ожиданиями еврейского народа;

100

Он обращал Свое слово к слушателям, из которых едва нарождалось христианское общество, и потому Он не применял Своих наставлений к тем особенным отношениям, которые стали возможны только впоследствии, в, сложившемся христианском обществе. Апостолы же, продолжая дело Иисуса Христа, не как рабы, а как друзья, под живым воздействием Св. Духа, сделали учение Иисуса Христа живым словом не только для слушателей из иудеев, но и для язычников всех стран, сделали его живым словом для сложившегося христианского общества. Так, апостол Павел за исходную точку своей речи к афинянам берет почитание афинянами неведомого Бога (Деян. XVII, 23); так, апостолы говорили о взаимных отношениях христиан между собою, об обязанностях епископов, диаконов, о собраниях христиан, давали христианам утешение в постигавших их гонениях, научали тех, которые ожидали скорого второго пришествия Христа, устраняли из христианского общества раздоры и несогласия, и раскрывали каждому учение Христа в меру разумения с мудрою постепенностью, давая одним молоко, другим твердую пищу.

Народною и современною была после апостольской и проповедь мужей апостольских и святоотеческая. Так, проповедь с течением времени сделала христианское учение живым словом для людей научно-образованных, служила орудием охранения христианского учения от ересей и христианского общества от расколов, была то апологетическою, то нравообличительною. Особенно ярким характером современности отличаются святоотеческие проповеди нравственно-практического направления, в которых часто встречаются описания и обличения современных проповедникам нравов христианского общества; но и проповеди отвлеченно-догматического содержания, как-то богословские и догматико-полемические слова свв. Григория Богослова, Василия Великого, Григория Нисского, удовлетворяли живым запросам общества и обнаруживают наклонности людей того времени, когда, «начиная с императоров и нисходя до последнего простолюдина, все принялось рассуждать, вслед за богословами по профессии, о Рожденном и Нерожденном, о троичности лиц в Божестве, о

101

двух еетествах в Боге-Сыне». Святоотеческий способ учительства есть всецело психологический, способ приспособления к духовному состоянию слушателей. Так поступали св. отцы не случайно, а сознательно. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать известный отрывок из известного третьего слова св. Григория Богослова. «Если бы кто захотел укротить и сделать ручным многовидного и многообразного зверя... тому надлежало бы приобрести многосторонние и разнообразные сведения и употреблять хождение, приличное каждому (свойству зверя). Так, поелику  общее тело церкви, подобно одному сложному и разнообразному живому существу, слагается из многих и различных нравов и умов; то предстоятелю (церкви) совершенно необходимо быть вместе как простым, относительно к правоте во всем, так, сколько можно более, многосторонним и разнообразным для приличного со всяким обращения, а равно — способным к полезной со всяким беседе. Ибо одни по способностям младенцы и, можно сказать, еще не окрепшие, требуют себе в пищу молока, т. е. самых простых и первоначальных уроков, и не могут принимать словесной пищи, приличной мужу. Другие же, достаточно обучившие чувства к различению истинного и ложного, имеют нужду в премудрости, проповедуемой между совершенными (1 Кор. II, 6), и в пище высшей и более твердой» и т. д. Св. Григорий Великий целую и притом значительнейшую (третью) часть своего «Правила пастырского» посвящает раскрытию различных приемов церковного учения сообразно с различными состояниями слушателей. Один «перечень различных состояний слушателей, с которыми проповедник должен сообразоваться в своих поучениях», занимает у него несколько страниц. В предисловии к этой части св. отец высказывает общие соображения по вопросу о психологической основе проповеди. «Всякое слово учителей, пишет он, должно быть приспособлено к качествам и свойствам состояния слушателей, так, чтобы каждому из них предлагаемо было свое, ему свойственное, и вместе с тем не отступало от общих требований назидательности. Ибо что такое напряженные умы слушателей, как не струны, если могу так выразиться, натянутые на музыкальном

102

инструменте, к которым различно прикасается рука искусного игрока, чтобы от различных соприкосновений образовалась одна стройная, гармоническая, музыкальная песнь? И струны издают мелодические звуки потому именно, что приводятся в движение одним орудием, но не одинаковыми ударами. Таким образом и всякий пастырь церкви, как учитель и руководитель своей паствы, чтобы пригодным быть для всех и каждого к созиданию их спасения, должен трогать и назидать сердца слушателей своих одним учением, но не одним и тем же тактом, или размером».

По образцу учения Господа Иисуса Христа и Его святых апостолов и по примеру проповеди святоотеческой должна быть народною и современной позднейшая проповедь... По здесь мы встречаемся с возражением против такого направления проповеди. «Не нужно и доказывать, говорят, что проповедовать лучше, чем проповедовали св. отцы, нам невозможно. Посему нашим проповедникам надобно дорожить опытами святоотеческими и ими руководствоваться, с ними соображать нужды нашего времени» 1). В этом возражении заключается внутреннее противоречие, с раскрытием которого оно падает само собою. То несомненно, что учение Господа Иисуса Христа составляет единственный предмет проповеди, и она должна быть словом «от вышнего разума, а не от земного мудрования»; но вместе с тем проповедь Иисуса Христа и Его св. апостолов должна служить образцом для позднейшей проповеди, а проповедь Христа и апостолов была живым словом—народным и современным! Современность же есть такая черта проповеди, которая требует от проповедника не слепого подражания, а свободы. В то время, как внутренний характер проповеди по духу Библии вообще приобретается наивозможною близостью проповеди к слову Божию, народность и современность требуют от проповедника творчества 2). Если бы проповедь слепо подражала тому в слове Божием, по чему оно было современ-

1) Русск. пропов., стр. 397» 398,

2) Хотя творчество относится не к содержанию проповеди, не к ее предмету, а только к приемам раскрытия предмета проповеди.

103

ным и народным, то она была бы несовременною и ненародною, и потому из-за подражания букве противоречила бы духу проповеди Христа и апостолов. В этом случае слово Божие в полноте всех своих особенностей является для проповедника отвлеченно данным, с характером безотносительности, и его собственную задачу составляет сделать слово Божие живым словом для своих современников. Слова Иисуса Христа: Марфа, ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно (Лук. X, 41. 42) были живою речью, личным обращением; но если проповедник примет эти слова неразрывно в этом отношении их к определенному историческому лицу, то великая мысль о «едином на потребу» останется в его устах неприложимою к его слушателям. Посему проповедник, сначала сведя живую речь Господа Христа на общую мысль, должен затем применить ее к своим слушателям, из которых одни живут как Марфа и другие как Мария 1). Обличительные речи Господа Иисуса Христа против книжников и фарисеев, против слепой привязанности к преданиям старцев и внешней праведности, должны измениться в устах проповедника в обличение современных ему народных нравов и обычаев. Иисус Христос Свое богооткровенное учение развивал всегда в непосредственном соотношении с живою действительностью, вносил свет богооткровенной истины во все «улицы, переулки и распутия» современного Ему духовного состояния народа еврейского, имея целью исправить всю жизнь человека— его мысли, желания, надежды; так и проповедник должен сносить богооткровенное учение Иисуса Хрпста с современными ему духовными народными интересами, должен освещать светильником богооткровенной жизни течение современной жизни, стопы живого народа.

Таково отношение проповедника к слову Божию; таково же должно быть его отношение и к проповеди святоотече-

1) Архиеп. Никанор (Поучения, т. III, 1890, стр. 120): «Исключите отсюда (Деян. I, 6—8) личную, приличную только св. апостолам особенность, откиньте народную еврейскую своеобразность, возьмите общечеловеческую значимость этого священного изречения, примените к условиям нашего времени, нашей народности и личного вашего положения»: таков принцип проповеди.

104

ской. И в последней одно и именно то, что совпадает с словом Божиим, неизменно, а другое, народное и современное, временно и условно, что должно быть заменяемо живым словом проповедника. Правда, проповедь святоотеческая ближе к положению всякого проповедника, чем учение Господа Иисуса Христа и Его апостолов, так как она есть уже применение новозаветного слова Божия к нуждам народа и времени. Но этого-то и не нужно забывать проповеднику: святоотеческая проповедь приспособлена к нуждам своего времени, которые отличны от нужд другого времени и другого народа. Не с опытами -святоотеческими проповеднику «надобно соображать нужды нашего времени», а проповедь святоотеческую нужно соображать с нуждами нашего времени. «Если бы сам Златоуст, скажем словами архиеп. Никанора 1), воскрес и выступил ныне между нами на церковную кафедру с отвлеченным 2) разъяснением положительного содержания христианской веры, то и его наши современники послушали бы немного, кажется, только из любопытства, а затем оставили бы. Нужно в современной проповеди затрагивать вопросы того же современного неверия». Кроме того, проповедник должен остерегаться уравнивать проповедь святоотеческую с словом Божиим: слово Божие есть единственный предмет его проповеди. Припомним наставление книги о должностях пресвитеров приходских: «от писаний св. отец для изъяснения какового члена веры и для утверждения предлагаемого к народу поучения приличные места можно, а иногда и должно в беседе своей употреблять. Но как святых отец писания, так и церковные предания не должно смешивать или сравнивать с словом Божиим и заповедьми его. Иное бо есть слово Божие, а иное св. отец писания и церковные предания» (22). За-

1) Поучения, т 5, 1891, стр. 261.

2) Этим словом считаем нужным заменить выражение архиеп Никанора «с своим положительным разъяснением», потому что в проповеди необходимо, если не исключительно, то прежде всего и главным образом раскрывать христианское учение с положительной стороны, как об этом мы говорим в другом месте, но только положительное раскрытие христианского учения должно быть не отвлеченным, а относительным к вопросам современного неверия.

105

менять святоотеческою письменностью живую проповедь, которая единственным предметом имеет слово Божие, значило [бы предание человеческое ставить выше откровения.

Но «ужели Массильон более заключает в себе живых вод, чем студенец, истекший из уст Златоуста»? Мы этого не говорим. Заимствование из проповедей «модных» западных церковных ораторов—пусть—есть большой грех против истинности проповеди, для которой единственным содержанием должно служить слово Божие; но этот грех совершается не во имя современности проповеди, так как слепое подражание образцам, хотя бы новейшим, есть еще более и уже несомненный грех против живости, народности и современности проповеди. Если некоторые проповедники желают быть современными чрез замену подражания древним образцам заимствованием из «модных» авторитетов, то это, конечно, должно быть названо печальным недоразумением. Но из таких печальных опытов · в крайнем случае вытекает тот урок, что современность проповеди должна состоять не в замене древних авторитетов позднейшими, а в свободе от всякой подражательности, в близости к сердцу слушателей, в психологической основе ее действенности. Проповедь святоотеческая по своей верности слову Божию выше проповедей Боссюетов и Флешье, но от подражания последним нужно отзывать проповедника не ради «почивания» на древней проповеди, а ради живого проповедания слова Божия.

Не можем не заметить в добавление к этим рассуждениям, что достоинство проповеди в смысле ее современности не возрастет, если проповедник будет «почивать» на позднейших православных авторитетах—на проповедях Филаретов и Иннокентиев. Конечно, эти последние проповеди не чужды нашему народу и времени как чужды и далеки от нас времена Григория Богослова и Иоанна Златоустого, но они пригодны только для Филаретов и Иннокентиев. С точки зрения подлинной современности проповеди различие между паствами на расстоянии нескольких верст, как между городского и сельскою, и нескольких лет может быть столь же значительно,

106

как и на расстоянии столетий и сотен верст... Впрочем, для нас важнее установить принцип, чем входить в. рассмотрение его практического применения. Ради возможности подражать архиепископам Никанору и Амвросию нельзя возражать против принципа современности и творчества проповеди, потому что и проповеди Никанора и Амвросия вышли из этого же принципа...

II.

Таким образом, истинность, т. е. наличность христианского миропонимания, или той истины, которую открыл миру Господь "Иисус Христос, с одной стороны, и народность, с другой стороны,—вот два начала, из которых, слагается стихия проповеди и которыми она отличается как от всякого вида (мирской) словесности (своею истинностью), так и от слова Божия (современностью). Из этих двух начал первое относится к содержанию проповеди, второе—к образу раскрытия содержания. Проповедь есть современная и народная форма слова Божия; она есть то же слово Божие, но обращенное к жизни данного времени, определенного народа, известных слушателей 1). Призвание проповедника переводить слово Божие на язык, понятный определенному кругу слушателей, всегда находить ту сторону христианского учения, с которой оно более всего благопотребно и доступно определенной пастве, придавать ему такое выражение, в котором оно отвечает на запросы живых людей данного времени и места. Если бы Господь Иисус Христос не дал нам Своего божественного учения и не дал апостолам заповеди проповедать евангелие всей твари, то христианской проповеди не могло бы быть, так как она есть проповедь Его учения, во исполнение Его заповеди; если бы проповедь могла быть несовременною и ненародною, то она была бы ненужною, излишнею, проповедники могли бы ограничиваться чтением

1) Св. Димитрий Ростовский в поучении на Лук. VIII, 7 (в нед. 21 по Св. Д.) пишет: «Толкование притчи (о сеянии семене) в евангелии слышахом, но понеже краткими словесы истолковано, и не мню, дабы всякому толкование то в ум вместилося. Мы мало пошире хощем от того некая изъяснити»: таков мотив проповеди в ее отношении, к слову Божию.

107

слова Божия. Современность и народность входят в самое понятие проповеди 1).

Современность и народность проповеди, точнее и определеннее говоря, состоят в следующем. Проповедь должна быть понятным для известных слушателей изложением слова Божия. Здесь прежде всего дело в языке: проповедник должен говорить на том языке, который понимают· его слушатели. Затем понятность проповеди состоит в доступном для слушателей раскрытии евангельской истины, в приспособлении к степени их духовного развития. Проповеднику следует евангельские истины раскрывать с той стороны, с которой они понятны, близки и дороги слушателям, следует прививать их к наличным задаткам добра в сердцах слушателей, привязывать к их добрым стремлениям, как бы ни были последние незначительны, сокровенны и переплетены с дурными влечениями сердца. Ведь человек делает зло не ради того, что оно есть зло, а считая его добром; нужно веровать, что, в сердце каждого человека, как бы ни низко падал он в нравственном отношении, существуют и действительно добрые стремления. Проповедник должен внимательно вглядываться в жизнь своих слушателей и подобно апостолу Павлу, нашедшему в Афинах среди множества храмов безнравственных богов один, может быть; заброшенный жертвенник с надписью: неведомому Богу, — старательно отыскивать в их сердце добрые цели, ради которых они по заблуждению совершают зло, и действительно добрые стремления, чтобы сказать им словами апостола: сие то добро, которого вы, не зная, ищете, дается верою Христовою, сии-то ваши добрый стремления только в христианстве могут найти полное удовлетворение. Этим путем истины евангельские действительно прививаются к сердцу человеческому и срастаются с ним 2). Найдя для евангелия до-

1) Такое определение природы: проведи христианской было у нас, дано еще в 1853 г Галаховым (см. Русск. проп. стр. 357), затем высказывалось неоднократно (там же на стр. 403 след.), а в последнее время составило главную тему названной выше речи проф. Говорова.

2) Таковы слова архиеп Амвросия о религии, как основании народного благосостояния, о христианском прогрессе, о том, что исправле-

108

ступ к сердцу или, что то же, для сердца доступ к евангелию, проповедник далее должен развивать пред слушателями евангельские истины с мудрою постепенностью, переходя от душевного к духовному, от земного к небесному (ср. Иоан. III, 12) так, чтобы речь его не превышала разумения слушателей. Особенное внимание при этом он должен обращать на то, чтобы для них уяснялась связь всех евангельских истин с тою, которая прежде всего нашла доступ к их сердцу и уже сроднилась с ним. Он должен следить и за тем, чтобы евангельские истины, по мере теоретического усвоения их слушателями, применялись ими к жизни, чтобы каждый из них, до чего достигает, так и мыслил и по тому правилу жил (Филип. III, 16), чтобы далеко было от них желание знать более, чем сколько хотят они исполнить на деле, чтобы было чуждо им не только убеждение, но даже подозрение, что можно, зная что-либо из учения Христа и не следуя тому в жизни, не подвергаться осуждению. Вообще проповедник должен вдохновляться не требованиями системы, не ходом своих собственных мыслей, а действительными потребностями слушателей. Каждое его слово должно иметь не субъективное логическое, а альтруистическое происхождение и возникать на почве духовного взаимообщения его с слушателями. Господь Иисус Христос послал двенадцать учеников на проповедь по тому же чувству жалости к народу, по которому он питал голодных хлебом и исцелял больных (Мф. IX, 36; XIV, 14; XV, 32 и пар.); так и проповедник Христов должен раскрывать свои уста по чувству действительной нужды и потребностей своих слушателей. Мертво то его слово, которое зародилось в нем в ту минуту, когда он не помнил о слушателях. Проповедь должна быть личным обращением проповедника к слушателям, так чтобы каждый из них чувствовал, что проповедник говорит лично ему, видит его душу, желает ему добра. Если при этом проповедник говорит слушателям не «вы», а «мы», то эта форма обращения еще усиливает его общение с ними,

ние общественной нравственности каждый должен начинать с самого себя и др.

109

придает его словам особую сердечность. Проповедник, далее имеет своею задачею раздавать слово Божие своим слушателям в свое время (Лук. ХII, 42. Ср. Григория Бог. Твор. ч. 1, стр. 29). По словам одного церковного писателя, наша душа по природе христианка. Это значит, что христианство удовлетворяет всем нормальным запросам нашей души. Обыкновенно человек, вследствие относительности и условности своей жизни, не сознает одновременно всех этих запросов, но время в связи с разнообразными условиями и обстоятельствами его жизни доводит до его сознания то одни, то другие. Нередко человек сознает, но не понимает ясно потребности в небесном, не дает себе отчета, по чем тоскует его душа. Проповедник призван предлагать из слова Божия своим слушателям, что для них благопотребно; он умеет прийти к ним с словом Божиим во-время и вполне подобен благоразумному домоправителю, раздающему слугам в свое время меру хлеба. При его содействии каждый слушатель черпает из слова Божия то, что ему нужно, и даже уясняет себе свою собственную душу. Наконец, проповедник обязан освещать человеку светом слова Божия все стороны и каждый шаг его жизни. Человек как он есть, иначе сказать, вся естественная, или мирская, жизнь человека для проповедника представляется средою, в которую должны проникнуть лучи христианской истины, которая должна быть очищена для Бога, областью, которая должна быть для Него приобретена, сделаться Его достоянием. Чтобы прийти к Богу, для этого человеку не нужно выйти из границ естественной жизни, выйти из себя, но нужно из естественной жизни сделать вместо царства князя мира сего область Божию, всю свою природную жизнь, даже такие естественные отправления, как питание (1 Кор. X, 31), сделать орудием славы Божией. Посему свет христианского миропонимания должен проникнуть во все распутья нашей жизни. В этом отношении особенно потребно живое слово проповедника. «Современная проповедь, сблизившись с действительною жизнью во всех сферах ее направления, ставит задачей своей, разоблачив несостоятельность, ненормальность ложного направления жизни, указать путь истинный, каким можно спастись и

110

в среде бытовой-общественной жизни, показать и научить, как должно и как можно жить по-христиански и в той самой обстановке, при тех самых условиях, в которых, силою естественного хода вещей, поставлены слушатели» 1). В этом случае евангелие можно сравнить с стоящим светильником, от которого проповедник возжигает подвижные светильники, раздает их путникам мира сего, сам разносит их по всем направлениям пути жизни. Даже усвоившие христианское миропонимание и получившие свободу в применении его к частным случаям своей жизни нуждаются в опытном руководителе в деле этого применения. Тем более те, которые принимают слово евангелия с радостью, но, не имея в себе корня, соблазняются от скорбей, или в которых оно заглушается заботами века сего,—тем более такие нуждаются, чтобы светильником слова Божия освещали каждый шаг их жизни. Но жизнь непрерывно течет и все в ней разнообразится. Проповедник стоит близко к жизни, он на страже всех ее течений, он освещает светом христианской религии каждую в ней перемену, он «следит за всеми новыми движениями и направлениями мысли в христианском обществе» 2), он «употребляет все возможные усилия, чтобы знать своих овец» 3), он должен быть осведомлен как о внешнем их положении и состоянии, так и об их внутренних интересах, о духовном настроении, о сердечных наклонностях. Земледелец, знает свойства обрабатываемой им нивы, знает, какой и когда посев принесет на его ниве больший урожай. И истинный проповедник знает свойства своей паствы: на какой ступени религиозного ведения стоят его слушатели, требуют ли они пищи детской или твердой; он знает характер их религиозного делания: холодны ли они, или горячи, или теплы, объяты ли они пламенем первой любви, или погрузились в тину плотских похотей, или застыли в фари-

1) II Заведеева История русского проповедничества от Χ VΠ в до наст. вр. 1879, стр. 230

2) Архиеп. Амвросия харьк. Проповеди, 1895, стр. 412.

3) М м. Филарет в слове на Иоан. X, 27, 28 в день м. Алексия 12 февр. 1822 г.

111

сейской самоправедности. Проповедник должен знать не только состояние собственно религиозной жизни своих слушателей, но и мирскую их жизнь, интересы рабочего дня, характер семейной жизни, образ отдохновения, привычки, суеверия, всецелое течение их душевной жизни. Он иначе должен говорить простым землепашцам, франтоватым фабричным рабочим, суетливой городской черни, богатым торговцам. Для него должна быть ясна душевная жизнь его слушателя; он должен понимать, по каким бессознательным побуждениям забитый работник является тираном в своей семье, что происходит в душе бедняка, когда он недельный заработок пропивает в час, забывая о голодной семье. Городской проповедник должен быть знаком с современным состоянием науки, с модными взглядами на жизнь, с направлением искусства. Не наука для него важна, а ее влияние на людей, на их взгляды, убеждения и чувства, ее отношение к религии, к наличному строю жизни, к требованиям нравственности; и искусство для него важно не само по себе, а как выражение современной жизни и лежащих в ее основе мотивов. Кратко сказать, проповедник должен знать своих слушателей во всех отношениях. Как истинный пастырь, оставляя девяносто девять овец, идет отыскивать одну заблудшую; так проповедник Христов не пренебрегает никакими явлениями в современной жизни, но, усматривая за каждым из них душу человеческую, за которую пролита кровь Христа, он освещает светом евангелия явления и события, делает их поучительными и направляет общественное настроение к христианству 1).

Так проповедь, утверждаясь, с одной стороны, на незыблемом основании слова Божия, входит, с другой стороны, в поток жизни и отражает на себе не только ее течения и бури, но даже малейшие волнения. Выше, указывая на определенное содержание христианской проповеди, мы говорили: пусть проповедник не боится повторять

1) См. архиеп. Амвросия харьк. речи, произн. 17 янв. 1889 г. на 1 Кор. II, 4—5 (в церкви Харьк. унив.) и 20 авг. 1889 г (в Святогорском скиту).

112

пред слушателями одно и то же учение Христа, помня, что он на это поставлен Господом, что он призван быть постоянным учителем. Но оставаясь такою в своем содержании, проповедь в силу современности, отражая на себе не только течения жизни, но и малейшие волнения, не может повторяться по изложению. Проповедник живет и живет двойною жизнью—своею личною и жизнью слушателей, и потому истина в его устах, оставаясь в содержании неизменною, невольно изменяется во внешнем выражении. Здесь поистине тождество соединяется с движением 1). Как живая проповедь не может повторяться, так и требование от проповеди современности есть требование, чтобы проповедь не повторялась. Живая и действенная проповедь не может быть с совершенною пользою для дела произнесена другим проповедником, в другое время и в другом месте,—она своевременна и уместна только однажды 2).

III.

Чтобы правильно судить о проповеднической народности, необходимо иметь в виду отношение ее к духовной опытности проповедника. Проповедническая народность не то же, что духовная опытность проповедника. Последняя дает проповеднику познание вообще человеческой природы, глубины греховного падения, путей нравственного возрождения, средств борьбы со грехом, ступеней духовного возрастания: чрез собственный опыт он постигает то, что происходит в душе каждого человека. Народность же в проповеди состоит в применении слова Божия к индивидуальным особенностям времени, народа, общества и даже отдельных людей. Но народность имеет действительное значение в проповеди только в том случае, если проповедник обладает духовною опытностью: только утверждаясь корнями в духовной опытности, ветвистое дерево народности может приносить здоровые плоды. Уже проповедническая народность Господа Иисуса Христа

1) Из бесед о проповеди америк. проп. Ф. Брукса, Киев, 1898 г. стр. 18.

2) Ср. Толмачева, ц. соч. т. 1, 1868, стр. V.

113

имела в своей основе не одно то, что Он знал о народных особенностях и современных интересах Своих слушателей, но и то, что Он опытно изведал силу греха над человеком и немощь нашей природы (Евр. II, 18: IV, 15. Ср. св. Иоанна Злат. in. h. 1.). Так и каждый проповедник должен знать не только особенности своих слушателей, но и природу человека вообще — чрез собственную опытность. Только в связи с духовною опытностью и пастырскою душепопечительностью проповедника, народность его слова является действительною жизненностью речи. А так как вместе с тем духовная опытность есть необходимый путь к познанию евангельской истины, и проповедь тем глубже и правдивее выражает евангельскую истину, чем более она утверждается на духовной опытности проповедника, чем более она жизненна: то недостаток в проповеди жизненности сопровождается недостатком в ней святости, или спасительности. Здесь мы находим ключ к уразумению подлинного характера проповеди схоластической и отвлеченно-догматической. Проповедь схоластическая чужда народности; в этом ее недостаток. Но этого мало сказать о ней. Если бы мы только этим ограничили ее характеристику, мы не отличили бы ее от проповеди аскетической. Важнее недостатка народности то, что схоластическим проповедникам недостает духовной опытности. Они воспринимают слово Божие только рассудком я в проповеди они только рассуждают об евангельской истине, чаще всего доказывают ее логически, исторически и пр. Их проповедь отвлеченна не только в том смысле, что в ней нет индивидуального отношения проповедника к слушателям, но ей недостает опытного постижения истины, и потому в ней равно нет как отношения к жизни вообще, так и евангельской святости, и спасительности. Этих недостатков не могла бы восполнить и народность. Мы легко можем представить себе схоластическую проповедь в одежде современности и народности: не смотря на придаток народности, схоластическая проповедь все-же остается отвлеченною, безжизненною и в той же самой степени чуждою евангельского духа. И самая народность схоластической проповеди является в странном виде. В самом деле, схоластической проповеди XVI и

114

XVII веков не было вполне чуждо отношение к слушателям: проповедники того времени старались заохочивать своих слушателей, развлекать, иногда смешить, употребляли простонародные обороты и т. д. Но при всем том их проповедь оставалась безжизненною: это была народность схоластическая.—Подобным же образом мы должны судить и о проповеди отвлеченно-догматической. Ей также может недоставать народности, но существенно ее характеризует недостаток духовной опытности, исключительное преобладание рассудочности: догматическая проповедь есть только рассуждение, исследование, размышление, как называл свои проповеди м. м. Филарет. Отвлеченно-догматическая проповедь в худшем случае есть вполне схоластическая; в лучшем случае, она, как у м. м. Филарета, от схоластической отличается тем, что в последней каждая евангельская тема, хотя бы это была практическая истина, или заповедь, раскрывается рассудочно, догматический же проповедник избирает темами преимущественно и даже исключительно теоретические вопросы, так что вполне отвлеченно-догматический характер проповедничества обнаруживается во всем его объеме, именно в наклонности проповедника к темам исключительно отвлеченно-богословским. Догматической проповеди, как сказано, может вместе с тем недоставать я народности; но и современность не может изменить ее основного характера. Так проповедям м. м. Филарета не недостает современности, как в этом легко убедиться из исследования И. Н. Корсунского 1); но эту связь проповедей Филарета с современною жизнью легче открыть историку по архивам, чем можно было почувствовать слушателям, так что в этом отношении исследование И. Н. Корсунского нимало не подрывает отзыва о проповедях Филарета автора Русского проповедничества (393 — 396); они стояли в связи только с умственною жизнью современной Филарету интеллигенции, и он ставил задачею своей проповеднической деятельности призывать современников к «основательному, чистому, возвышенному, благочестивому размышлению» 2).

1)  М. м. Филарет по его проповедям

2) Ср. Заведеева, цит. соч., стр. 194—195.

115

Обсудив проповедь схоластическую, мы видим, какое значение для проповеднической народности имеет духовная опытность, без которой и современность не имеет надлежащей жизненности,—мы видим, чего не может придать проповеди сама по себе современность; чтобы видеть, какое значение в проповедничестве имеет современность для духовной опытности и что именно она придает проповеди, мы представим себе проповедь, в которой евангельская истина раскрывается опытным путем, но которой недостает народности и современности. Такова и есть проповедь аскетическая. Легко видеть, что как, с одной стороны, без наличности духовной опытности народность в собственном смысле не может дать проповеди евангельской жизненности, так, с другой стороны, и духовной опытности проповедника недостаточно для того, чтобы его проповедь была живым словом: для этого она должна быть словом народно-современным. Чтобы убедиться в этом, достаточно припомнить первый пункт, указанный выше в понятии народности—это народность языка. Прекрасны проповеди св. Ефрема Сирина, но для русского человека они совершенно непонятны: они доступны нам только в переводе на русский язык. Весьма уместно в данном случае припомнить наставления ап. Павла в 1 Кор. XIV: кто говорит на незнакомом языке, тот говорит не людям, а Богу; потому что никто не понимает его, он тайны говорит духом... Если вы языком произносите невразумительные слова, то как узнают, что вы говорите? Вы будете говорить на ветер... Но очевидно, что для действенности проповеди необходим понятный для слушателей язык не в буквальном только смысле этого слова, а и в переносном — речь, близкая к душе каждого, приспособленная к его состоянию, положению, его интересам, т. е. народно-современная в указанном выше смысле.

Поставляя таким образом народность проповеди в связь с духовною опытностью проповедника, мы устраняем последнее возражение против этого свойства проповеди.

116

IV.

Теперь вопрос о границах применения к проповеди характера современности и народности. Достаточно определенное,—насколько здесь возможна определенность,—указание на эти границы мы усматриваем в самом понятии современности: она не есть в проповеди источник содержания, а только образ, или прием раскрытия данного содержания, психологическая форма для него. Поэтому словесное обнаружение современности в проповеди допустимо лишь до того предела, пока она не становится содержанием проповеди. Обратимся к аналогии. Действительность промышления божественного о людях можно доказать или богословским рассуждением, или исторически. В последнем случае история того пли другого народа не составляет собственно предмета рассуждения, а рассматривается только для доказательства взятого положения. Критик без затруднения укажет, где в таком рассуждении автор удаляется от своего предмета, увлекается самой историей и излишне излагает ее. Подобное мы говорим и о современности в проповеди. Объясним свою мысль подробнее.

Проповедь по самой своей идее есть изъяснение и раскрытие учения Господа Иисуса Христа. Посему имени проповеди заслуживает только та речь, в которой раскрывается какая-нибудь истина слова Божия; если же в речи не раскрывается и не разъясняется никакой евангельской истины, то это не есть проповедь. Поэтому Феофана Прокоповича слово приветственное на пришествие в Киев его царского величества, панигирикос или слово похвальное о преславной над войсками свейскими победе, слово похвальное в честь славных дел светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова и подобные—не суть проповеди. То же должно сказать вообще о придворной проповеди XVIII века. «Феофан и его подражатели-современники не столько касались предметов веры и нравственности, сколько раскрывали значение петровских преобразований, восхваляли самого царя Петра и его сподвижников и мирили народ с реформами, не вполне для него понятными, но тяжелыми. Дальнейшие последователи Феофана и

117

его проповеднического направления также главным образом раскрывали в своих проповедях вопросы внутренней политики, при чем каждое царствование давало особый оттенок проповеди, сообразно современному положению государственной и придворной жизни. Ряд таких придворных проповедников существовал почти в течение всего XVIII века» 1). Равным образом столь употребительные в позднейшее время слова праздничные и надгробные в большинстве случаев не суть проповеди. В самом деле, как замечено уже выше, какая евангельская истина раскрывается в речи, которая ограничивается изложением сказаний пролога и четий миней о жизни св. Фоки, преп. Спиридона, и повествованиями о том, как был обретен крест Христов, с какого времени христиане стали торжественно праздновать Сретение Господне? В словах надгробных у нас принято говорить о заслугах покойного во всех отношениях, не исключая заслуг ученых, художественных, государственных, военных. Проповеди ли такие речи?

Исходя из той же идеи проповеди, мы должны отвергнуть не только такое крайнее уклонение проповеди в сторону современности, какое мы видим у придворных проповедников XVIII века, но и ту односторонность в этом направления, которая проявляется в смешении проповеди с церковной публицистикой. Мы должны отличать проповедь не только от светской публицистики, но и от публицистики духовно-журнальной. Пусть духовный публицист «выводит и определяет свои руководящие идеи и принципы не из гуманитарной идеи личности человеческой и человеческого достоинства, как это делает светский публицист, но полагает свои руководящие принципы в учении церкви» 2), все-же проповедь должна быть отличаема от духовной публицистики. Отличие это состоит в том, что духовно-журнальная публицистика в слове Божием видит только· руководящие принципы, по которым она обсуждает и оценивает современные события, тогда как проповедь имеет своею прямою задачею раскрытие и изъ-

1) Катаева Очерк истории русской церковной проповеди, 1874, стр. 160.

2) Проф. Говорова, цит. речь, стр. 35—39.

118

яснение слова Божия, а современность проповеди состоит только в приспособлении учения слова Божия к состоянию слушателей. Отсюда отношение проповедника и духовного публициста к событиям текущей жизни достаточно различно. В отличие от публициста, проповедник не входит в рассмотрение текущих событий по существу, с объективной стороны, и потому в проповеди неуместны— объективный «анализ явлений общественности и соприкосновенных местных и временных обстоятельств, тонкое психологическое искусство живописания человеческой природы, преимущественно в греховных ее проявлениях» 1). Для проповедника важны современные события и явления общественной жизни лишь в той степени, в какой они составляют внутреннюю жизнь общества, и лишь с топ стороны, с какой они соприкасаются с религией. Против этой идеи проповеди особенно погрешает позднейшая западная проповедь, в которой можно нередко встретить изложение и критику философской системы, художественного произведения, социологической теории и под. Пусть проповедник должен знать все это, но входить в анализ таких явлений в проповеди неуместно. Иначе слушатели могут сказать: «об этом мы могли бы услышать и дома» 2). Проповедник должен карать пороки, не живописуя их. В популярном философском учении его внимания заслуживает лишь психологическая основа учения, сказывается ли в нем жажда небесного, или в нем проявляется страх смерти, или оно свидетельствует о погружении духа в мирские интересы, и он должен идти на встречу именно подобным стремлениям, направляя или исправляя их по учению слова Божия, не разбирая самой философской системы. Совершенно не дело проповедника рассуждать об искусстве и его направлениях, но он должен идти на встречу тому, что лежит в психологической основе современного искусства. Также неуместно в проповеди входить в суждение о событиях политической или социальной жизни: его интересует исключительно душа человека, как она обнаруживается в этих

1) Ibid. 31. Впрочем ср. стр. 39.

2) Русск. проп. стр. 412.

119

событиях, или ими затрагивается. Он рассматривает явления современности только для того, чтобы показать, как приложимо христианство к частным сторонам нашей жизни: если и назвать это рассмотрение анализом, то это анализ субъективный, или тенденциозный. Бросим взгляд на проповеди архиеп. Амвросия харьковского. Вот его слово о любви. Он говорит здесь о духе нашего времени, но его описание кратко и всецело определяется задачею «указать на потребность в любви для людей, поставленных в особые условия духом нашего времени»: и только! Вот его прекрасное слово о верности в малом, в котором он исходит из бедственности современного положения, «когда все открытые нам поприща жизни измеряются не шагами нашего действительного поступания вперед, а глазомером и личными соображениями, и отвечает на вопрос: где такому бедственному положению причина и где из него выход»? Указания на то и другое он находит только в евангельском наставлении о верности в малом (Лук. XVI, 10). В слове на новый 1884 год проповедник изъясняет 1 Кор. I, 23. 24 в живом применении к современной действительности, но это слово своим исключительным предметом имеет указание средств к возвращению утраченной веры. В замечательном живостью и современностью слове об удовольствиях мы не встречаем «искусственного живописания греховных проявлений человеческой природы». Здесь именно нет ничего, о чем слушатели могли бы сказать: об этом мы могли бы слышать дома. «Мы не будем, пишет архиеп. Амвросий в одном из своих слов 1),—мы не будем, да не позволяет нам и достоинство церковной кафедры, подробно раскрывать мрачную картину пороков» 2). В его проповедях обращается речь к слушателям, как именно к живущим и мыслящим известным проповеднику обра-

1) Пропов. 1895, стр. 495.

2) Хотя это не значит, чтобы проповедник даже в наставлениях своих не касался дел плоти. Нет, пусть он, по выражению Григория Двоеслова (Пр. паст. II. гл. 5), «выспренним умом возносясь до тайн невидимого мира ангельского, жалостным сочувствием сердечным к слабостям человеческим нисходит, подобно апостолу, даже до тайн супружеского ложа (1 Кор VII, 1—6)».

120

зон, но самый этот мирской образ жизни в них не раскрывается. Но вот пред нами поучения другого знаменитого церковного витии—архиеп. Никанора херсонского. Читать все его поучения и беседы доставляет величайшее удовольствие, но многие из них не могут быть названы проповедями: одни представляют собою ни более, ни менее как назидательную бытовую картину (напр. беседа, изображающая переворот в духе православного населения г. Петербурга), другие историческое (о слиянии народов в христианстве) или богословское рассуждение (в опровержение штунды, против графа Толстого), в иных слишком подробно излагается и критикуется философия нигилизма, эволюционизма и под. Глубокий философ, он и в поучениях наклонен развивать не просто христианские, но философско-христианские понятия 1). Такой характер своих поучений сознавал сам проповедник: он одни из них произносил сокращенно, другие предназначал для внебогослужебных собеседований. Вообще мы имеем здесь дело с проповедями-сочинениями. Пользуемся случаем заметить, что предназначение проповедей для печати в большинстве неблагоприятно отзывается на их характере.

По отношению к целому объему проповедей современность ограничивается в том смысле, что проповедник должен говорить не только по вопросам текущей жизни, но, имея целью наставлять слушателей во всей полноте христианского учения, он должен вместе с тем разъяснять учение слова Божия в его собственной последовательности и в постепенности его усвоения слушателями. И в указанных выше границах современности возможны различные степени. В наибольшей степени современность требуется от проповеди начально-миссионерской, а из проповедей, имеющих слушателями уже наставленных в истинах веры, от тех, цель которых — осветить словом Божиим текущую жизнь. Но по обращении ко Христу в слушателях, сверх желания иметь в проповеди применение слова Божия к частным случаям текущей жизни, естественно также желание усвоить учение Иисуса Христа в большей или меньшей полноте, его соб-

1) Т. III, стр. 373.

121

ственной последовательности и относительно!! отрешенности от вседневной жизни. Как по временам бывает в человеке сильно желание погрузиться в чистую область божественной истины! Этой потребности своих слушателей проповедник никогда не должен забывать. Но, конечно, не должно для поучений того и другого рода назначать длинные периоды времени, те и другие поучения должны чередоваться, как это замечено выше о поучениях экзегетических и тематических. Проповедник должен то возвышаться к небу, то спускаться на землю, чтобы привлечь внимание слушателей к слову Божию и увлечь их к небу; он должен возвышаться к небу, чтобы научить своих слушателей с его высоты смотреть на землю и на земле водворять царство Божие. Как птица обучает своих птенцов летать, то опускаясь, то поднимаясь; так и проповедник должен внимательно следить за состоянием своих слушателей, чтобы никогда не быть для них ни слишком возвышенным, ни слишком низменным. «Стремясь в горняя, он не оставит и ближних своих, нуждающихся в его помощи, среди удручающих их немощей; а принимая сострадательное участие в их нуждах, он не перестанет стремиться и в горняя» (Прав. паст. П, 5). Так, подлинные границы, как и истинная цель, проповеднической народности и современности постигаются в их применении к полному объему проповедничества. В указанных границах, т. е требуя от каждой проповеди, как истинности, так и приспособленности к состоянию слушателей, следует допустить и относительное преобладание или идеализма или реализма и дать относительный простор индивидуальным особенностям проповедников. Высоко ценя проповеди Никанора херсонского и Амвросия харьковского, мы должны высоко ценить и проповеди Димитрия херсонского, Макария м. московского...

V.

В тесной связи с вопросом о границах современности в проповеди стоит вопрос о применении к проповеди логических доказательств. Схоластическая проповедь обыкновенно построилась, в форме слова, так: в

122

заголовке ставилась какая-нибудь истина, а затем все существенное содержание проповеди сводилось к доказательствам этой истины — из слова Божия, святоотеческих, исторических, логических. Такое построение проповеди вполне ложно. Первая цель, как и главное содержание проповеди — положительное раскрытие слова Божия. Самая евангельская истина и должна составить содержание проповеди. Господь Иисус Христос логических доводов в Своем учительстве не употреблял: Он не доказывал истины, а свидетельствовал истину 1). Также должен поступать и проповедник. Вот как об этом говорит знаменитый современный проповедник архиепископ Амвросий. «Следуя за веком по пути просвещения, пишет он 2), мы углубились в область знания и туда же перенесли нашу веру и оттуда заимствуем все способы и приемы к ее усвоению. Для нас вера стала совокупностью мыслей, и как первоначального просвещения ею неверующих, так и возвращения к ней отпавших мы надеемся достигнуть убедительностью и доказательностью наших мыслей и познаний. Оттого происходит малоуспешность современных европейских миссий между язычниками, оттого и безнадежность в возвращении к вере многих из христиан отпадших. Нам однако же дано знать первыми проповедниками веры Христовой, что слово и проповедь о ней состоят не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы; чтобы вера наша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией (1 Кор. II, 4—5)». Больше всего должно быть проповеднику чуждо желание придать евангельской истине вид мирской мудрости (1 Кор. I, 18, след.); менее всего он должен видеть свое право учить других в своем умственном превосходстве над ними, в учености, в силе логики. Нет, его право на учительство в том, что он опытно познал христианскую истину, испытал благо христианства и исполнен желанием привести других к тому же благу, его уверенность в действенности христианской проповеди должна покоиться на вере в призвание человека к христианству (Иоан. VI, 44; Рим. VIII, 29): достаточно раскрыть

1) Ср. выше.

2) Пропов., 1895 г., стр. 51—52.

123

призванному христианскую истину, и она найдет доступ к его сердцу. Припомним, что выше сказано об убеждении, как действии воли на волю. Здесь нет 1) и не должно быть места силе логики. «Затрагивать в современной проповеди вопросы того же современного неверия» это не значит входить в логику неверия, а значит свидетельствовать о тех евангельских истинах, которые отвергает современное неверие, показывать их связь с теми истинами, которые равно признаются и евангелием и, хотя бы в некоторой степени, неверием, раскрывать, что только в христианской вере исполняются те идеалы, которыми оправдывается неверие 2). Только, может быть, в тех случаях следует употреблять в проповеди аргументацию, когда сердце слушателей уже верует, а ум еще колеблется, связанный предубеждениями 3). Но ужели ложь и безумство предоставить самим себе? Не значит ли это уступить им поле битвы? На это ответим словами знаменитого проповедника, которому обычно приписывается честь «творца жизненно практического направления в русской проповеди» 4), Иоанна епископа смоленского. «Пусть, пишет он 5), ложь и заблуждения безумствуют в мире: они совершат свой круг, созреют и перезреют и отпадут сами собой.. Истина Христова действует в мире убеждением сердец, против которого всякие умозаключения бессильны, открывает совсем особый, необыкновенный для естественных познаний путь просвещения — нравственный, нравственным возвышением и очищением человека, очищая и возвышая его разум» 6).

1) Рекомендуем прочитать исполненные глубокого интереса рассуждения Гилярова-Платонова по затронутому нами вопросу в статье о нигилизме (Сборник сочинений, т. II). Некоторые страницы из бесед св. Иоанна Злат. на 1 Кор (особ. стр. 52—56 рус. пер 1859) разъясняют тот же вопрос.

2) С неверием, у которого нет идеалов, проповеднику христианской истины нечего делать.

3) Но и это, конечно, не есть случай, когда «проповедническое слово должно носить на себе характер ученого сочинения» (В. и Р. 1893 г № 5, стр. 269, отд. церк.). Таких случаев мы не допускаем.

4) Заведеева, цит. соч., стр. 234.

5) Беседы, изд. 2 стр. 11.

6) Исключаемое из области проповеди с удобством может соста-

124

VI

Различные виды проповеди суть не что иное, как виды проповеднической народности и современности. Таковы— проповедь начально-миссионерская — христианское научение неверующих (μαθητεία), и проповедь церковная—научение верующих членов церкви соблюдать все, что повелел Господь, и освящение словом Божиим их текущей жизни (διδασκαλία). Затем следует назвать проповедь, обращенную к отпадшим от веры: к этому виду сводится проповедь, называемая апологетико-полемическою, так как по неупотребительности в проповеди доказательств проповедь не может быть в строгом смысле апологетико-полемическою. Наконец, в качестве особого, четвертого, вида проповеди следует назвать законоучительство в школах.

Отдел наших гомилетик о внешнем характере проповеди и именно та часть этого отдела, в которой решается вопрос об употреблении в проповеди языков славянского и русского, образованного и простонародного, также есть только параграф в отделе гомилетики о современности и народности проповеди. В общем вопрос этот решается нашими гомилетами удовлетворительно. Проповедь, как проповедь слова Божия, должна отличаться священным достоинством, создаваемым в проповеди «нравственными свойствами слога, которые беседа должна заимствовать от слова Божия (проф. Амфитеатров). Под этим следует разуметь то, чтобы язык проповеди соответствовал священной важности содержания, чтобы он выражал и возбуждал в слушателях евангельские мысли и чувствования во всей их чистоте. Теория гомилетики не может брать на себя задачу научить этой тайне языка: здесь дело не в теории, а в воспитании религиозном, включая сюда действие благодати, и, если нужно, в образовании словесном. Язык проповеди должен быть в

вить предмет богословия, хотя и здесь нужно принимать во внимание отзыв мирянина в таком виде: «ничто в такой степени не отталкивало меня от веры, не возбуждало стольких сомнений, как апологетические книжки в защиту истин веры». (См. у В. В. Розанова. В мире не ясного и не решенного СПб. 1901 г стр. 234).

125

возможной степени близок к языку слова Божия. Во всяком случае изречения, свойственные только христианскому учению или свойственные ему в смысле особом от обычного употребления слов, не должны быть заменяемы в проповеди разговорным языком и притом должны быть употребляемы только для выражения евангельских истин 1). Вместе с тем проповедь, как обращенная к народу, должна быть по языку народною. Под этим прежде всего разумеется то, что языком проповеди должен быть язык, природный для слушателей, «отечественный, современный беседе» (проф. Амфитеатров). Отсюда следует, что русскому народу и проповедовать нужно на русском языке; славянский язык и даже отдельные славянские изречения, хотя бы то были заимствования из славянской Библии, в проповеди русской неуместны. Нужно различать язык Библии, которая переведена и на русский язык, сохраняя и в русском переводе «нравственные свойства слога» библейского, от языка славянского, который не есть исключительный язык Библии. Для проповеди достаточно тех греческих и славянских идиотизмов, которые удержаны в русском переводе Нового Завета. Правда, язык славянский есть у нас богослужебный язык. Но даже не подвергая сомнению его неизбежность в богослужебной практике, мы должны признать его употребление в проповеди неуместным, противным самому понятию проповеди, как народной и современной формы слова Божия. Говорить в проповеди русскому народу на славянском языке и даже приводить на этом языке хотя бы только изречения священного Писания—это значит давать слушателям камень вместо хлеба и вносить мрак в то, что есть средство религиозного просвещения, для многих русских единственное 2). Русский народ славянского языка не понимает. Употребление же славянских текстов с русским перево-

1) Но язык евангелия мы должны различать от языка школьного или ученого богословия. Последний, как язык отвлеченный и непонятный для небогословов, не должен находить места в проповеди, что вполне согласно с тем, что единственный предмет проповеди есть евангелие, а не богословие (ср. выше).

2) Опасения, высказанные на стр. 66 Тр. К Д. А. т. 2, 1896 г, не основательны.

126

дом есть в сущности употребление русского перевода с бесполезным и бесцельным присоединением славянского текста.—Затем народность проповеднического языка означает понятность проповеди для всех классов народа— для образованных и простого народа: от проповедника требуется, чтобы он говорил понятно не только для простых, но и для образованных, и обратно, не только для образованных, но и для простых. Впрочем, широта этого требования сокращается тем, что проповедник может избирать для себя паству по языку, к которому он привык, или, что то же, проповедник может быть избираем по свойству паствы. В таком случае проповедник должен говорить так, как он привык. Это вполне согласно с тем, что призванному к проповедничеству поздно учиться словесному искусству и самое призвание предполагает человека, уже сложившегося в этом отношении, что гомилетика предполагает теорию словесности и образование словесное, если таковое необходимо для проповедника, что, наконец, язык для проповедника есть не что иное, как готовое средство быть понятным, а не искусственное орудие с различными степенями совершенства. Посему в гомилетике совершенно излишни рассуждения об общих свойствах языка. Но так как простую речь образованные понимают, а ученой речи простые люди не понимают, то привыкший говорить просто пусть не усиливается говорить по-ученому, хотя бы ему пришлось говорить пред образованными слушателями, а ученый проповедник пред простыми слушателями должен говорить просто, тем более, что и евангелию свойственна простота. Следовательно, требование от проповеднического языка народности сводится к требованию простоты и общепонятности.