Тертуллиан О свидетельстве души

СТАТЬЯ ПЯТАЯ.

О СВИДЕТЕЛЬСТВЕ ДУШИ (*).

I. Много времени, памяти и изучения потребовалось бы для извлечения из языческих писателей, поэтов и философов разбросанных их мнений, свидетельствующих о Христианских истинах, дабы воспользоваться ими к поражению противников наших собственным их оружием и к обличению наших гонителей в их заблуждении и нечестии. Многие Христиане, предавшись изучению древней литературы, составили уже на сей счет несколько небольших книг. Они исчерпали источники древних преданий, разобрали основные правила языческой мудрости, и достаточно доказали, что в учении нашем нет ничего ни странного, ни опасного. Но языческая литература сия, сколь она ни обща всем религиям, не может заслуживать ни малейшего одобрения, как скоро мы захотим основательно опровергнуть какое-либо заблуждение или постановить новую какую-либо истину. Сколько бы язычники ни перебирали своих писателей, сколько бы им ни удивлялись; но упорство их в неверии таково, что они перестают иметь к ним даже и доверие, когда откроют в них доводы

(*) Сочинена и 217 году по Р. X.

193

в пользу нашей веры. Они обвиняют поэтов своих в легкомыслии, читая описываемые ими приключения и человеческие страсти их богов. Они упрекают философов своих в невежестве, когда случится сим последним приблизиться несколько к порогу истины. Они до того ослеплены, что считают мудрым и благоразумным только того, кто станет говорить против Христиан, a глупым человеком и Христианином того, кто столько умен, что вздумал бы отвергать суетные церемонии и бороться с заблуждениями века сего. И так мы не будем заниматься языческою литературою, не войдем в пустые теории о счастье, которым люди серят тогда только, когда они ложны. Если некоторые философы говорили о едином Боге, тем лучше для них: это их дело. Мы не станем даже приводить здесь ничего из Христианских книг, потому что мир не знает, о чем в них говорится, а кто и знает, тот может тому не поверить. Книги наши не имеют авторитета в мире, до того, что тот только их и читает, кто Христианин. По всем сим причинам я намерен теперь обратиться к новому свидетельству, которое известнее всех книг, безопаснее всякого учения, публичнее всех возгласов, выше всякого человека, потому что оно собственно человека и составляет.

Явись на суд, о душа человеческая! Если ты божественна и вечна, как говорят известные философы: то ты не в состоянии лгать. Если ты не божественна и не вечна, как один Эпикур смеет утверждать: то ты равномерно не должна лгать, происходишь ли от неба или от земли, составляешь ли смесь чисел или атомов, рождаешься ли с телом или после в него входишь, заимствуешь ли из дру-

194

гих каких мест ту таинственную силу, которая делает человека разумным животным, способным чувствовать и познавать. Но призывая тебя, я не хочу видеть тебя под личиною педантского существа, образованного в школах, изощренного чтением древних книг, и всегда готового изрыгать хульные правила Академии или знаменитого Портика. Нет! Явись к нам во всей грубости твоей первоначальной простоты, явись в виде варварском и невежественном, в таком виде, какой имеют те, которые одной тобою обладают. Чтоб отвечать мне, оставь на время и улицу и перекресток и даже мастерскую. Я имею нужду в твоем невежестве, потому что люди не хотят верить тебе, как скоро ты научена чему-нибудь. Скажи мне, какие понятия приносишь ты человеку, происходишь ли из собственной своей сущности, или обязана ею неизвестному тебе виновнику бытия твоего. Ты, сколько знаю я, не Христианская душа: хотя ты и можешь сделаться такою, но родясь, не имеешь веры нашей. Ныне Христиане требуют свидетельства твоего против тех, которые такие же не Христиане, как и ты, на тот конец, дабы ты заставила их устыдиться, что они нас преследуют и обращают в смех по причине тех самых истин, которыми они пользуются, как и мы, обладая тобою.

II. На нас нападают за то, что мы проповедуем единого Бога, сотворшего все, управляющего всем. Отзовись и скажи нам, что ты знаешь на сей счет. Что нам запрещается возвещать, то часто слышим мы от тебя. Часто ты свободно и громко говоришь: что Бог даст, как Богу угодно. Нет сомнения, что ты, произнося слово Бог, соединяешь с ним понятие о некоем существе, от которого желаешь получить помощь или силу, и от воли ко-

195

торого хочешь зависеть. Но приписывая ему одному имя Бога, ты отвергаешь божество называемых тобою собственными именами богов Сатурна, Юпитера. Марса, Минервы и пр. Называя Его просто Богом, ты верно признаешь Его за единого Бога, не думая смешивать Его с каким-либо другим богом, так что именуя иногда других богами, ты кажется употребляешь слово сие, как бы чужестранную монету, как бы нечто так сказать заимообразное. Самое естество Бога нашего тебе по-видимому не безызвестно. Бог милостив, Бог благотворит, твердишь ты непрестанно. Это все равно, как бы ты говорила: зло происходит от человека, человек зол. А как всякое предложение должно быть соотносительное: то ты, признавая человека злым, показываешь чрез то, что он удалился от Бога, источника всех благ. Когда мы Христиане хотим кого-либо из братьев наших благословить и пожелать ему всякого счастья: то благочиние или обыкновение наше требует, чтобы мы делали то во имя нашего Бога. Между тем ты, не следуя никакому закону, произносишь: Боже тебя благослови, столько же естественно, как прилично и Христианину. Благословение есть изречение: когда ты изрекаешь имя Бога, то тем самым показываешь, что всемогущество Божие над ними исполняется чрез изречение, чрез слово; в чем ты совершенно с нами согласуешься. Есть люди, которые, не отвергая бытия Бога, отъемлют у Него способность разбирать, судить, хотеть. В сем отношении они различествуют от нас, потому что мы исповедуем учение наше из страха к суду Его, почитая страх Божий за один из Его атрибутов. Они мечтают иметь возвышеннейшее понятие о Боге, лишая Его способности видеть и судить, и утвер-

196

ждая, что Он не может гневаться. Если бы Бог гневался, говорят они: то Он был бы пристрастен, то есть, одержим страстью, и следовательно изменчив и проходчиц; если же бы был изменчив и преходчив: то мог бы подвержен быть и смерти; о чем безрассудно и помыслить. Но сии же самые философы довольно бестолковы, сознаваясь, что душа происходит от Бога; чем самым принуждены принимать и уважать свидетельство души своей, опровергающее все их умствования; ибо если душа божественна и происходит от Бога: то она верно должна знать Того, кто даровал ей существо, а знавши Его, она Его боится, как Отца. Да и в самом деле не значит ли бояться Его, когда душа хочет получить от Него милость или удалить от себя гнев Его? Ио для чего природа вселила в душу страх Божий, когда бы Бог не мои гневаться? Чего бояться, если не гнева? Откуда гнев, если не от оскорбления? А где оскорбление: не предполагается ли там суд, и при производстве суда могущество? Кому же принадлежит верховное могущество, как не единому Богу? Вот что говорит нам душа наша во всякое время, на всяком месте, и никто не думает в том ни мешать ей, ни смеяться над ней: Бог видит, да сохранит тебя Бог, Бог да воздаст тебе, да будет Бог судьей между нами. — Скажи мне, душа не Христианская, откуда берутся у тебя все подобные изречения? Заметь, что они вырываются у тебя часто в то даже время, когда ты опоясываешься повязкой Цереры» надеваешь на себя багряную мантию Сатурна или льняную робу богини Изиды. В самых храмах богов твоих, у ног твоего Эскулапа, на коленях перед воздушною Юноною или перед Минервою, украшенною от тебя

197

черным шлемом, ты ищешь правосудия не у сих богов. В судилище просишь ты о назначении другого судьи, а в храмах богов твоих призываешь другого Бога. — О как ты, истина, могущественна! В обиталище демонов ты исторгаешь от безумных их поклонников свидетельство в пользу Христианского учения.

III. Но за чем приемлем мы Христиане существование демонов? Конечно не для того, чтобы быть их поборниками, потому, что один мы умеем изгонять их из тел беснующихся. Некто из учеников Хризиппа насмехается над сими событиями; но злоречие твое, безумец, и доказывает, что ты им веришь, хотя их и порицаешь. Ты сам называешь демоном человека, исполненного злобы, гордости, нечистоты и всех других скверн, которые мы приписываем демонам, почитаемым нами за существа, заслуживающие всей нашей ненависти. Ты стало быть произносишь имя сатаны с презрением и омерзением, подобно Христианам, именующим его злым ангелом искусителем, который с самого начала ввел человека в грех, и подверг его и все его племя осуждению на смерть, потому что не мог передать им ничего иного, кроме падшей природы. Стало быть, ты скрытно, но неволе признаешь того, кто тебя губит. Христиане различных церквей также признают его, но гораздо с большим знанием дела, нежели ты. Впрочем, ты ненавидишь его; следовательно, его признаешь.

IV. Обращаюсь теперь к тому, что касается собственно до тебя, душа человеческая. Дело идет о твоей участи. Мы утверждаем, что ты должна пережить смертную твою оболочку, дабы выждать судного дня, и тогда будешь наказана или награждена

198

на веки за свои дела. Для наслаждения или страдания необходимо нужно будет тебе восприять свое тело, свои чувства, свою память. Нельзя тебе ни наслаждаться ни страдать без чувствования, которое есть принадлежность твоей сущности, и ты не можешь быть судима без тела, бывшего и свидетелем и соучастником твоих погрешностей. Таковое верование гораздо благороднее Пифагорова, потому что оно не превратит тебя в зверя; гораздо совершеннее Платонова, потому что возвратит тебе тело, и чрез то составит все твое целое; гораздо утешительнее Эпикурова, потому что оградить тебя от уничтожения. Но между тем люди считают верование сие суетой, глупостью, хвастовством. Мы однако ж не устыдимся его, если ты подкрепишь его своим свидетельством. Вникнем в дело. Когда речь у тебя идет о мертвом ты называешь его несчастным, не потому вероятно, что он лишен жизни, но что ты считаешь его осужденным и как бы уже наказанным; иногда говоришь ты также, что мертвые блаженны и упокоены. Стало быть, ты признаешь иногда, что жизнь бывает в тягость; а смерть приносит счастье. Но когда называешь ты мертвых блаженными? Тогда ли, как идешь к костру, с пирогами и другими лакомствами, чтобы в честь их повеселиться, или как возвращаешься с похорон несколько уже в нетрезвом виде? Во время похоронного праздника покойники считаются как бы сидящими за столом, в числе гостей, и совестно кажется называть несчастными тех, в честь которых бывает такой славный пир. Но я ссылаюсь на тебя. Находясь вдали от мертвых, натощак, не изъявляешь ли ты непринужденно мнения твоего, называя их несчастными? Почему же они несчастны, когда ничего не чув-

199

ствуют? А если ты почитаешь их действительно ничего не чувствующими: то почему иногда их проклинаешь? Чтоб земля их раздавила, чтоб ногти их переломались в аде, говоришь ты. С другой стороны, когда ты желаешь им добра, то их благословляешь, и хочешь, чтобы прах их был успокоен. Если не останется у тебя никакого чувства по смерти: то за чем тебе так лгать вопреки своей природе, зачем предполагать в покойниках удовольствия или скорби, за чем бояться смерти, после которой нечего уже тебе ни бояться ни испытывать? Знаю я, что ты мне на это отвечать будешь, то есть, что если ты боишься смерти, то боишься ее не потому, чтоб она была сама по себе зло, но что страшишься прерывания жизни и ее наслаждений. Но когда во время жизни предстоит тебе более скорби и печали, нежели удовольствия: то пресечение сего последнего с избытком вознаграждается прерыванием всех твоих бедствий. Не должно бояться такого происшествия, которое освобождает нас от всякой боязни. Если ты сожалеешь о жизни, доставлявшей тебе добро, то не должно бояться и смерти, не почитая ее злом; если же ее боишься, то признаешь ее за несчастье. Не так было бы все это, когда бы ты не предвидел, что после смерти угрожает тебе какое-то несчастье. Я не стану говорить здесь об общем законе природы, что всякое существо боится только того, чего можно избегнуть, потому что никакое чувство не бывает без цели.

Приступаю теперь к другому предмету, к предмету надежды на будущее блаженство. Все почти люди имеют желание оставить по себе имя. Стоит только привести здесь в пример Курциев, Регулов, и других Греческих и Римских героев, которых

200

потомство превознесло за то, что они счастливой жизни предпочли славную смерть. Кто из нас и теперь не старается пережить себя или литературною славою, или отлично хорошими нравами, или же наконец пышностью своих мавзолеев? Каким образом душа могла бы привязываться к чему-либо такому, что стоит ей столько трудов, и чем кажется хочет позже воспользоваться, если бы она решительно ничего не знала о своей будущности? Но может быть, впрочем, люди довольно расположены к тому, чтобы по смерти явилась способность чувствовать; а противна им только идея о воскресении, которую они ставят нам в предрассудок. Я напротив того скажу, что душа сама даже предсказывает воскресение. Посмотрите, как часто случается, что когда кто придет спросить вестей об умершем во время отсутствия его друге, то ему иногда как будто не хотя отвечают: он ушел, скоро воротится.

V. Сии свидетельства души тем более вероятны, что обыкновенно бывают весьма просты. Простота делает их народными; а так как чем более они народны, тем более бывают всеобщи: то всеобщность их доказывает, что они естественны, и следовательно в некотором смысле божественны.— Вместо того, чтоб обвинять нас в легкомыслии и глупости, лучше бы вам помыслить о величии природы, от которой происходит авторитет души. Вы не можете отказать воспитаннице в том веровании, которого удостаиваете воспитательницу. Природа есть воспитательница, а душа воспитанница ее: все, чему учит первая, чему научается последняя, происходит от Бога, который есть Учитель и самой природы. Тебе, человек, предоставляется вопросить душу, сущую в тебе; она тебе скажет, чему она научена

201

от Бога, первого своего Учителя. Изучить познать душу, посредством которой познаешь ты все внешние вещи, и ты откроешь в ней гадательницу, авгура и пророчицу. Ничего нет удивительного, что душа, происходящая от Бога, умеет предсказывать будущее. Когда даже окружена она сетями, беспрерывно расставляемыми ей духом зла, она всегда вспоминает о своем Создателе, о Его благости, о заповедях Его и о цели своего существования. Не дивно, что сия дщерь Божия в состоянии воспевать чудеса, которые Бог открывает ближним Своим. Люди, не признающие в сих звуках, исходящих от души, несомненного гласа природы, мечтают, что это не иное что, как фальшивые изречения, которые, будучи первоначально введены литераторами, в последствии вкрались мало по малу в народный язык. Душа старше слова, а слово старше письма; мысль предшествует сочинению, равно как человек предшествует философу и поэту. Разве можно полагать, что прежде изобретения письмен люди жили на земле, не употребляя никогда подобных изречении? Не ужели никто тогда не говорил ни о Боге, ни о благости Его, ни о мертвых, ни об аде? Не ужели язык был тогда очень беден, или лучше сказать не было языка, если вы думаете, что в нем не доставало всего того, что делает нынешний язык богатым, легким и плавным, и что прежде рождения Меркурия и появления литературы люди совершенно не пользовались сими изречениями, которые приходят как бы естественно, и беспрерывно бывают у всех на языке? Как можете вы полагать, чтобы какой-либо писатель в состоянии был выдумать и разгласить такие идеи и слова, которых до него никакой ум не постигал, никакие уста не произносили, ни-

202

какое ухо не слыхало? Впрочем, если бы душа и почерпнула все сие из книг, то верно из наших, а не из ваших, потому что книги, переданные нам Иудейским народом, к которому мы как бы привились, многими веками предшествуют великой языческой литературе, как уже выше о том упомянуто. Следственно гораздо благоразумнее полагать, что человеческой души; приличнее было почерпать идеи ш первоначального источника, чем из ручьев, из него исходящих. Весьма вероятно, что изречения сии, попадающиеся там и сям в вашей литературе, выписаны из наших книг, где они давно уже находились. Но принимая даже, что душа могла говорить так, руководствуясь вашими писаниями; все же верно то, что нам принадлежит происхождение всех сих преданий, хотя вы от времени до времени и выкрадывали от нас, что сам нужно было. Не все ли же равно, что душа получала познания свои прямо от Бога или почерпала их из святых Его книг? Безумно было бы предполагать, что человек мог в творениях рук человеческих находить вообще или частью такие понятия, которые предшествуют всякой человеческой литературе.

VI. И так ты можешь в сем случае положиться или на свою литературу, происходящую от нашей, или на нашу литературу, истекшую от Бога, или же особенно на природу, познавая ее чрез свидетельство души. Избери одну из сих трех родных дщерей, прибегни к авторитету или Бога, или человека или природы, к тому авторитету, какой тебе покажется вероятнейшим. Если ты не доверяешь учению человеческому: то конечно не усомнишься в Боге и в природе. Довольно для тебя слышать глас души твоей: внимая ему, внимаешь ты самому себе.

203

Ты должен уважать свою душу, потому что ей обязан тем, что ты есть. Ты для нее все, равно как и она все для тебя. Без нее ты не можешь ни жить, ни умереть, и ради ее небрежешь ты часто о Боге. Если ты боишься сделаться Христианином: то вопроси ее, зачем она призывает единого Бога, когда ты покланяешься многим; за чем называет она демонами злых духов, проклинаемых ею. Она тебе скажет, за чем благословляет она небо, и проклинает землю, за чем ищет Судию и Владыку своего в другом месте, а не в твоих храмах. Она наставит тебя, откуда берутся у нее идеи о состоянии мертвых, и почему говорит она весьма естественно языком Христиан, которых не хочешь ты ни видеть, ни слышать. Спроси ее, почему она самих нас научила сему языку, или зачем от нас переняла его. Расспроси сам, как сходны слова наши с твоими, хотя нравы наши и твои различны. Ты очень ошибешься, если предположишь, что изречения сии употребляются только на Латинском или Греческом языке, и отвергая таким образом их всеобщность, станешь утверждать, что они по тому самому не естественны. Бог даровал душу не одним Римлянам и Грекам. Вес род человеческий носит имя человека. Душа всюду одинакова: язык только различен. Каждый народ имеет особый свой язык; но первоначальные коренные понятия у всех народов общие. Бог повсюду: Он наполняет всю вселенную благостью Своею. Диавол также повсюду, и весь мир свидетельствует о его злобе. На всех языках призывается имя Божие; у всех народов не безызвестна смерть: везде являются Божий чудеса. Повсеместна душа пользуется своими правами, громко провозглашая то, о чем едва на ухо позволяется нам гово-

204

рить. И так по всей справедливости я полагаю, что душа вместе и свидетельница и преступница: будучи преступна в заблуждении, она носит в себе свидетельство истины; и когда предстанет некогда на суд Божий, то в оправдание свое не смеет ничего сказать. Ты знала Бога твоего, сказано ей будет, и не искала Его; ты имела омерзение к демонам, и боготворила их; ты обращалась к суду Божию и не хотела явно признавать Его существования; ты предвидела казни адские, и ничего не делала к отклонению их от себя; Христианская истина была врождена в тебе, и ты воздвигала гонения на Христиан.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.