Тареев М. М. Вировская обитель

II

Вировская обитель.

Вировский монастырь находится в Седлецкой губернии, Соколовском уезде. От станции ж. д. Соколов до Вирова что-то около 25 верст. Наш поезд прибыл в Соколов часов в 9 утра 17 сентября. Этот день в Вирове праздник. У вокзала я с своим спутником сел на одноконку. Скверные мостовые уездного города сменились, едва мы выехали из него, великолепным казенным шоссе. Мы вдруг поняли, почему наш возница обещал нам с уверенностью, что мы еще застанем в Вирове праздничную службу. Лошадка бежала быстрою рысью... Был чудный солнечный день, в блеске которого расстилались поля Северо-западного края. Хотелось не говорить, а думать и думать. На фоне действительности в воображении развертывались картины далекого и недалекого прошлого. «Это фольварк пана такого-то говорил нам время от времени наш возница. Всюду возвышались громадные кресты с латинскими распятиями. И эти черточки придавали пейзажу своеобразный характер, будили воспоминания о своеобразной истории, заставляли думать о грядущем и «наших» задачах. Мы ехали по полям католиков и калакут (упорствующих униатов). Невольно думалось на темы, затронутые священником-публицистом И. Фуделем в известной трилогии Наше дело в Северо-западном крае. «Обитель расположена в местности, заселенной сплошь упорствующими, которые в своей ненависти ко всему православному поддерживаются тайною иезуитской пропагандой. Эти несчастные, забыв веру предков, десятки лет находятся вне церковного воздействия, отказываясь войти в церковную

29

ограду; не крестят младенцев, вырастают и умирают без церковного напутствия. беспроглядное невежество и дикость, сбитая с толку вражьими наветами, служат причиной такого положения дел». Католичество Польши имеет политическое значение. В 64—65 годах Муравьев решился очистить край от католичества. Появились «обращения» крестьян-католиков целыми приходами. Миссионерами оказались чиновники, которые сами посещали храм только в табельные дни. Наряду с чиновниками-миссионерами появился особый тип «боевого» священника, в политическом смысле этого слова. «Это совсем особый тип священника, незнакомый центральной России и выработанный жизнью западной окраины преимущественно воздействием на нее католических понятий. Так и называются эти священники боевые. Они представляют из себя довольно точную копию ксендзов. По крайней мере действия их всецело исходят из положения: цель оправдывает средства. Высокомерное отношение к своим прихожанам, подчинение их себе посредством тонко-выработанной дисциплины, разжигание в них политической ненависти к своим противникам — достаточно характеризует их. Борьба явная и тайная с ксендзами всеми возможными средствами, постоянные розыски лиц, упорно отклоняющихся от Православия, воздействие на них чрез посредство чинов полиции, постоянное хождение по судам и возбуждение дел о совращении—занимают у этих пастырей все их свободное время». Результаты такого миссионерства, чиновников и пастырей, легко понять, были не особенно благоприятны для истинного дела православной церкви. Необходимо искать новых путей православного миссионерства. «Чем больше света будет внесено в эту тьму упорствующих, чем больше тепла почувствуют эти закосневшие люди, тем скорее рухнет искусственная преграда между ими и нами. И этот свет и это тепло может внести только женщина. Кому неизвестно громадное влияние женщины в семье? Женщина может внести в семью тот дух, который ей самой внушен, и делает она это всегда с тою долею фанатизма и упорства, на которое способна только женщина. Стало быть воспитание девочки, воспитание будущих жен и матерей—есть пер- 

30

вое условие и единственно-верное средство для достижения наших целей. Мы говорим воспитание и подчеркиваем это слово, так как простое обучение грамоте еще слишком недостаточно для воздействия на семью. Тут нужна выработка в известном направлении, закалка духа. Эту выработку дает религиозно-нравственное воспитание в хорошей церковно-приходской школе под воздействием Церкви».

Такова обстановка, в которой действуют наши знаменитые северо-западные монастыри нового типа — Вировский и Леснинский. Я ехал не с тем, чтобы видеть миссионерские плоды деятельности этих монастырей,—я интересуюсь исключительно их нравственными, евангельскими задачами,—и меня, радует, что почтенный пастырь-публицист ставит наше северо-западное дело на нравственную почву. Но уж если зашла речь о церковной обстановке, которая придает особый оттенок нравственной деятельности их, то считаю нужным отметить те изменения, которые произведены в этой обстановке недавним манифестом о свободе совести. Многие решали этот вопрос, с теоретической точки зрения, радикально и без ограничений. Но трудно было предвидеть, к каким последствиям привела свобода совести на северо-западной окраине. Православие быстро оказалось гонимым и совершенно беззащитным. Национальное католичество Польши отпраздновало свободу совести необычайно торжественно. Местность, по которой мы ехали, изобиловала, кроме старинных крестов, свежими триумфальными воротами из зелени. Это следы объезда местности католическим епископом при новых условиях. Его сопровождали огромные толпы ликующего народа, его окружала конница из нескольких сотен всадников в национальных костюмах. Уже одна эта пышность угнетала православных. Но этого мало. Всюду раздавались победные клики католичества: «пришел конец русской схизме. Сам царь принял польскую веру. Спешите, говорили католики православным, принять католичество, — иначе вы скоро останетесь без крещения и венчания». Целые приходы обращенных прежде в православие политическими средствами объявляли себя теперь католиками. Исконно-православным ставились всякие затруднения в удовлетворении религиоз-

31

ным потребностям. Раздался плач православных... Конечно, эти победные клики католичества, его наступление— не подавляли бы православия, если бы православные оказались более подготовленными к новым порядкам. Но новые порядки явились неожиданно; православный народ к ним не был подготовлен. Накануне манифеста у нас не позволялось писать о свободе совести. В момент радостного по существу манифеста сказались горькие плоды византийского строя церковной жизни. И вот, независимо от того, как решается вопрос о свободе совести с теоретической точки зрения, практически отношение православия к католичеству в северо-западном крае поставило пред поборниками евангельского мира высокую задачу—укрепить, утешить, ободрить гонимых, умиротворить враждующих...

По Дрогичинскому шоссе мы проехали от Соколова до Скрешева верст 19. Здесь дорога на Виров сворачивает в сторону. Еще не так давно этот остаток пути до обители представлял путешественникам затруднения, почти неопредолимые в распутицу. Ныне же, по ходатайству покойной игумении Анны, и этот путь шоссирован до самой обители... Мы спустились в лощину, поднялись на откос,—и пред нами открылась Вировская обитель, расположенная на высоком берегу Буга. Обнесенная всего лишь невысокою изгородью, не прячась за стенами, скромная обитель показывала нам, едва мы стали приближаться к ней, свою внутреннюю жизнь: лужайка внутри изгороди, между зданиями, была усеяна праздничным людом—в глубине пред главным храмом, где шла еще не окончившаяся литургия, богомольцами, которые не могли поместиться в небольшом храме, а ближе к изгороди и повсюду—детьми. Пестрая праздничная толпа. И неприятно поразило нас, что под самым монастырем шла оживленная работа—осенняя пахота. Наш возница рассеял наше недоумение: небольшой—обидно небольшой участок, занимаемый монастырскими зданиями, окружен землею, не принадлежащею монастырю. Если бы не отсутствие панских построек близ монастыря, если бы не широкий вид, открывающийся в сторону Буга, если бы не известная скромность святого места и всепобеждающая кротость его обитательниц, не отгораживающихся от мира, но несущих 

32

ему любовь и добро,—то было бы жутко за эту затерявшуюся на чуждой окраине обитель... Шагом въехали мы в монастырь. Справа и слева живою веселою стеною стояла детвора, уже отслушавшая свою обедню. На нас смотрели сотни любопытных доверчивых глаз, нас приветствовали дружелюбные детские голоса. Мы видели своими глазами то, что трудно видеть жителям средней России: монастырь, переполненный детьми.

Мы въехали в монастырь с запада; с восточной стороны от него протекает Буг, на высоком берегу которого стоит главный монастырский храм во имя Всемилостивого Спаса—бывший католический костел. Два ряда монастырских зданий идут с северной и южной сторон. С северной стороны, слева от въезжающих, первыми бросаются в глаза два красивых и огромных здания— детский приют и далее школа с Свято-Леонтьевскою церковью для детей. Здания новые каменные, двухэтажные. Далее, против храма, в глубине сада небольшая гостиница, пред нею, ближе к храму, два миниатюрные домика— один служит для приема почетных гостей и другой живописная. Этот ряд построек оканчивается службами, расположенными уже внизу на берегу реки и не видными со стороны въезда. Справа от въезжающих, еще вне изгороди, находятся пять домиков для монастырского причта. Затем, внутри монастыря, идет ряд зданий, кажется, соединенных между собою—богадельня, больница, «монашеская» церковь во имя св. Серафима, кельи и, уже против храма, в глубине сада, трапезная, помещение игумении, канцелярия. Последние помещения—старый ксендзовский дом, обнесенный верандою, которая и служит трапезною в летнее время. Уж беглый обзор монастырских зданий в высшей степени поучителен и наводит на многие размышления. Все бросающееся в глаза, возможно красивое, удобное и даже богатое—это храмы и благотворительные учреждения. Храмы еще сравнительно бедны. Беден и недостаточно поместителен главный храм; умиляет своею скромностью «монашеская» домовая церковь, но уже хороша детская церковь—высотою в два этажа, с хорами. Настоящим архитектурным украшением монастыря служат оба здания для детей. Во всяком случае поражает наряду с 

33

красивыми и богатыми детскими помещениями скромность монашеских помещений. В монашеском здании имеются кельи только для немногих монахинь; комната игумении более, чем проста и неприхотлива. Вид монастырских зданий невольно заставляет спросить: где же помещаются сестры? Ближайшее знакомство с монастырскою жизнью дало нам ответ на этот вопрос: сестры—а их до 200— находят себе пристанище там же, где проходят послушание: в аптеке, в больнице, в богадельне, в детском приюте, в школе. Какой-нибудь уголок, каморка на чердаке, на полу в комнате, которая освобождается на ночь— в детской столовой и т. д. и т. д.—вот места ночного покоя сестер-тружениц. Все для других и почти ничего для себя—таков девиз монастыря.

В гостинице мы помылись с дороги и переоделись,—и поспешили в церковь. Мы застали конец литургии, которую совершал холмский преосвященный Евлогий. Из боковой комнаты при алтаре, где мы стали, не было видно хода богослужения, издали доносились слова и пение. И мысль уносилась вдаль; думалось о том, что было прежде там, где теперь место свято. «Виров когда-то был страшилищем всякого запоздалого путника. Овраги над Бугом, прикрытые кустами в том месте, где теперь обосновалась женская Вировская пустынь, служили удобным уголком, за которым в былое время таился не один разбойник и бродяга. Разумеется, это было давно и быльем поросло. Окрестные жители и даже власти имели основание тогда избегать этого места, а странник делал значительный круг, лишь бы обойти заведомый притон. Позднейшая история Вирова не сложна. В 1894 году вировский, много лет пустовавший по случаю закрытия, костел был перестроен в церковь, а 31 июля того же года новоустроенный храм был освящен»: вот что уже прежде я прочитал у С. Колосова «Из дорожной записной книжки». В воображении рисовались картины из прошлого по контрасту с настоящим.

По окончании литургии был совершен крестный ход на могилу покойной игумении Анны, находящуюся недалеко от храма с южной стороны. Скромная могилка, но как много она говорит и напоминает обитательницам Вирова. Это

34

их святыня. Покойная игумения Анна то же для Вировской обители, что В. Княгиня—в иночестве Анастасия для Покровского монастыря и что игумения Екатерина для Леснинского монастыря. Как при ее жизни монастырь жил ею, так теперь живет памятью о ней. «Чтобы убедиться, писала нам игумения София (в мире княгиня С. А. Шаховская), преемница игумении Анны, от которой я получил сердечное благословение посетить Виров,—чтобы убедиться, до какой степени жива и постоянна память о святой подвижнице в обители нашей, Вам необходимо приехать к нам и тогда Вы увидите, что, как выразилась одна богомолица, не знавшая ее,—в Вирове песнь «Вечная память» совершенно теряет свое ужасающее значение, так постоянно и с любовью слышится она и в церкви и на дорогой могилке, где сестры и дети по нескольку раз в день поют ее, и в келье покойной Матушки, в которой каждую неделю служится лития и которая оставлена нами в том виде, как она была при жизни усопшей. Не мне, недостойной преемнице ее, возможно что-либо прибавить в Вирове, в духовном строе обители, и я только прошу Вас непременно приехать помолиться у нас, на нашей могилке»...

Покойная игумения Анна—центральная фигура в истории Вировской обители.

Участвуя в искренней и горячей молитве вировских тружениц об усопшей, я воспроизводил в своей памяти ее жизнь. (Нижеследующие биографические сведения взяты из «Некролога игумении Вировского монастыря Анны», принадлежащего перу священника Мизецкого, бывшего настоятеля Седлецкой церкви (и ныне, кажется, служащего в Варшаве), который принимал близкое участие в жизни Вировской обители и издал несколько брошюр с целью популяризации сведений о ней).

Скончавшаяся 29 августа 1903 года игумения Вировского монастыря Анна, в мире Анна Александровна Потто—дочь наведывающего артиллерийскими складами Брестской крепости, родилась в Бресте g декабря 1865 года. Еще младенцем осталась сиротой, без матери. На фотографической карточке, сохранившейся с того времени, когда ей было 6 лет, видим Анну Александровну худенькою, с задумчи- 

35

выми, не по летам серьезными, скромными глазками, с густыми длинными двумя косами...

В Варшаве «Аня» делается неузнаваемою, другим существом. Она там в немецком пансионе г-жи Брендель, откуда ходит в первую женскую гимназию. Когда она на каникулы приезжает в Брест, ее не узнают: живая, грациозная, танцующая, всех одушевляющая. 15 ½ лет от роду Анна Александровна кончает гимназию с медалью. Назначенная на должность помощницы главной воспитательницы Холмского Мариинского училища Марии Наумовны Нолле, она в ней находит свою вторую мать, под ее руководством проходит житейскую науку, делается серьезным тружеником. Шесть лет административной, учебной и хозяйственной, жизни в Холме были отличною подготовкой для будущей игумении Вировского монастыря. Совершенно новый, неведомый дотоле мир вносят в идеальную душу Анны Александровны Потто Холмская гора, Архиепископ Леонтий, Епископ Флавиан, ученые монахи— Антоний, Владимир, Серафим... В это время и Леснинская обитель стала манить к себе своими подвигами уже замечательную Анну Александровну. Когда она приезжала из Холма в Брест, новая перемена с нею бросалась в глаза. «Правда-ли, что Аня в монастырь поступает», спрашивали прежние ее друзья и подруги... Выход в отставку М. Н. Нолле и перевод Анны Александровны из Холма .в Калишскую гимназию сделал ее замкнутою, пока она через два года после того не поступила в Леснинский монастырь. Здесь она имела пред собою житие препод. Феодосия в Киевопечерской лавре до игуменства: первою в церковь приходила, последнею выходила; усердно участвовала в чтении и пении на клиросе. Под руководством старца протоиерея Тимофея Софроновича она изучила практически весь церковный устав, от буквального исполнения которого до смерти не отступала и на иоту. Знавшие ее знают и ее искусство владеть пером,—этот дар она принесла на службу обители, работая постоянно в ее канцелярии. Знание канцелярской работы весьма пригодилось потом для Вирова. Она же уроки давала детям в монастырской школе, она же и благочинною скоро стала в оби-

36

тели... 22 сентября 1890 года Архиепископ Леонтий постриг ее в рясофор.

Много выпустила из своего Леснинского гнезда знаменитая игумения Екатерина птенцов своих. В разных местах они продолжают нести великие ее апостольские труды. Теолин, Радочница, Турковицы, Красносток... Но труды м. Анны в Вирове паче других.

Пробыв год в Теолине, с 18 октября 1893 года, где она трудилась в деле созидания обители, 18 сентября 1894 года она получила назначение быть заведующей Вировским отделением Леснинского монастыря. Что она тогда застала и что оставила? Застала церковь и два деревянных ветхих дома, еще покостельных,—оставляет созданные ею многочисленные здания... Земли в обители мать Анна прикупила у помещика на 6 тысяч рублей, пожертвованных Государем Императором из личных средств. Много хлопотала Матушка, пока получила для обители пожалованное имение Ставы в Гродненской губернии. Оно еще в аренде от казны. Вблизи монастыря м. Анна купила два имения—одно в Чеканове за 37 тысяч руб., лично ею выпрошенных у Государя Императора. Там она устроила сельско-хозяйственную школу для детей. Другое—в Моложеве, где возвела несколько каменных и деревянных построек для двуклассной мужской школы. На какие же средства все это в обители Вировской, в Чеканове и Моложеве м. Анна построила и устроила? Трудно вообразить, какими она неимоверными трудами добывала на все это средства. Крепко веруя в помощь Божию, огнем горя состраданием к ближним, она никому не отказывала, всех принимала, строила для них в долг, в долг одевала и кормила, и потом слезы лила пред кем следует и просила. В каких она постоянно затруднительных обстоятельствах была—ужас находит! И так все время, так до смерти. Посетив обитель в первый год жития м. Анны в Вирове, ее жизнеописатель протоиерей Мизецкий узнал здесь, что м. Анна и 12 сестер несколько уже дней ничего не едят; хлеба и картофеля нет. А они и не говорят ничего и не пишут. Чтобы увеличить свою личную помощь, почтенный протоиерей сделал в Седлеце подписку среди дам и собранное отправил в Виров. 

37

Скоро в обители обучалось до 30 детей. Для них тоже сбор был в Седлеце. Собирались пожертвования всем— платьем, полотном, платками, обувью и пр. Прошел год, а нищета в Вирове была неописанная. Получил о. протоиерей от Архиепископа Флавиана письмо прибыть к нему по делу о печальном состоянии Вировского отделенья Леснинского монастыря, так как оное не имеет средств к существованию. Это отделение Леснинского монастыря тогда существовало только церковною землею в Чеканове. Уже поехал он с м. Анною в Варшаву. Но как раз в этот день на имя м. Анны прислал первое свое письмо с деньгами о. Иоанн Кронштадтский. Радости м. Анны конца не было. И Владыка согласился продлить существование Вирова.

Высокоподвижническая, просветительная и благотворительная деятельность матери Анны в Вирове стала известною в Варшаве, Москве и Петербурге. Отовсюду ей стали присылать помощь. Особенно стал благоволить к ней о. Иоанн Кронштадтский, который даже посетил обитель Анны. В Варшаве к ней очень благоволил князь Имеретинский и супруга его Анна Александровна... Архиепископ Флавиан часто благотворил обители и был внимателен к нуждам ее настоятельницы. Любил ее, едва-ли не больше всех, Высокопреосвященный Иероним и много ей лично и обители помогал. Отеческую любовь свою к ней он особенно выразил в речи при возведении ее в сан игуменьи 1 авг. 1899 года, вручая ей игуменский жезл. Тогда же и Виров возведен был в первоклассный монастырь.

Слава о Вировской обители и о ее настоятельнице дошла и до Государя. 23 мая 1898 года на докладе синодального обер-прокурора он написал: «Благотворная деятельность Вировской общины имеет важное значение для всего населения в крае. Приобретение земли настоятельно необходимо. Нужную для этого сумму 6000 рублей жертвую от себя». Чрез два месяца после этого, 21 июля, м. Анна имела счастье представляться Государю Императору и Государыне Императрице. 9 октября 1901 года в Спале второй раз представлялась она Их Величествам и там удостоилась продолжительной беседы о состоянии своей обители. Государь не только исполнил все просьбы м. Анны, но потом 

38

к празднику Рождества Христова и сверх просьбы осчастливил присылкой обители 1000 руб. Пред своею смертью м. Анна была утешена известием, что Государь Император повелел выдавать из Государственного казначейства на нужды Вировской обители ежегодно по 23 тысячи 500 руб.

В апреле 1902 года м. Анна была по делам обители в Петербурге, и там открылась в ней сильная чахотка. Чтобы спасти драгоценную жизнь дорогого человека, м. Анну отправили 22 апреля в Италию, откуда 20 июля она возвратилась поправившеюся, с надеждою на выздоровление. Но она немедленно с таким жаром отдалась работе, что болезнь возвратилась, и ее, больную, опять отправили в Nervi 17 ноября. 7 мая 1903 года она возвратилась из заграницы без голоса, еле двигаясь. По пути в Nervi она, по особому случаю, была у Венецианского патриарха, кардинала Джузеппе Сарто и получила от него благословение. Тогда никто не знал, что он скоро будет папою Пием X. За месяц пред смертью м. Анна получила от Киевского митрополита 2 тысячи рублей на постройку трапезной церкви во имя Серафима Саровского. 31 июля была закладка этой церкви, но м. Анна этого торжества не могла видеть, болезнь уже приковала ее к одному месту. 19 июля ее в последний раз носили в церковь. С и августа она ежедневно причащалась. В последний день причастилась два раза, утром и вечером. Сама сказала читать молитвы на исход своей души. Когда что не внятно читали, она просила читать медленно и ясно. Прощалась со всеми сестрами, плачущими и рыдающими. Около 12 часов ночи просила читать евангелие. Читали о блаженствах. Претерпевая страшные страдания, она просила поминутно: «молитесь, молитесь, чтобы Господь помог мне вынести эти страдания. Я просила у Бога страданий. Не знала, что они так тяжелы». Своего духовника она просила положить руки ей на голову и молиться. Говорила, что ей так легче. В 12 часов ночи она отпустила духовника, сказав ему: «идите домой и там молитесь, чтобы Господь принял мою душу». Сестры потом слышали, как умирающая говорила: «Господи, слава Тебе! Господи, благодарю Тебя!» В и час ночи подвижница Христова предала Ему дух свой...

Это жизнеописание — житие святой, но и отличается неко- 

39

торыми чертами от обычного типа житий. Была живая, грациозная, любила танцы... Затем самое острое подвижничество,—такое подвижничество, что Леснинская игумения Екатерина отсылает ее от себя на самостоятельный пост в Виров с словами: «я не хочу, чтобы ты у меня на глазах умирала в чахотке». Эти слова оказались пророческими. Но и умирая от своего подвижничества, м. Анна не умещалась в застывшей форме житийной святости. «Ей хотелось жить», говорила нам м. София, сопровождавшая покойную в Nervi. «Ей не хотелось умирать», передавала и м. Екатерина. «Ты на меня не сердись, говорила ей, прощаясь, усопшая,—каюсь, каюсь»... На полотне такой жизнерадостности картина христианского устремления к небу оказывается религиозною тайною, выступающею за рамки социальной пользы. С религиозной точки зрения ценны личности, а не дела.

В описании погребения м. Анны мне глубоко запала в душу одна страничка. Первый день и ночь по смерти ее были дождливые. В воскресенье 31 августа утром выкатилось из-за Буга чудное ясное солнце. Так оно, пишет протоиерей Мизецкий, восходило и в XV веке, когда, по сведениям из Виленского центрального архива, здесь была православная церковь; так оно восходило и в 1712 году, когда умер незабвенный создатель церкви Иоанна Крестителя в Вирове Иоанн Годлевский; так оно восходило и 100 лет после того, когда Кушель сжег все, созданное Годлевским; так оно восходило, когда в наши дни, после воссоединения униатов, ксендз Вировский сделал Виров центром упорства; так оно восходило, когда этот ксендз в день воскресный утром застрелил себя двадцать лет назад; так оно восходило, когда 10 лет назад опять в Вирове воскресла церковь и православие... Был такой случай. Чей-то череп из размытого Бугом кладбища Вировского, древнего, принесла вода к берегу обители, когда там стояла мать Анна. Она взяла из воды череп, благословила его, сотворила над ним молитву, зря к востоку. И солнце глядело на тот череп. Матушка понесла его на гору свою и погребла при церкви. Девять лет солнце Вировское, восходя за Бугом, первым делом глядело в келью м. Анны и почти всегда заставало ее за ра-

40

ботою, измученную, еще не дававшую сна очам своим. Иногда солнце видело там то, что так тщательно скрывалось от всех, напр. лежащего в крошечной келье игуменьи больного нищего... В последние два месяца солнце глядело уже и на нее болящую, иссохшую, зрящую к смерти. 31 августа оно явилось, после предшествовавших пасмурных дней, во всей славе видеть славное погребение закрывшей очи навеки неусыпавшей в нощных и дневных трудах и молитвах Вировской Анны.

Я припомнил эту страницу, потому что и 17 сентября 1905 года яркое солнце освещало и славу крестного хода и толпы слезно молящихся монастырских сестер и монастырских детей. Место своей могилы покойная подвижница сама выбрала,—с правой стороны Вировского храма, против алтаря. Сюда она просила выносить ее в последние дни; там сидела и говорила: «вот сюда вы будете ходить ко мне и беседовать со мною на моей могиле»...

Красный звон обратил наше внимание на... знаменитую монастырскую колокольню. Она находится к югу от входа в храм, недалеко от него. По виду это верхушка ветряной мельницы, ветхая преветхая. Конечно, это единственная по своему убожеству колокольня. Не менее примечателен и обитающий в ней звонарь Феона. Звонарь этот, по чьему то совету, звонил по смерти м. Анны день и ночь—40 дней и 40 ночей. В брошюрке П. Земного Среди друзей человечества при описании этой колокольни сказано: «здесь под колоколами в миниатюрной келейке ютится мать Фиона-звонарь». Эта описка дает повод к добродушному монастырскому юмору... Я позднее видел этого прислужника Вировского храма. На его лице сияла такая бесконечная евангельская простота, которую не часто приходится встречать...

По окончании службы я был свидетелем трогательной картинки из монастырской жизни... Игумения София оставила управление монастырем по слабости своего здоровья и особенно по болезни ног; утром этого дня игуменский посох был вручен ее преемнице, м. Сусанне. В саду на небольшой площадке пред бывшим ксендзовским домом происходило сердечное прощание Вировских обитательниц, сестер и детей, с своей Матушкой, оставлявшей

41

управление монастырем, хотя и не покидавшей монастыря. То, что я видел, красноречиво говорило о сердечной и нежной любви монастырских тружениц и детей к достойной заместительнице покойной м. Анны... Новая игумения Сусанна (дочь знаменитого петербургского артиста Мельникова), непосредственно пред тем подвизавшаяся в Красностокском монастыре—из той же «Леснинской» школы, своя в этой «семье»...

Вслед затем мы были приглашены к трапезе на веранде «ксендзовского» дома и с той минуты до самого отъезда мы непрерывно находились в ласковой атмосфере привычного и простосердечного гостеприимства прежней игумении Софии и новой игумении Сзюанны. Кроме преосвященного Евлогия, отбывшего вскоре после обеда, здесь были Леснинская игумения Екатерина и Красностокская Елена. Пред нами была семья родных душ, согретых одною идеей христианского добра, одним родом христианской деятельности, хотя и с индивидуальными оттенками. Оживленная и поучительная беседа, с перерывами, затянулась до позднего вечера.

В этом же «ксендзовском» доме находится и келья покойной М. Анны. Трудно представить жилую комнату меньших размеров и с такою незатейливою, обстановкой. Передний угол завешанный иконами; пред ним аналой. Подвижническое ложе. Миниатюрный некрашеный столик, на котором усопшая вела обширное письмоводство... Сколько было пережито, передумано и перечувствовано в этих стенах, сколько здесь утерто слез, сколько облегчено страданий. Здесь умер восьмидесятилетний старик, которому не нашлось места в богадельне. Здесь лежала 14-летняя католичка, болевшая натуральною оспою. Здесь помещалась больная дифтеритом девочка,—за нею м. Анна ухаживала и после того сама опасно хворала. Многочисленная семья офицера, попавшего в беду, вся была принята м. Анною в Виров и была помещена в дом за обителью, на полное содержание, пока беда не миновала. Семья чиновника, попавшего в тюрьму и позднее по суду оправданного, спаслась от голода и холода тоже в Вирове.

Когда все это узнаешь, то начинаешь понимать, что такое великие дела, в которых обнаруживаются великие души. 

42

«По делам их узнаете». И двойное чувство переполняет сердце. С одной стороны глубоко постигаешь собственное ничтожество,—но вместе с тем радуешься за человека, за человечество,—и в этом соприкосновении с великими душами, с их делами, сам становишься лучше, чище; по крайней мере хочется быть лучше. Вот в чем ценность «иного подвига человеческого», отличная от социальной пользы. Прекрасные больницы и школы можно устроить на деньги и уж конечно успех медицинского дела или учебного не зависит от того, что для этого дела, для его основания «потеряна жизнь человеческая». Но ценность подвига не в том только, что он заменяет хорошие учреждения,—он дорог по своему действию на человеческую душу. Когда его видишь, слышишь об нем, на сердце становится тепло и радостно, — и радости этой ничто не отнимет, напротив она осветит всякую тьму, победит всякую злобу.

Тот же характер душевного умиротворения имеет и миссионерство таких «православных», какою была м. Анна. Вот уже оглашенный в печати рассказ ксендза о покойной подвижнице. «Приглашен я был—передает ксендз— настоятельницей обители напутствовать умирающего в обители католика. Я немедленно отправился исполнить свой долг. Подъезжаю к монастырю и что же увидел? Это худая, бледная и высокая м. Анна впереди, а за нею все. монахини с возженными свечами в руках ожидали, ксендза с Св. Дарами и приветствовали меня, служителя Божия, смиренным поклоном. Я видал всякие в жизни виды, но истинно христианский поступок вировских монахинь сбил меня с толку, и я не сразу нашелся, чтобы дать понять почтенным людям, как меня тронуло их поведение. В душе моей явилось недоумение: как же это так—еще вчера ко мне доносились победные клики о том, что вировские монахини пришли сюда бороться и побеждать, а сегодня вижу их смиренными, воздающими достодолжную честь моей религии, моей святыне? С тех пор прошло уже не мало времени, я ближе поузнал о делах и жизни вировских монахинь. Я не знаю, победят ли монахини историю, добьются ли они коренного переворота в религиозных воззрениях известной части населения, но 

43

что они доживут до общего к себе уважения от окрестного населения, в том не может быть никакого сомнения. Как ксендз, представитель противной партии, я могу иметь особые на миссию монахинь взгляды; но, как человек-христианин, я могу только радоваться, что обаяние православной веры и русских людей вступает к нам с восточной границы не при посредстве земской стражи, штрафов и Ограничения прав, а чрез истинных подвижниц»...

А вот другой, тоже оглашенный в печати, разговор с католичкой-полькой, которой хотелось бы отдать своего мальчика в Виров.

—      Разве ты знаешь вировских?

—      Довольно их тут все знают. Всем помогают, кто бы и зачем ни пришел.

—      А разве ты не боишься, отдав ребенка монахиням, что там веру переменят?

—      Э, там вере выучивают и калакут даже. Все одному кресту поклоняемся. Нашей веры они не трогают. Вон они-то молятся, там молятся! Праведные люди...

Все это достаточно убедительно...

На следующий день мы отстояли раннюю литургию в монашеской церкви и зашли на несколько времени на хоры в детскую церковь во время поздней литургии. Монашеская церковь была заполнена инокинями к одной стороне и богомольцами-мирянами в остальной части храма. Эти богомольцы—из Гродненской губернии, из Забужья. Должен засвидетельствовать строгую уставность вировского богослужения. Смотря на ряды темных фигур и строгих лиц, легко было вообразить, что находишься среди монашеской общины, которая не имеет другой цели, кроме «спасения своих душ». И даже, пожалуй, не во всяком «идеальном» монастыре молятся так много и так уставно, как в Вировском. И уже, конечно, такого прекрасного пения можно было бы пожелать для любого монастыря. Хочется спросить, чем же навеян известный отрицательный взгляд на эти монастыри. Истинно-религиозные люди с ужасом прочитали эти строки: «Никто и в недрах церкви православной не препятствует устраивать общины по подобию монастырей; такую общину создала в Бозе почившая княгиня-подвижница наших дней. Но это не мо- 

44

настырь в собственном смысле сего слова: это идеальное, если угодно, благотворительное заведение и только. Пусть в нем строй жизни походит на монастырский, пусть даже именуется такое учреждение монастырем,—это будет только исключением из общего правила, некоторым отклонением от высшего идеала монашества. Таких уклонений мы можем указать и еще не мало. Таковы наши женские обители в западном крае: Леснинская, Вировская». Высший идеал монашества по мнению автора этих строк — исключительно душеспасение, служение «святому эгоизму». И то обстоятельство, что в поименованных обителях молитвенный подвиг доведен до совершенства— да и кто может так молиться, как не тот, кто видит человеческие страдания?—это обстоятельство показывает, что с известной точки зрения для идеального состояния монастыря считают недостаточным положительное условие—молитвенный подвиг, но требуют еще отрицательного условия — принципиального воздержания от подвига служения ближнему. И эти взгляды высказывают под знаменем православия. Пусть эти монастыри нового типа представляют собою уклонение от установившегося вида,—ведь это уклонение в сторону идеала. И если представители исторического монашества отрекаются от этого нового типа, то тем хуже для них. Можно было бы радоваться, если бы таких уклонений было «не мало».

Когда я вошел на хоры Свято-Леонтьевской церкви, то моим глазам представилось зрелище, подобного которому я никогда не видал. Вся церковь была полна детьми,— лишь вверху стоял хор инокинь и в коридоре некоторые богомольцы. Дети стояли группами, посреди — малолетки. Костюмчики однообразные, с незначительными отличиями в цвете по группам. Мальчики в красных рубашках, девочки в синих сарафанчиках. У малышей через плечо сумки с носовыми платками. Дети вымыты, здоровы и радостны; стоят чинно и молятся осмысленно. Здесь было более 400 детей. Картина была восхитительная; трудно было оторвать глаза. Это победное знамя Вировского монастыря, это свидетельство его подвижниц пред Богом и людьми. «Это письмо Христово, чрез служение их написанное не чернилами, но Духом Бога живого, не на

45

скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца». Богу и обществу они уготовляют людей, в лучшем смысле этого слова. Ведь все это или дети бедных родителей или брошенные на произвол судьбы,—это материал, из которого естественно вырабатываются враги общества и Бога, деятели и страдальцы дна, хулиганы, разрушительные элементы. И их Вировские сестры приняли, подобрали, обмыли, накормили, выучили, научили молиться Богу—своими согретыми любовью сердцами.

Потом мы осматривали помещения детей и школы. В здании с церковью—второклассная женская школа, насчитывает до 130 девочек. В приюте для детей и учеников школы грамоты—163; там же малюток 11. Затем двухклассная мужская школа в селе Моложеве—120 учеников; к богослужению они пока ходят в монастырскую детскую церковь. Наконец Чекановская практическая школа сельского хозяйства и домоводства—24 девочки.

Мы сначала осмотрели оба детских монастырских здания. Не буду касаться учебной и воспитательной техники. Скажу лишь: делается здесь для детей все, что только в человеческих силах. Приходится во всем экономить, и прежде всего в помещении, потому что принимают более, чем сколько позволяет место, хотя все-же монастырь вынужден многим отказывать. Особенно теснятся в спальнях: устроены здесь двухэтажные сплошные нары, разделенные небольшими перегородками. Легко понять, что постельное белье не тонкое голландское, но чистое. Опрятный вид постелек и хороший воздух вскрывают пред наблюдателем добровольную и сердобольную заботу подвижниц-сестер. Даже и таких нар не для всех достает. В углу сложены тюфячки, которые на ночь раскладываются на полу. Как бы легко избегнуть этой тесноты, лишь бы... сократить число призреваемых детей. Но здесь знают только одну границу—физическую необходимость, сердце же расширено любовью до бесконечности. Дети с видимым удовольствием пели и читали стихи. Особенно хорошо удается хоровое произношение стихов. Не умеющие читать и писать, малыши научиваются пению и произношению стихов с голоса. Особенно сильное впечатление производила комната малюток... 

46

В брошюрке Среди друзей человечества П. Земного, посетившего Вировскую обитель, рассказывается: «Для игр каждый ребенок имеет ...быстрые ножки. Когда я спросил, есть ли у них еще какие-нибудь игрушки или игры, напр. мячики, кегли, то у многих ребят появились грустные мины. Очевидно, они если и знают об этих хороших и для них полезных играх, то только по названию. Один из мальчиков нерешительно попросил: Дядя, привезите нам игрушек! Его поддержали другие, и видно было, что всем им хочется получить какие-нибудь игрушки. Может быть, просьбу малюток услышат и другие, откликнутся на нее, и сообща удастся доставить детям радость и дать им возможность без шалостей и скуки, но с пользой и удовольствием проводить долгие зимние вечера»...

Я прочитал эти строки, прежде чем поехал в Виров. Я воспользовался этим напоминанием их автора и могу быть ему только благодарным. Повторяю теперь эти строки в надежде, что кто-нибудь и из моих читателей, пожелав посетить знаменитые обители, вспомнит доставить детям небольшую радость...

С не меньшим вниманием осматривали мы затем богадельню и больницу. В богадельне было до 40 призреваемых. Старухи и дети. Есть мужчина—совершенно парализованный, принят в богадельню чуть не брошенный на улице. Припоминается мне такой случай. Несколько лет тому назад в Тамбове доживал свой век семидесятилетний старик-протоиерей, у которого, в довершение его бедствий, отнялись ноги. Грошовой пенсии едва доставало на наем прислуги-сиделки. Единственная дочь его, служившая в женской гимназии и имевшая там квартиру, вынуждена была взять его к себе. Начальство воспретило ей это под тем предлогом, что неприлично «мужчине» жить в стенах женско-учебного заведения... Очевидно, вировские сестры далеки от такой фарисейской щепетильности. Среди остальных призреваемых есть слепая, припадочная—всякие представительницы человеческого страдания. Я поинтересовался узнать, где тот мальчик—мегалоцефал, о котором сообщалось в печати, что «умственные способности его угасают с каждым годом, но возрастает неимоверная физическая сила, так что с ним подчас 

47

никто из сестер не может сладить». Оказывается, что он отправлен в известное петербургское благотворительное заведение для такого рода несчастных.

Медицинскую помощь сестры оказывают в широких размерах. Амбулаторных больных они принимают в год несколько тысяч; бесплатно выдают и лекарства. Занимающиеся лечением сестры редко обращаются к врачу, тем более, что это сопряжено с значительными затруднениями: ближайший от больницы врач живет за несколько верст. В больничных палатах, кроме больных сестер, при нас в одной комнате находились три девочки: одна из них, недавно принятая, страдает туберкулезом костей. Жалкий ребенок, дни которого сочтены. По крайней мере будут облегчены последние часы его ласковым уходом.

После обеда мы отправились в Моложево и Чеканово. Моложево находится к северу, верстах в двух, от обители, вверх по течению Буга. При выезде из села, против улицы, господствуя над нею, высится теперь архитектурно-изысканное каменное, двухэтажное здание Моложевской школы, начатое постройкой еще при покойной м. Анне. Оно вполне удовлетворяет всем новейшим требованиям, какие предъявляются к школьным зданиям. Обилие света и воздуха. Осталось лишь немного просушить здание внутри и в него переселяются ученики школы. Домашняя церковь внутри еще совсем не отделана. В подвальном этаже помещение для кухни. Трудно поверить, что это здание стало всего тысяч 30. Земли здесь у Вировского монастыря около 15 моргов, изрезанных неудобною черезполосицей, устранить которую монастырю не удается, несмотря на все старания. На этой земле разведен школьный сад, огород и устроена пасека. В некотором расстоянии от каменного здания находится деревянный новый дом, где теперь помещается школа. Дом довольно удобный, но недостаточно поместительный для 120 человек, живущих в школе на полном содержании. Вблизи нового каменного здания до сего времени сохраняется первое помещение Моложевской школы, о котором в Цер. Вед. за 1900 г. № 24 сказано: «Школа эта помещается в здании старой корчмы. Прогнившие стены кое-как замазаны извест-

48

кой. На всем отпечаток крайней скудости». Предание свежо, но верится с трудом. Но нельзя не верить, видя и теперь эту жалкую хибару. В ней теперь школьные мастерские—сапожное, столярное и др. Удовлетворяются надобности вировских школ и вместе ученики приучаются к разным ремеслам.

По пути из Моложева в Чеканово мы проехали мимо Вировской обители. Здесь мы простились с м. Сусанной, которая дальше нас не сопровождала. Вся обитель была пред нами... Когда затем мы проезжали деревню Виров, мы наблюдали обычай Вировских игумений—проезжая деревней, раздавать детям гостинцы...

Чекановским имением, которое находится на пути от Вирова к Соколову, заведует управляющая, бывшая помещица, опытная хозяйка. Мы осмотрели сад, птичий и скотный дворы и пруды, в которых разводится рыба... Слышали пение учениц, видели их разнообразные работы... За вечерней трапезой, в квартире любезной управляющей, мы продолжали «вировскую» беседу.

Поздним вечером мы простились с м. Софией.

Была темь осенней ночи, усиленная пасмурной погодой. Но удобный монастырский экипаж делал не страшным, это ночное путешествие.

Глубокие чувства благоговения к подвигам Вировских. тружениц и сердечной благодарности за гостеприимство Вировских игумений переполняли наши сердца.