Григорий Богослов, свт. Слово 29, о богословии третье, о Боге Сыне первое.

Сие самое сказал бы иной, желая остановить их готовность к слову, их поспешность и преткновения от поспешности во всяком деле, а еще более в учении о Боге. Но наложить запрещение не важно, — это без труда сделает всякий, кто захочет; от человека же благочестивого и умного требуется, чтобы он заменил запрещаемое собственным рассуждением. Посему в уповании на Святого Духа, Которого они не чтут и Которому мы поклоняемся, как некоторый благородный и зрелый плод, изведу на свет собственные свои мысли о Божестве, каковы бы они ни были. Я не молчал и в другое время, но, напротив того, на сие одно и имел отважность и присутствие духа. Тем паче осмелюсь теперь стать за истину, чтобы сомнением, по суду Божию, как написано, не навлечь на себя неблаговоления (Аввак. 2, 4). Поелику же речь бывает двоякого рода, — ею или подтверждается собственное мнение, или опровергается мнение противное, — то и я, предложив сперва собственное учение, попытаюсь потом опро-

413

вергнуть учение противников, но в том и другом соблюду возможную краткость, чтобы все сказанное удобно было обнять одним взором (так как и они к обольщению людей наиболее простых и скудоумных сочинили слово под именем руководства) и чтобы длинные речи не рассеивали мысль, как воду, которая не заперта в трубе, но льется и растекается по равнине.

Три древнейших мнения о Боге: безначалие, многоначалие и единоначалие. Два первых были (и пусть остаются!) игрой ума сынов эллинских. Ибо безначалие беспорядочно, а многоначалие возмутительно; вследствие же сего и безначально, и беспорядочно. То и другое ведет к одному концу — к беспорядку, а беспорядок — к разрушению, потому что беспорядок есть упражнение в разрушении. Но мы чтим единоначалие; впрочем, не то единоначалие, которое определяется единством лица (и одно, если оно в раздоре с самим собой, составит множество), но то, которое составляет равночестность единства, единодушие воли, тождество движения и направления к единому Тех, Которые из Единого (что невозможно в естестве сотворенном), так что Они, хотя различаются по числу, но не разделяются по власти  1). Посему Единица, от начала подвигшаяся в двойственность, остановилась на троичности. И сие у нас Отец и Сын и Святой Дух. Отец — родитель и изводитель, рождающий и изводящий бесстрастно, вне времени и бестелесно; Сын — рожденное; Дух — изведенное, или, не знаю, как назвал бы сие тот, кто отвлекает от всего видимого. Ибо не дерзаем наименовать сего преизлиянием благости, как осмелился назвать один из любомудрых эллинов, который, любомудрствуя о первом и втором Виновнике, ясно выразился: «Как чаша льется через края» 2). Не дерзаем из опасения, чтобы не ввести непроизвольного рождения и как бы естественного и неудержимого исторжения, что всего менее сообразно с понятиями о Божестве. Посему, не выходя из данных нам пределов, вводим Нерожденного, Рожденного и от Отца Исходящаго, как говорит в одном месте Сам Бог Слово (Иоан. 15, 26).

«Но когда сие рождение и исхождение?» — Прежде самого когда. Если же надобно выразиться несколько смелее: тогда же, как и Отец. — Но когда Отец? — Никогда не было, чтобы не был

1) По некоторым спискам, как замечает Илия, вместо слов: по власти (τῆ ἐξουσία), читалось: по сущности (τῆη γε οὐσία).

2) Плотин. Эннеады. И. кн. 2. гл. 1.

414

Отец. А также никогда не было, чтобы не был Сын и не был Дух Святой. Еще спросишь меня, и опять отвечу тебе. — Когда родился Сын? — Когда не родился Отец. — Когда исшел Дух? — Когда не исшел Сын, но родился вне времени и неизглаголанно, хотя не можем представить себе того, что выше времени, даже желая избегнуть выражений, означающих время, потому что слова когда, прежде, после, исперва, не исключают времени, как ни усиливаемся в этом; разве возьмем вечность, то есть продолжение, которое простирается наравне с вечным, а не делится на части и не измеряется ни каким-либо движением, ни течением солнца, что свойственно времени.

«Но если Сын и Дух совечны Отцу, то почему же не собезначальны?» — Потому что Они от Отца, хотя не после Отца. Правда, что безначальное вечно, но вечному нет необходимости быть безначальным, как скоро возводится к Отцу, как к началу. Итак, Сын и Дух не безначальны относительно к Виновнику. Известно же, что Виновнику нет необходимости быть первоначальнее Тех, для Кого Он Виновником, потому что и солнце не первоначальнее света. И вместе Сын и Дух безначальны относительно ко времени, хотя ты и пугаешь сим людей простодушных. Ибо не под временем Те, от Которых время.

«Каким же образом рождение бесстрастно?» — Таким, что оно не телесно. Ибо если телесное рождение страстно, то бестелесное — бесстрастно. Но и я спрошу у тебя: каким образом Сын есть Бог, если Он тварь? Ибо творимое не Бог. Не говорю уже, что и в творении, если оно берется телесно, имеет место страдание, как то: время, желание, образование, забота, надежда, скорбь, опасность, неудача, поправка, — все сие и еще многое другое, как всякому известно, бывает при творении. Но дивлюсь, что ты не отваживаешься придумать каких-нибудь сочетаний, сроков чревоношения, опасностей преждевременного рождения и даже признать рождение невозможным, если бы Бог рождал иначе, или еще, перечислив образы рождения у птиц на суше и на воде, подчинить которому-либо из сих рождений рождение Божеское и неизглаголанное или вследствие нового своего предположения вовсе уничтожить Сына. И ты не можешь приметить того, что Кто по плоти имеет отличное рождение (ибо где нашел ты по своим началам Богородицу деву?), для Того инаково и духовное рождение. Лучше же сказать, Кто имеет не такое же бытие, Тот имеет и отличное рождение.

415

«Какой отец не начинал быть отцом?» — Тот, у Которого бытие не начиналось. А у кого началось бытие, тот начал быть и отцом. Бог Отец не впоследствии стал Отцом, потому что не начинал быть Отцом. Он в собственном смысле Отец, потому что не есть вместе и Сын; равно как и Бог Сын в собственном смысле Сын, потому что не есть вместе и Отец. Ибо у нас отцы и сыны не в собственном смысле, но каждый и отец и сын, и не в большей мере отец, чем сын, и мы происходим не единственно от отца, но от отца, который вместе и сын, а потому и сами делимся, постепенно становимся человеками, но какими не желали бы и рождающие и рождаемые, так что у нас остаются одни отношения, лишенные действительности.

Но ты говоришь: «Самые слова родил и родился что иное вводят, как не начало рождения?» Что же, если не скажем родился, но рожден от начала, чтобы удобнее было избежать твоих тонких возражений, в которых ты везде отыскиваешь время? Ужели будешь обвинять нас, что перетолковываем сколько-нибудь Писание и истину? Но всякому можно видеть, что в речениях, выражающих время, нередко ставятся времена одно вместо другого, особенно сие употребительно в Божественном Писании, и не только в рассуждении времени прошедшего или настоящего, но и будущего. Например, сказано: вскую шаташася языцы (Пс. 2, 1), когда еще не шатались; и еще: в реце пройдут ногами (Пс. 65, 5), когда уже прошли. Продолжительно было бы перечислять все подобные речения, которые замечены людьми трудолюбивыми.

Таково рассмотренное нами их возражение. Каково же следующее? Не до крайности ли привязчиво и бесстыдно? Они говорят: «Отец, восхотев ли, родил Сына, или не хотя?» Потом оба случая, как представляется им, завязывают в узел, впрочем не крепкий, но слабый, и продолжают: «Если не хотя, то по принуждению. Кто же принудивший, и как принужденный — Бог? А если по хотению, то Сын есть сын хотения. Как же Он от Отца?» И вместо Отца выдумывают какую-то новую матерь — хотение. У рассуждающих таким образом приятно слышать одно, а именно что, отступившись от страдания, прибегают к воле, но воля уже не страдание. Посмотрим же затем, как твердо их рассуждение. И всего лучше наперед сойтись с ними как можно ближе. Ты, который без затруднения говоришь все, что тебе захочется, сам от какого родился отца — от хотя-

416

щего или от не хотящего? Если от не хотящего, то ему сделано принуждение. Какое насилие! И кто же принудивший его? Верно не скажешь, что природа, ибо в природе — быть и целомудренным. А если от хотящего, то за несколько слогов пропал у тебя отец: ты стал сыном хотения, а не отца. Но перехожу к Богу и к тварям и вопрос твой передаю на суд твоей мудрости. Бог сотворил мир по хотению или принужденно? Если принужденно, то и здесь насилие и насильственно действующий. А если по хотению, то лишены Бога как прочие твари, так более всех ты, изобретатель таких умозаключений, вдающийся в подобные мудрования, потому что между тварями и Творцом становится преградой посредствующее хотение. Но думаю, что иное есть хотящий и иное — хотение, иное рождающий и иное — рождение, иное говорящий и иное — слово, если только мы в трезвом уме. Первый есть движущий, а последнее — род движения. Посему то, чего хотелось, не от хотения, потому что не всегда следует за хотением, и рожденное не от рождения, и слышимое не от произношения, но от хотящего, рождающего, говорящего. А что в Боге, то выше и этого всего. В Нем хотение рождать есть уже, может быть, самое рождение, а не что-либо посредствующее, если только вполне дадим место хотению, а не скажем, что рождение выше хотения. Хочешь ли, сделаю применение к Богу Отцу? У тебя заимствую такую дерзость. Отец — хотящий или не хотящий Бог? И как избежать обоюдного твоего довода! Если хотящий, то когда начал хотеть? Не прежде, чем существовать. Ибо прежде ничего не было. Или в Нем одно хотело, а другое определялось хотением; и потому состоит Он из частей. Не будет ли и Он, по-твоему, плодом хотения? А если не хотящий, что принудило Его быть (Богом)? И как Он Бог, если принужден, и принужден не к иному чему, а к тому самому, чтобы быть Богом?

Спрашиваешь: «Как Сын рожден?» Но как Он и сотворен, если, по-твоему, сотворен? И здесь затруднение то же. Скажешь, может быть, что сотворен волей и словом. Но ты не все еще сказал, ибо остается договорить одно: откуда воля и слово имеют силу исполнения; потому что человек не так творит. Как же Сын рожден? Не важно было бы Его рождение, если бы оно было удобопостижимо и для тебя, который не знаешь собственного своего рождения или и постигаешь в нем нечто, но немногое и такое, что о сем стыдно и говорить, а потом почитаешь себя всезнающим. Тебе надобно приложить много труда,

417

прежде чем откроешь законы отвердения, образования, явления на свет, союз души с телом, ума с душой, слова с умом, движение, возрастание, претворение пищи в плоть, чувство, память, припамятование и прочее, из чего состоишь ты, а также прежде чем найдешь, что принадлежит обоим — душе и телу, что разделено между ними и что они заимствуют друг у друга. Ибо в рождении положены основания всему тому, что усовершается впоследствии. Скажи же, что это за основания? Но и после этого не любомудрствуй о рождении Бога, потому что сие небезопасно. Ибо если знаешь свое рождение, то из сего не следует, что знаешь и Божие. А если не знаешь своего, то как тебе знать Божие? Ибо сколько Бог неудобопознаваем в сравнении с человеком, столько и горнее рождение непостижимее твоего рождения. Если же Сын не родился потому только, что для тебя сие непостижимо, то кстати тебе исключить из ряда существ многое, чего ты не постигаешь, и притом прежде всего Самого Бога. Ибо при всей своей дерзости, как ни отважно пускаешься в излишние исследования, ты не скажешь, что такое Бог. Отбрось свои течения, отделения, сечения и что еще представляешь о нетелесном естестве как о теле, и тогда, может быть, представишь нечто достойное Божия рождения. Как родился? Опять с негодованием скажу то же: Божие рождение да почтено будет молчанием! Для тебя важно узнать и то, что Сын родился. А как? Не согласимся, чтобы сие разумели и ангелы, не только ты. Хочешь ли, объясню тебе, как родился? Как ведают сие родивший Отец и рожденный Сын. А что кроме сего, закрыто облаком и недоступно твоей близорукости.

«Существовавшего ли Сына родил Отец или не существовавшего?» Какое пустословие! Такой вопрос идет ко мне и к тебе, которые, хотя были чем-то, как Левий в чреслех Авраамовых (Евр. 7, 10), однако же родились, а потому составились некоторым образом из сущего и не сущего. Противное сему должно сказать о первобытном веществе, которое явным образом сотворено из не сущего, хотя некоторые и представляют оное не начавшим бытия. Но здесь 1) рождение сливается с бытием, и оно исперва (1 Иоан. 1, 1). А потому где найдет себе место твой отовсюду обрывистый вопрос? Есть ли что старее сего исперва, чтобы нам в этом старейшем положить бытие или не-

1) В рождении Бога Сына.

418

бытие Сына? Ибо в обоих случаях уничтожится у нас исперва, если только, когда спросим и об Отце: из сущих Он или из не сущих? И тебе не угрожает опасность согласиться, что или два Отца, один предсуществовавший и другой существующий, или Отец терпит одно с Сыном, то есть Сам из не сущих, вследствие твоих ребяческих вопросов и сих построек из песка, которым не устоять и при слабом ветре. А я не принимаю ни того, ни другого  1), и говорю, что нелеп вопрос, а не ответ труден. Если же тебе по правилам твоей диалектики кажется необходимым во всяком случае одно из двух признавать истинным, то дай место и моему неважному вопросу: в чем время — во времени или не во времени? Если во времени, то в каком? Что это за время сверх времени и как содержит в себе время? А если не во времени, что за чрезмерная мудрость вводить невременное время? И в этом предложении: «Я теперь лгу» — уступи что-нибудь одно только, то есть признай его или истинным, или ложным (а того и другого вместе мы не уступим). Но сие невозможно, ибо по всей необходимости или лгущий скажет правду, или говорящий правду солжет. Что же удивительного, как здесь сходятся противоположности, так и там обоим положениям быть ложными? А таким образом и мудрое твое окажется глупым. Но реши мне еще один загадочный вопрос: находился ли ты сам при себе, когда рождался, находишься ли при себе и теперь или и тогда не находился, и теперь не находишься? Но если находился и находишься, то кто находящийся и при ком находится? Как один стал тем и другим?.. А если не находился и не находишься, то как отделяешься от самого себя? И какая причина сего разлучения? Скажешь: глупо и допытываться об одном, находится ли он при себе или нет; так можно говорить о других, а не о себе. Так знай же, что еще глупее доискиваться о Рожденном исперва, существовал ли Он или не существовал до рождения. Ибо так можно говорить о вещах, разделенных временем.

Но ты говоришь: «Нерожденное и рожденное не одно и то же. А если так, то и Сын не одно с Отцом». Нужно ли говорить, что по сему умствованию явно отъемлется божество у Сына или у Отца? Ибо если нерожденность есть сущность Божия, то рожден-

1) То есть, что Сын рожден или как существовавший, или как несуществовавший.

419

ность уже не сущность, а если последняя есть сущность, то первая — не сущность. Кто оспорит сие? Итак, новый богослов, выбирай, которое угодно из двух нечестивых положений, если у тебя непременная мысль нечествовать. Потом и я спрошу: в каком смысле, взяв нерожденное и рожденное, называешь их нетождественными? Если в смысле несозданного и созданного, то и я согласен, ибо безначальное и созидаемое не тождественны по естеству. А если называешь нетождественными родившего и рожденного, то положение несправедливо, потому что они по всей необходимости тождественны. Самое естество родителя и его порождения требуют, чтобы порождение по естеству было тождественно с родившим. Или еще так: в каком смысле берешь нерожденное и рожденное? Если разумеешь самую нерожденность и рожденность, то они не тождественны. А если разумеешь тех, кому принадлежит нерожденность и рожденность, то почему же им не быть тождественными? Глупость и мудрость не тождественны между собой, однако же бывают в одном человеке, и сущность ими не делится, но сами они делятся в той же сущности. Ужели и бессмертие, и непорочность, и неизменяемость составляют сущность Божию? Но если так, то в Боге сущностей много, а не одна, или Божество сложено из них, потому что не без сложения они в Боге, если только составляют сущности Его. Но сего не называют сущностью Божией, потому что оно бывает принадлежностью и других существ. Сущность же Божия есть то, что единому Богу принадлежит и Ему свойственно. Правда, что нерожденность приписывать Единому Богу не согласились бы те, которые вводят и нерожденное вещество, и нерожденную идею (а манихейская тьма да не приближается и к мысли нашей!); впрочем, пусть она будет принадлежностью одного Бога. Что же скажешь об Адаме? Не он ли один — Божие создание? —  Без сомнения, так. Но он ли один —  человек? — Нимало. Почему же? Потому что сотворение не единственный способ к произведению человека; и рожденное есть также человек. Подобно сему не одно нерожденное есть Бог, хотя нерожденность и принадлежит единому Отцу. Напротив того, хотя ты и чрезмерный любитель нерожденности, допусти, что и Рожденное есть Бог, потому что и Оно от Бога. Сверх того, почему называешь сущностью Божией не положение существующего, но отрицание несуществующего? Ибо слово «нерожденный» показывает только, что в Боге нет рождения, а не объясняет, что такое Он по естеству, не сказы-

420

вает, что такое не имеющий рождения. Итак, что же есть сущность Божия? Твоему высокоумию отвечать на это, потому что ты любопытствуешь о рождении. А для нас велико, если узнаем сие и впоследствии, когда по обетованию Неложнаго (Тит. 1, 2) рассеется в нас мгла и дебелость. О сем да помышляют, сего да надеются очистившиеся до такой степени. Мы же осмелимся сказать одно: если велико для Oтца ни от кого не происходить, то для Сына немаловажнее происходить от такого Отца; потому что, как происшедший от Безвиновного, участвует Он в славе Безвиновного, но к сему присовокупляется и рождение, которое само по себе велико и досточтимо для умов не вовсе пресмыкающихся по земле и оземленевших.

Но говорят: «Если Сын тождествен с Отцом по сущности, а Отец нерожден, то и Сын будет нерожден». Это справедливо, если нерожденность есть сущность Божия. Тогда Сын будет новое смешение — рожденно-нерожденное. Но ежели сия разность не в самой сущности, то почему ты умозаключение свое выдаешь за твердое? Ужели и ты отец своему отцу, чтобы тебе, будучи тождественным с ним по сущности, ни в чем не отставать от своего отца? Не очевидно ли лучше искать нам, что такое сущность Божия (если только найдем), оставляя непереходящими личные свойства? Еще и так можешь удостовериться, что нерожденность и Бог не тождественны. Если бы они были тождественны, то следовало бы, поелику Бог есть Бог некоторых, и нерожденности быть нерожденностью некоторых, или, поелику нерожденность не есть нерожденность некоторых, и Богу не быть Богом некоторых, потому что о совершенно тождественном и говорится подобно. Но нерожденность не есть нерожденность некоторых. Ибо чья она? А Бог не есть Бог некоторых, потому что Он Бог всех. Следственно, как же Богу и нерожденности быть тождественными? И еще: поелику нерожденность и рожденность противоположны между собой, как обладание и лишение, то необходимо будет ввести и противоположные между собой сущности, а сего никто не допускает. Или еще: поелику обладание первоначальнее лишения, а лишением уничтожается обладание, то сущность Сына вследствие твоих предположений не только первоначальнее сущности Отца, но даже уничтожается ею.

Какой же есть еще у них неотразимый довод, к которому, может быть, прибегнут они в заключение всего? «Если Бог не

421

перестал рождать, то рождение несовершенно. И когда Он перестанет? А если перестал, то, без сомнения, и начал». Опять плотские говорят плотское. А я как не говорю, вечно или невечно рождается Сын, пока не вникну тщательнее в сказанное: прежде всех холмов раждает Мя (Притч. 8, 25), — так не вижу необходимого следствия в доказательстве. Ибо если имеющее прекратиться, по словам их, началось, то не имеющее прекратиться, без сомнения, не начиналось. А потому, что скажут о душе или об ангельской природе? Если они начались, то и прекратятся. А если не прекратятся, то, как видно из их положения, и не начинались. Но они и начались, и не прекратятся. Следственно, несправедливо их положение, что имеющее прекратиться началось.

Наше учение таково: как для коня, вола, человека и для каждой вещи одного рода одно есть понятие, и что подходит под сие понятие, о том оно сказуется в собственном смысле, а что не подходит, о том или не сказуется, или сказуется несобственно, так одна есть Божия сущность, одно Божие естество, одно Божие именование (хотя имена и различаются вследствие различных некоторых умопредставлений), и что в собственном смысле именуется Богом, то действительно есть Бог; а равно, что по естеству есть Бог, то истинно именуется Богом; если только истина состоит у нас не в именах, а в вещах. Но они, как бы опасаясь, чтобы не все уже подвигнуть против истины, когда бывают к тому принуждены разумом и свидетельствами, исповедуют Сына Богом, но Богом по соименности, то есть по участию в одном наименовании.

Когда же возражаем им: а что? Ужели Сын не в собственном смысле Бог, подобно тому как животное на картине не собственно животное? и как Он Бог, если не в собственном смысле Бог? — тогда они отвечают: что же препятствует, чтобы одни и те же были и соименны, и именовались каждый в собственном смысле? При сем представляют в пример пса, живущего на суше, и пса морского, которые соименны и именуются каждый псом в собственном смысле. Правда, что между соименными составляет некоторый род как подобное сему, так и иное что-нибудь, если оно хотя и различно по естеству, впрочем носит то же имя и равно в нем участвует. Но там, подводя под одно наименование два естества, не утверждаешь ты, наилучший, чтобы одно было лучше другого, чтоб одно

422

предшествовало, а другое в меньшей мере было тем, чем оно называется. С ними не сопрягается ничего такого, что делало бы сие необходимым. Первый пес не больше, а второй не меньше первого есть пес, то есть и морской пес — живущего на суше, и, обратно, живущий на суше — морского (да и почему или на каком основании было бы сие?); напротив того, общее наименование имеют предметы равночестные и различные. Но здесь, с понятием о Боге сопрягая досточтимость и превосходство над всякой сущностью и естеством (что принадлежит единому Богу и составляет как бы естество Божества), а потом приписав сие Отцу и отняв у Сына (через что ставишь Его ниже и уделяешь Ему второстепенное чествование и поклонение), хотя на словах придаешь Ему Богоподобие, на самом же деле отсекаешь у Него Божество и от соименности, заключающей в себе равенство, со злым умыслом переходишь к соименности, которой связываются вещи неравные. А таким образом, по твоим умозаключениям, человек на картине и человек живой ближе изображают Божество, нежели представленные в примере псы. Или уступи Обоим как общение в наименовании, так и равночестность естеств, хотя и признаешь Их различными; тогда уничтожатся у тебя псы, которых придумал ты в объяснение неравенства. Да и что пользы в соименности, если разделяемые тобой не будут иметь равночестности? Ибо не в доказательство равночестности, но в доказательство неравночестности прибег ты к соименности и к псам. Можно ли больше сего изобличить в себе и противоречие с самим собой, и противление Божеству?

Если же к сказанному нами: Отец больше Сына, как Виновник, присовокупив положение: но Виновник по естеству, выводят они заключение: Отец больше Сына по естеству, то не знаю, самих ли себя больше обманывают они или тех, к кому обращают слово. Ибо не безусловно все то, что сказуется о чем-нибудь, должно быть сказуемым и подлежащего ему, но надобно различать, о чем говорится и что. Иначе что препятствует и мне, сделав такое положение: Отец больше по естеству, и потом присовокупив: а что по естеству, то не всегда больше и не всегда отец, вывести из сего заключение: большее не всегда больше, или: отец не всегда отец. А если угодно, буду рассуждать так: Бог есть сущность, но сущность не всегда Бог; отсюда сам выведи заключение: Бог не всегда Бог. Но думаю, что это ложное умозаключение, на учебном языке обыкновенно на-

423

зываемое от относительного к безусловному. Ибо когда даем им понятие о большинстве виновника по естеству, они вводят понятие о большинстве по естеству. Здесь то же, как если бы мы сказали: известный человек мертв, а они сделали бы наведение просто: человек мертв.

Но как умолчать нам о том, что не меньше предыдущего стóит быть упомянутым? Они говорят: Отец есть имя Божие по сущности или по действию — и в обоих случаях хотят завязать нас. Если скажем, что имя Божие по сущности, то с сим вместе допустим иносущие Сына, потому что сущность Божия одна, и ее, как говорят они, предвосхитил уже Отец. А если имя по действию, то, очевидно, признаем Сына творением, а не рождением. Ибо где действующий, там непременно и произведение. И может ли сотворенное быть тождественно с Сотворившим? — скажут они с удивлением. Весьма бы уважил и я сам ваше разделение, если бы необходимо было принять одно из двух. Но справедливее будет, избежав того и другого, сделать третье положение, а именно сказать вам, премудрые, что Отец есть имя Божие, не по сущности и не по действию, но по отношению, какое имеют Отец к Сыну или Сын к Отцу. Ибо сии наименования как у нас показывают близость и сродство, так и там означают соестественность Родившего с Рожденным.

Но пусть будет слово: Отец, в угодность вашу, означать и некоторую сущность; тогда, по общим понятиям и по силе сих наименований, Он введет с Собой и Сына, а не отчуждит Его. А если угодно, пусть будет именем по действию; и в сем случае не переспорите нас. Мы утверждаем, что сие самое, то есть единосущие, и было действием Отца; или иначе понятие о таковом действии заключало бы в себе нелепость.

Видишь ли, что мы избегаем ваших ухищрений, как ни хотелось вам одолеть нас? Но поелику мы узнали уже, сколько непреоборимы твои умозаключения и ухищренные доводы, то посмотрим, какова крепость твоих доказательств из слова Божия, если станешь убеждать нас и оными.

Ибо мы и познали, и проповедуем Божество Сына, руководствуясь великими и высокими речениями. Какими же? Следующими: Бог, Слово, в начале, с началом начало (В начале бе Слово, и слово бе к Богу, и Бог бе Слово, Иоан. 1, 1; и: с

424

Тобою начало, Пс. 103, 4; и еще: призвавый ю от родов начало 1), Ис. 41, 4). А также наименования: Сын Единородный (Единородный Сын, сый в лоне Отчи, Той исповеда, Иоан. 1, 18), Путь, Истина, Жизнь, Свет (Аз есмь путь, истина и живот, Иоан. 14, 6; и еще: Аз есмь свет миру, Иоан. 8, 12), Премудрость, Сила (Христос Божия сила и Божия премудрость, 1 Кор. 1, 24), Сияние, Образ (χαρακτὴρ, εἰκών), Печать (Иже сый сияние славы и образ (χαρακτὴρ) ипостаси Его, Евр. 1, 3; и еще: Образ (εἰκών) благостыни, Премудр. 27, 6; и еще: сего бо Отец знамена Бог, Иоан. 6, 27), Господь, Царь, Сый, Вседержитель (и Господь одожди огнь от Господа, Быт. 19, 24; и еще: жезл правости, жезл царствия Твоего, Пс. 44, 7; и еще: Сый, и иже бе, и грядый, Вседержитель, Откр. 1, 8) ясно приписываются Сыну, равно как и другие, имеющие с сими одинаковую силу и принадлежащие к числу тех, из которых ни одно не есть приобретенное и впоследствии усвоенное Сыну или Духу, так же как и Самому Отцу, потому что Он совершен не через приращение, и не было, когда бы Он был без Слова, не было, когда бы Он был не Отец, не было, когда бы Он был не истинен, или не премудр, или не всемогущ, или лишен жизни, или светлости, или благости.

Перечисли же и ты в противоположность сим речениям те, которые отыскивает твоя неблагодарность! Таковы суть: Бог мой и Бог ваш (Иоан. 20, 17), болий (Иоан. 14, 28), созда (Притч. 8, 22), сотворил есть (Деян. 2, 36), святи (Иоан. 10, 36). А если угодно, и следующие: раб (Ис. 49, 3), послушлив (Фил. 3, 7), даде (Иоан. 5, 22; 10, 29), навыче (Евр. 5, 8), заповеда (Иоан. 14, 31), посла (Иоан. 10, 36; 17, 3), не может о себе что творити (Иоан. 5, 30), или говорить (Иоан. 12, 49), или судить (Иоан. 12, 47), или даровать (Матф. 20, 23), или хотеть (Матф. 26, 39). А еще и те, в которых приписывается Сыну неведение (Мк. 13, 32), покорность (1 Кор. 15, 28), молитва (Лук. 6, 12), вопрошение (Иоан. 11, 34), преспеяние (Лук. 2, 52),

1) Илия после этих слов читал еще следующие. "Ибо пророк вводит самого Бога и Отца, Который задолго прежде описывает послание к нам Единородного Сына, совершенное по Божию совету, и говорит так: Кто возстави от восток правду, призва ю к ногам своим, и пойдетъ? даст пред языки, и цари ужасит; и проженет я, и пройдет с миром путь ног его: кто содела и сотвори сия? призва ю призываяй ю от начала родов. Аз Бог первый, и в грядущая Аз есмь (Ис. 41, 2–4).

425

совершение (Евр. 5, 9). Присовокупи, если хочешь, и более сих унизительные речения, например: спит (Матф. 8, 24), алчет (Матф. 4, 7), утруждается (Иоан. 4, 6), плачет (Иоан. 11, 35), находится в борении (Лук. 22, 44), укрывается (Иоан. 8, 59). А может быть, обратишь ты в укоризну даже смерть и крест. Ибо не коснешься, как думаю, воскресения и вознесения, потому что в них найдется нечто и в нашу пользу. Но и кроме сего можешь собрать многое, если захочешь ты себе составить соименного и сопричтенного Бога, когда у нас есть Бог истинный и равночестный Отцу.

Если и каждое из сих речений разбирать в отдельности, то нетрудно будет объяснить тебе их в смысле благочестном, устранив все, что в Писаниях служит для тебя преткновением; ежели только действительно ты претыкаешься, а не с намерением толкуешь криво. Вообще же, речения более возвышенные относи к Божеству и к природе, которая выше страданий и тела, а речения более унизительные — к Тому, Кто сложен, за тебя истощил Себя и воплотился, а не хуже сказать, и вочеловечился, потом же превознесен, чтобы ты, истребив в догматах своих все плотское и пресмыкающееся по земле, научился быть возвышеннее и восходить умом к Божеству, а не останавливаться на видимом, возносился к мысленному и знал, где речь о естестве Божием и где о Его домостроительстве. Ибо было, когда Сей, тобою ныне презираемый, был выше тебя. Ныне Он человек, а был и несложен. Хотя пребыл и тем, чем был Он, однако же восприял и то, чем не был. В начале был Он без причины, ибо что может быть причиной Бога? Но впоследствии начал бытие по причине, и причиной было спасти тебя — ругателя, который презираешь Божество за то, что Оно приняло на Себя твою грубость и посредством ума вступило в общение с плотью; и дольний человек стал Богом, после того как соединился с Богом и стал с Ним едино; потому что препобедило лучшее, дабы и мне быть богом, поколику Он стал человеком. Он родился, но и прежде был рожден, — родился от жены, но и от Девы, — родился человечески, рожден Божески; здесь без отца, но и там без матери; а все сие есть знак Божества. Он носим был во чреве, но узнан пророком, который сам был еще во чреве и взыгрался перед Словом, для Которого получил бытие (Лук. 1, 44). Он повит был пеленами, но, воскресши, сложил с Себя гроб-

426

ные пелены. Положен был в яслях, но прославлен ангелами, указан звездой, почтен поклонением от волхвов. Как же ты находишь преткновение в видимом, не обращая внимания на умосозерцаемое? Он спасался бегством в Египет, но и все египетское обратил в бегство. Для иудеев не имяше ни вида, ни доброты (Ис. 53, 2), но для Давида красен добротою паче сынов человеческих (Пс. 44, 3), но на горе молниеносен и светозарнее солнца, чем и тайноводствует к будущему. Он крещен как человек, но разрешил грехи как Бог; крещен не потому, что Сам имел нужду в очищении, но чтобы освятить воды. Он был искушаем как человек, но победил как Бог, но повелевает дерзать, как Победивший мир (Иоан. 16, 23). Алкал, но напитал тысячи, но Сам есть хлеб животный и небесный (Иоан. 6, 33–35). Жаждал, но и возгласил: аще кто жаждет, да приидет ко Мне, и да пиет, но и обещал, что верующие источат воды живые (Иоан. 7, 39). Утруждался, но Сам есть упокоение труждающихся и обремененных (Матф. 11, 28). Его отягощал сон, но Он легок на море, но Он запрещает ветрам, но Он подъемлет утопающего Петра. Дает дань, но из рыбы, но царствует над собирающими дани. Его называют самарянином и имеющим беса, однако же Он спасает сходящаго от Иерусалима и впадшаго в разбойники (Лук. 10, 30), однако же Он познается бесами, изгоняет бесов, посылает в бездну легион духов и видит вождя бесовского яко молнию спадша (Лук. 10, 19). В Него мещут камнями, но не могут взять Его. Он молится, но и внемлет молитвам. Плачет, но и прекращает плач. Спрашивает, где положен Лазарь, потому что был человек, но и воскрешает Лазаря, потому что был Бог. Он продается, и за самую низкую цену — за тридцать сребреников, но искупает мир, и высокой ценой — собственной Своей кровью. Яко овча на заколение ведется (Ис. 53, 7), но Он — Слово, возвещаемое гласом вопиющаго в пустыни (Ис. 40, 3). Был мучен и язвен (Ис. 59, 5), но исцеляет всяк недуг и всяку язю (Матф. 4, 23). Возносится на древо и пригвождается, но восстановляет нас древом жизни, но спасает распятого с Ним разбойника, но омрачает все видимое. Напоевается оцтом, вкушает желчь, но кто же Он? Претворивший воду в вино, Истребитель горького вкушения, сладость и весь желание (Песн. Песн. 5, 16). Предает душу, но область имать паки прияти ю

427

(Иоан. 10, 18), но раздирается завеса, потому что горнее делается открытым; но расседаются камни, но восстают мертвые. Умирает, но животворит и разрушает смертью смерть. Погребается, но восстает. Нисходит в ад, но возводит из него души, но восходит в небеса, но приидет судить живых и мертвых и подвергнуть истязанию подобные твоим слова. Если одни речения служат для тебя поводом к заблуждению, то другие да рассеют твое заблуждение!

Такой даем ответ говорящим загадочно — даем не охотно (потому что для верных неприятно пустословить и препираться словами — для них довольно и одного противника (1 Тим. 5, 14)), однако же даем по необходимости, для нападающих (потому что и лекарства существуют для болезней), чтобы узнали они, что не во всем они мудры и не неодолимы в своих излишних и упраздняющих Евангелие мудрованиях. Ибо когда, оставив веру, предпочитаем ей силу слова и несомненность Духа уничтожим своими вопросами, а потом слово наше препобеждено будет величием предметов (сие же необходимо последует, когда словом движет немощное орудие — наша мысль), тогда что бывает? Немощь слова представляется нам недостаточностью самого таинства, и таким образом лепота слова обращается в уничижение Креста, как рассуждает о сем и Павел (1 Кор. 1, 17). Ибо восполнение нашего учения есть вера.

Но Ты, возвещаяй соузы и разрешаяй сокровенная (Дан. 5, 12), наводящий и нас на разум, как сводить наросты насильственно вторгающихся учений, изменив сих наипаче, соделай из хитрословов верными и из именуемых ныне — Христианами! К сему и убеждаем вас, о сем и молим по Христе, примиритеся с Богом (2 Кор. 5, 20), и Духа не угашайте (1 Сол. 5, 19); лучше же сказать, да примирится с вами Христос и, хотя поздно, да воссияет вам Дух! Если же вы через меру упорны, то по крайней мере для себя самих спасем мы Троицу и спасемся Троицей, пребывая чисти и непреткновенни (Фил. 1, 10) до совершенного явления того, что для нас вожделенно, о Самом Христе Господе нашем, Которому слава во веки веков. Аминь.

428