Соловьев В.С. Прутков. (Статья из Энциклопедического Словаря)

ПРУТКОВ (Козьма Петрович) — вымышленный писатель, единственное в своем роде литературное явление, лишь внешними чертами напоминающее М. de la Palisse и M. Prudhomme, которые слишком элементарны и однообразны в сравнении с Прутковым. Два талантливых поэта, гр. А. К. Толстой и Алексей Михайлович Жемчужников, вместе с Владимиром Михайловичем Жемчужниковым и при некотором участии третьего брата Жемчужникова — Александра Михайловича — создали тип важного самодовольства и самоуверенности петербургского чиновника (директора пробирной палатки), из тщеславия упражняющегося в разных родах литературы. Но сила Пруткова не в этом общем определении, а в той индивидуальной и законченной своеобразности, которую авторы сумели придать этому типическому лицу и воплотить в приписанных ему произведениях. В «Полном собрании сочинений Пруткова» не все произведения в равной мере носят на себе печать его индивидуальности. Собственно

520

прутковскими должны считаться все «Мысли и афоризмы» (кроме вошедших в общее употребление можно еще отметить следующие образчики: «Полезнее пройти путь жизни, чем всю вселенную». «Эгоист подобен давно сидящему в колодце». «Гений подобен холму, возвышающемуся на равнине». «Умные речи подобны строкам, напечатанным курсивом». «Если бы тени предметов зависели не от величины сих последних, а имели бы свой произвольный рост, го, может быть, вскоре не осталось бы на всем земном шаре ни одного светлого места». «Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовиться». «Ничего не доводи до крайности: человек, желающий трапезовать слишком поздно, рискует трапезовать на другой день поутру». «Камергер редко наслаждается природой». «Душа индейца, верящего в метемпсихозию, похожа на червячка в коконе». «Два человека одинаковой комплекции дрались бы недолго, если бы сила одного превозмогла силу другого». «Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза». «Только в государственной службе познаешь истину». «Если на клетке слона прочтешь надпись буйвол — не верь глазам своим». «Доблий муж подобен мавзолею». «Из всех плодов наилучшие приносит хорошее воспитание». «Рассчитано, что петербуржец, проживающий на солнопеке, выигрывает двадцать процентов здоровья». «Спокойствие многих было бы надежнее, если бы дозволено было относить все неприятности на казенный счет». «Если бы все прошедшее было настоящим, а настоящее продолжало существовать на ряду с будущим, не было бы в силах разобрать: где причины и где последствия?». «Иные настойчиво утверждают, что жизнь каждого записана в книге Бытия». «Не совсем понимаю, почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-либо другою, более на судьбу похожею птицею?». «Издание некоторых газет, журналов и даже книг может принести выгоду»). Далее чисто-прутковским характером отличаются все басни, два стихотворения: «Мой портрет» и «Предсмертное», а из драматических произведений — «Фантазия», «Блонды» и «Опрометчивый Турка». Как удобный по краткости образчик прутковских басен можно привести «Пастух, молоко и читатель»:

Однажды нес пастух куда-то молоко,

Но так ужасно далеко,

Что уж назад не возвращался.

Читатель! он тебе не попадался?

Пародии на поэтов того времени, в высшей степени удачные, не могут, однако, принадлежать Пруткову, который был бы другою личностью, если бы умел так верно замечать отрицательные стороны чужой поэзии. Хотя пародии Пруткова представлены как подражания, чтобы указать на бессознательность скрытой в них насмешки, но это не изменяет сущности дела. Сами по себе эти произведения — образцы в своем роде по меткости и тонкости. Между довольно раз-

521

нообразными пародиями Пруткова — на Шиллера, Гейне, Хомякова, И. Аксакова, Щербину, Фета, Полонского, Бенедиктова, самим Прутковым могли быть написаны разве только пародии на последнего из названных поэтов, бывшего сослуживцем Пруткова и довольно близкого к нему по характеру. К пародиям на Щербину примыкает превосходный «Спор древних греческих философов об изящном», здесь слишком много пластичности и ученых слов для директора пробирной палатки. Один из главных перлов «Полного собрания» — 17 старинных анекдотов, которые представляют мастерскую пародию на «достопримечательности», издававшиеся в XVIII веке в различных сборниках. Конечно, сам Прутков не мог бы так художественно воспроизвести варварский язык того времени и особую смесь пошлости и нелепости в содержании таких рассказов. Для этой части прутковского творения создан особый автор — дед Пруткова, отставной премьер-майор Федот Козьмич, который под вечер жизни своей достохвально в воспоминаниях упражнялся, «уподоблялся оному древних римлян Цынцынатусу в гнетомые старостью года свои». Веселый фарс «Черепослов сиречь Френолог» имеет недостаточно собственно-прутковских черт, и авторы основательно его выделили, приписав его отцу Пруткова, Петру Федотычу, дважды вступавшему на литературное поприще. В первой молодости его комедия «Амбиция» вызвала следующую эпиграмму Сумарокова:

Ликуй, Парнасский бог! Прутков уж нынь пиит!

Для росских зрелищей „Амбицию” чертитъ!

Хотел он, знать, своей комедией робятской

Пред светом образец явить Амбицьи хватской.

Но Аполлон за то, собрав П. длиннее

Его с Парнасса вон! чтоб был он поскромнее.

Зато произведение старости Пруткова-отца, оперетту «Черепослов» «умный Дмитриев» почтил такою надписью:

„Под снежной сединой в нем музы веселятся,

И старости — увы! — печальные года

Столь нежно дружно в нем с веселостью роднятся,

Что — ах! — кабы так было завсегда!“

Мистерия «Сродство мировых сил», хотя насыщена прутковским элементом, отличается, однако, излишнею для предполагаемого автора красотою стиха.

Не желая быть только подражателем, Прутков сочинил образец еще не существовавшего в то время рода драматических произведений — «естественно-разговорное представление» Опрометчивый Турка, или приятно ли быть внуком — к сожалению, оставшееся неоконченным. Другое мастерское творение — комедия «Фантазия» — имела свою характерную судьбу, о которой сообщается в посмертном к ней объяснении («Полн. Собр.», 126—128). Внесенная в театральную дирекцию, она, в виду общественного положения авторов,

522

была разрешена к представлению, исполнена 8 января 1851 года актерами Имп. Александринского театра в Высочайшем присутствия императора Николая Павловича и тотчас же воспрещена к повторению на сцене. Воспрещение, — рассказывает автор, — было объявлено словесно во время исполнения пьесы и ранее ее окончания, при самом выходе Государя из ложи и театра. Произведения Козьмы Пруткова печатались первоначально в периодических изданиях, главным образом в «Современнике» начала 50-х и начала 60-х годов, в отделах «Ералаш» и потом «Свисток», Собрание сочинений с портретом Козьмы Пруткова, редактированное Алексеем и Владимиром Жемчужниковыми, вышло 1-м изд. в 1883 году и затем переиздавалось без перемен (6-е изд. — в 1898 году).

523