Шпиллер В., прот. Слово в неделю жен-мироносиц

<...> В христианском сознании открывается, что творению свойственно сверхприродное как бы задание. И что состоит оно в причастии и в общении с Богом. И естество творения раскрывается во всей своей полноте лишь в исполнении этого задания.

Вот почему в такой страшной тоске мечется душа перед видом смерти. Разве в смерти возможно «исполнение» такого задания? Разве она, напротив, не свидетельствует о крушении, о полной неудаче существования? Вместо общения с Богом и вечной жизни в свете присносущном — вот: яма... и черви... и — конец!

Однако душа не только мечется перед видом смерти. Она не верит в её всепоглощающую и всеуничтожающую силу. И живёт в ней некое предчувствие возможного её одоления. Вот почему, когда умирает наш близкий, мы несём на его могилу на следующий же день не одни только слёзы и рыдания, а вино, елей (миро), поливаем им землю, засеменённую прахом только что погребённого в ней.

Миро — это символ чистоты. «Окропиши мя иссопом, и очищуся». Но что же в мёртвом теле ещё может подлежать очищению? Тут — гниение, распад, уничтожение. И всё же поливаем елеем... Потому что где-то в подсознании живёт уверенность в том, что даже и в распадающемся теле распадается и уничтожается скверна, но что-то остаётся; что-то очищается от тленного, принявшего в себя скверну, и освобождается от смешения с пороком. И мы хотим этого очищения, верим в него, и несём с собой миро на свежую могилку близкого нам человека...

Принесли с собой такое миро и Мария Магдалина, Мария Иаковлева и Саломия ко гробу Христа Спасителя в саду Иосифа Аримафейского рано поутру при восходе солнца в первый день недели... И в этот единственный в мировой истории час так неожиданно подтверждается упование всего человечества: «Радуйтесь, Христос Воскресе!» Как? Возможно ли это?

Изнемогает ум перед тайной воскресения. Но в уме облагодатствованном — в уме Церкви — есть прозрения в глубину и этой тайны. Ибо Бог не сотворил смерти — бессмертие дано было человеку как возможность. Она осуществляется творческой свободой человека в стяжании Духа. И если пришло отпадение (вольное), самозамыкание и самоутверждение, если и пришло отделение Адама от жизни и в нём — всего человеческого рода, то это не было уничтожением возможности. В Первенце из мертвых (1 Кор.15,20) она и реализуется.

В церковном сознании смерть является не только самораскрытием греха, но и неким врачеванием человеческого естества. В разлучении души и тела происходит очищение от порока, чтобы через воскресение воссоздан был человек здоровым, чистым, бесстрастным (Григорий Нисский). От того, что примешалось к нему в жизни — от отравы порока — надлежит освободиться. Происходит освобождение энергии, из которой может быть восстановлено новое тело.

Телу Иисуса Христа не было нужды в очищении, требующем и исполнения сроков, совершающемся, притом, во времени — Он и воскресает сразу. Но в Его славном воскресении мы имеем образ своего воскресения. Тело причащается Божественной жизни. Задание выполняется. Скорбь умирания переходит в радость...

Она была дана мироносицам, которые первыми опытно убедились в возможности воскресения. Их опыт — опыт любви. За великую любовь это им было дано.

Хотите ли прозреть в тайны домостроительства нашего спасения? Хотите ли понять до конца смысл нашей жизни и сделать её соответствующей этому смыслу? — Возлюбите Христа, как возлюбили Его святые равноапостольные жёны-мироносицы! И не говорите: «Грешен, одержим страстями, невозможно обращение, очищение, освящение». Возможно! Ведь из одной из них Христос изгнал семь бесов! С этим нельзя не связать упования на возрождение всех нас, всего мира, одолеваемого не семью, а легионом бесов. Ибо «невозможное человеку — возможно Богу!»

Христос Dоскресе!