Трубецкой С.Н., кн. Записка, поданная министру внутренних дел Святополк-Мирскому

Записка, написанная Кн. С. Н. Трубецким и поданная министру в. д. кн. Святополк-Мирскому 28 ноября 1904 года, от отдельной группы представителей земской партии.

Грозные и тяжелые времена переживает Россия. Война еще в полном разгаре, — война гибельная, бесплодная и разорительная, опасная в настоящем, сулящая и в отдаленном будущем продолжительное напряжение наших военных сил на дальнем Востоке. Финансовые затруднения и обострение экономического кризиса представляются неизбежными, а экономический кризис, переживаемый сельским населением, осложняется полным отсутствием правопорядка в деревне, возрастающим брожением и общим недовольством, могущими вызвать опасную смуту.

Общественное недовольство и тревога имеют глубокие и серьезные основания, которые едва ли нужно пространно указывать. Если окраины были систематически возбуждаемы против России и русского правительства под предлогом русификации, а Финляндия едва не доведена до открытого восстания, под предлогом „русской идеи“, то самая коренная Россия жила эти десятилетие под гнетом осадного положения и непрерывно усиливающегося полицейского произвола, который сеял ожесточение и одинаково деморализировал общество и самое администрацию, утратившую сознание ответственности и законности. Необходимые реформы, составляющие насущную потребность культурной страны, залог незыблемого правопорядка и мирного преуспеяния, не только откладывались, но отвергались в принципе или заменялись другими реакционными мероприятиями и узаконениями, искажавшими, деформировавшими великие реформы Александра II,

389

как бы с тем, чтобы вернуть страну к тому дореформенному состоянию, в котором она находилась до Севастополя. Страх перед необходимыми гарантиями правового порядка приводил к отрицанию самого правового порядка во всех областях жизни государственной и общественной, в центре и на окраинах. Все это, в связи с тяжелым экономическим кризисом, с отсутствием нормального удовлетворения духовных, нравственных и материальных нужд населения, привело нас к теперешнему критическому положению, которое мы более не можем от себя скрывать.

Никогда еще Россия не нуждалась до такой степени в сильной и авторитетной, правительственной власти и в организованном обществе, при согласном действии которых только и могут быть мирным путем осуществлены спасительные реформы и утвержден незыблемый, на законе основанный порядок. А между тем общество глубоко дезорганизовано продолжительным гнетом полицейского деспотизма, и авторитет правительственной власти глубоко поколеблен. То, что говорится ежедневно в печати о бюрократии после стольких долгих лет вынужденного молчания, есть, несомненно, отношение всего мыслящего русского общества. Но одним образованным обществом дело теперь не ограничивается. Каковы бы ни были окончательные результаты войны, можно сказать, что она вскрыла все язвы и пороки бюрократического строя глубже и сильнее, нежели то сделала в свое время Севастопольская война. То, что было ясно и ранее мыслящей части русского общества, теперь ясно всем. Силу этого впечатления на народную массу, на войска еще трудно учесть. Но считаться с ним следует уже теперь.

И однако, несмотря на все это, общий патриотизм русского народа, традиционная преданность Престолу, сознание внешней и внутренней опасности, наконец, самая потребность найти выход из настоящего острого положения, заставят все лучшие, здоровые силы страны сплотиться вокруг правительства, если оно твердо и определенно вступит на путь реформы и обновления России.

Возвращение назад к реакции восьмидесятых годов — немыслимо. Путь, приведший Россию к настоящему погрому и нестроению, есть путь явно гибельный и ложный, осужденный не отдельными выразителями общественного недовольства, а самой жизнью, самой действительностью, Божьим судом. Теперь уже не свободолюбие, а патриотизм требует реформ; здоровые инстинкты сохранения, стремление спасти Россию от внешней и внутренней опасности, наконец, интересы национальной обороны заставляют свернуть с лож-

390

ного пути бюрократического абсолютизма. И, чтобы сделать это, не следует бояться смелого и решительного шага, который один может восстановить пошатнувшийся авторитет правительственной власти. Опасны могут быть колебания, промедления, робкие, нерешительные шаги; самые справедливые, частные уступки, по необходимости имеющие лишь временный характер, в конце концов окажутся бесцельными, никакого авторитета не поддержат и никого не удовлетворят. Там, где затронуты высшие интересы государства и русского народа, в деле спасения и устроения России, нужны не полумеры, а властный и решительный почин. Такой почин некогда принял на себя Петр Великий, когда он положил прорубить окно в Европу и ввести в Россию европейскую культуру и технику; такой почин принял Александр II, когда сознана была государственная необходимость освобождения крестьян от крепостной зависимости. В настоящую историческую минуту государственной необходимостью является политическое раскрепощение России, организация общественных сил на началах народного представительства, — организация, без которой мы не выйдем из общественного хаоса и неурядиц. Пусть же и здесь Верховная Власть оправдает историческую веру России, тот глубокий и верный инстинкт народный, который собирал Россию вокруг престола ее государей. Да не совершится это грядущее освобождение без Верховной Власти и помимо ее произволения! Теперь, пока не поздно, пусть исходит и здесь почин этого великого и святого дела от Верховной Власти, которая одна может совершить его мирным путем и тем прочнее и глубже утвердить основы своего могущества на будущие времена во благо России.

Ряд неотложных реформ выдвинут самой жизнью и указан общественным мнением с достаточной определенностью. Отмена всех узаконений и правительственных распоряжений, ограничивающих свободу совести и вероисповеданий; отмена положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия 14 августа 1881 года; отмена узаконений, противоречащих духу судебных уставов Александра II и лишающих население действительного правосудия; обеспечение свободы личности, свободы печати, свободы союзов и общественных собраний; упразднение административного произвола, установление реальной ответственности правительственных лиц и учреждений; пересмотр земского и городского Положения и широкая реформа всего областного и местного управления; правильная постановка всего низшего, среднего и высшего

391

образования; наконец, крестьянская реформа, столь настоятельно, столь давно необходимая.

Но все эти реформы либо предполагают политическую свободу, правовой строй государственной жизни и правильно организованное народное представительство, либо не могут быть должным образом разработаны и проведены в жизнь без его посредства. Вот что следует иметь в виду при разработке общего плана реформ.

Как ни безотлагательно необходимо подготовление и осуществление крестьянской реформы, но можно сказать заранее, что попытка ввести в деревню твердый и незыблемый, на законе основанный правопорядок, который оградил бы ее от надвигающейся анархии, неизбежно останется тщетной, пока такого правопорядка нет в целом государстве. И как ни необходима крестьянская реформа, ее невозможно осуществить без широкого участия общественных сил в законодательной работе. Это сознавалось, хотя лишь отчасти, и до войны, и в этом смысле были сделаны две попытки: первая из них, создавая случайные и разрозненные совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, не могла привести ни к каким положительным результатам, несмотря на всю правильность некоторых основных взглядов, выяснившихся в общем итоге этих совещаний; вторая попытка имела главной целью парализовать значение первой и посредством бюрократической фальсификации местного мнения разрешить крестьянский вопрос в смысле увековечения тех зол, против которых высказались первые совещания и против которых должна быть направлена действительная реформа. Это показывает, что плодотворное участие общественных представителей в законодательной работе возможно лишь под условием правильной организации народного представительства. Независимо от сего — всякое сколько-нибудь широкое привлечение местных общественных деятелей к участию в крестьянской реформе легко могло бы превратиться и в платформу для общей политической борьбы, что отчасти случалось уже и что неизбежно случится в несравненно больших размерах и впредь, если крестьянская реформа будет разрабатываться при неопределенности общего политического положения. От таких условий не может не пострадать прежде всего самая реформа, которая может быть правильно разработана и осуществлена лишь при спокойном и согласном действии правительства и правильно политически организованных общественных сил. До тех пор, пока самой почвы для

392

такого согласия не существует, пока главный и основной вопрос не получил хотя бы принципиального разрешения, не может быть плодотворной совместной работы. Общественные деятели естественно переносят главный, иногда исключительный интерес на общий политический вопрос, и представители бюрократии, как было в данном случае, склонны совершенно упускать из виду самое существо дела и заботиться не о том, чтобы найти действительный выход из невозможного положения крестьянства, а о том, чтобы разрешить крестьянский вопрос с точки зрения интересов бюрократического абсолютизма. Центр тяжести вопроса об устройстве хозяйственного и гражданского быта крестьян переносится на общий вопрос о старом и новом порядке, о правах и бесправье не деревни, а всех русских граждан вообще.

И то же самое случается и не может не случаться со всяким иным вопросом нашей внутренней жизни, который ставится на очередь. Как бы мелким и частным он ни казался, каждый такой вопрос, при условиях настоящего времени, легко и сам собой получает политическое значение и делается предметом политической борьбы, причем его постановка, обсуждение и разрешение, несомненно, страдает вследствие такого осложнения общим политическим вопросом. И, что всего важнее, это происходит не вследствие какой-либо беспочвенной агитации, а вследствие того, что общий политический вопрос выдвинулся сам собой всем ходом русской жизни и назрел так мучительно и болезненно: право или бесправье, неограниченное самовластье бюрократии или правильное народное представительство — среднего нет.

Но помимо реформ, нуждающихся в самой широкой законодательной разработке, есть, по-видимому, и другие, которые не требуют особых усилий со стороны законодателя и предполагают, большей частью, лишь отмену исключительных законов, временных правил и постановлений, ограничивающих свободу личную и общественную. На первый взгляд отмена узаконений и постановлений, искажающих реформы Александра II, признание личной свободы, свободы печати, свободы собраний и союзов, представляются осуществимыми и при настоящих условиях. Но историческая судьба великих реформ шестидесятых годов достаточно показывает ошибочность такого мнения. По слову евангельскому, нельзя приставлять заплат из небеленой ткани к ветхой одежде.

Бюрократический абсолютизм мог держаться лишь при режиме осадного положения, и, притом, при режиме все более и более

393

суровом. Действительная свобода печати, обеспеченная и нормированная законом, с ним несовместима, поскольку свободная печать есть орган свободного общественного мнения и необходимо должна способствовать организации общественных сил, созидательной работе общества. Благодетельные, хотя все еще крайне недостаточные облегчения печати от цензурных стеснений, последовавшие с недавнего времени, особенно ярко освещают всю ненормальность общего положения печати в настоящее время при общем цензурно-полицейском режиме: вся та свобода, какая ей предоставлена, поневоле направляется теперь на уничтожающую критику бюрократизма, на выражение протеста против самовластья бюрократизма; но возможность созидательной работы, положительного выяснения общественных идеалов и нормальных способов их осуществления, выяснения желательных преобразований, разработки общественно-правовых и государственно-правовых вопросов, столь неясных еще для значительной части русского общества, — такая возможность до сих пор еще почти закрыта нашей печати. Ей приходится действовать туманными намеками в деле, требующем всего более ясности и определенности, или же — одним отрицанием, одними нападками на бюрократию. Такой порядок вещей не соответствует ни достоинству правительства, ни достоинству печати и долго продолжаться не может. Нападки на бюрократический строй в печати, вполне подчиненной цензуре, показывают всем, что этот строй осуждается не только обществом, а и правительством. Но если он осужден, это должно быть сказано сверху прямым путем, ясно и определенно, и в отмену ему должно быть столь же ясно и определенно указано нечто новое и положительное, должен быть сделан первый шаг к созиданию нового порядка. Лишь в связи с этим положение печати может сделаться прочным и нормальным, отвечающим требованиям общества. Сказанное о свободе печати естественно относится и к свободе общественных учреждений, собраний и союзов.

Если положение об усиленной охране ничего не охранило, способствовало умножению смуты, деморализовало администрацию и дезорганизовало общество, то это еще не значит, чтобы одно упразднение этого положения, после всех тех зол, которые оно принесло, сразу само собой обеспечило внутренний мир и порядок. Отношение русского общества к трагической смерти В. К. фон Плеве показывает, что самый террор, направленный против режима полицейского деспотизма, не встречает отпора со стороны общества, —

394

зловещий признак, который доказывает конец старого порядка. Но этот распадающийся внутренне сгнивший порядок должен быть заменен новым порядком.

России нужно организованное общество и сильное авторитетное правительство. И вот почему мы выражаем убеждение, что, приняв на себя почин в деле организации общества, правительство поднимет свой авторитет и увеличит свою реальную сиду. Помимо указанных выше соображений, следует помнить уже одно то, что в самой технике современного государственного управления и государственного хозяйства, в законодательной работе, в деле рационального обсуждения и установления бюджета сообразно средствам и потребностям страны, в деле контроля, обеспечивающего правильное и закономерное отправление всех частей сложной государственной машины, народное представительство есть совершенно незаменимый аппарат, отсутствие которого ограничивает и обессиливает государственную власть, парализует ее и в мирном и вооруженном состязании с другими государствами, превосходящими ее в технике управления и государственного хозяйства и обладающими строем, отвечающим требованиям современной государственности и общественности.

Старый порядок осужден человеческим и Божеским судом. Но Верховная Власть не может отождествлять себя с бюрократией, которая фактически ограничивала и узурпировала ее права. Она может и должна свободным почином заложить основы нового порядка — не в уступку чьим-либо притязаниям, а во ограждение внутреннего мира, чести и силы России и во утверждение своей Державы. Ибо ничто не ограничивает власти, кроме бессилия внешнего и внутреннего, и нет основы власти более прочной, чем свобода и право, и всенародная вера.

Нельзя скрывать от себя величия и трудности задач, стоящих перед правительством. Оно вступило на единственно правильный путь доверия к обществу и оно дало высказать этому обществу самое решительное и безусловное осуждение режиму бюрократического абсолютизма. Свернуть с этого пути, обратиться вспять, значило бы подвергать Царя и государство гибельным опасностям, обрекать Россию на долгие, бесплодные и мучительные смуты, которые будут парализовать ее силу. Ныне правительство должно сделать решительный шаг к новому пути, чтобы умиротворить общество, создать почву для спокойной и согласной, мирной, совместной работы общественных и правительственных сил и подготовить

395

реформу. При этом оно должно оставить мысль о бесплодных и робких компромиссах между несовместными, непримиримыми требованиями старого, антиправового бюрократизма и внутренне необходимыми требованиями нового правового строя; оно не должно смущаться разноголосицей в самом обществе или руководствоваться случайными заявлениями отдельных общественных деятелей или даже общественных групп, которые могут выступить с заявлениями утопического характера или, наоборот, высказываться в смысле реакции. Как в эпоху освобождения крестьян, правительство должно стоять впереди, а не позади общества, если оно хочет вести его, сохранить верховное, руководящее положение. Оно не увлечется утопиями, но оно должно видеть глубже и дальше реакционеров или близоруких советчиков, предлагающих временные меры, которые не утвердят ни старого, ни нового порядка. Чтобы выполнить долг свой перед Россией, оно должно руководиться ни единичными заявлениями, ни требованиями отдельных лиц или групп, а правильно понятой и строго взвешенной государственной необходимостью. А эта необходимость, по глубокому убеждению нашему, состоит в том, чтобы активно организовать политическую свободу России, организовать общество на началах народного представительства и тем самым упорядочить общество.

Но правительство не может созвать народных представителей, не выработав предварительно основных законов, определяющих состав, устройство и полномочия народного представительства, и оно не может выступить перед представительным собранием с пустыми руками, без выработанной программы или общего плана реформ, для чего требуется значительная подготовительная работа. Но вместе с тем оно не может долее оставлять страну в неопределенном положении, в состоянии усиливающегося брожения и тревоги. Благотворным было бы немедленное, чисто принципиальное заявление с высоты Престола — в форме Манифеста или Высочайшего рескрипта, в котором была бы выражена воля Монарха изменить полицейско-бюрократический строй и призвать на созидательную работу выборных представителей земли. Важно, при этом, чтобы указан был срок, к которому Государю благоугодно будет приурочить созвание народных представителей, дабы Россия сознательно подготовилась к восприятию новых учреждений и спокойно пережила переходное время.

Одновременно с сим необходимая разработка общего положения о народном представительстве, а равно и выработка ближайших

396

связанных с ним преобразований, до внесения их на рассмотрение будущего представительного собрания, могла бы быть возложена на особую правительственную Редакционную комиссию, состоящую из правительственных лиц и экспертов — общественных деятелей и юристов, по вызову от правительства. Трудам означенной комиссии надлежит придать возможно большую гласность посредством опубликования ее протоколов, отдельных докладов и записок, в нее вносимых, и т. д., дабы печать и общественные учреждения могли своевременно свободно и беспрепятственно высказаться по поводу ожидаемого преобразования.

Твердое выражение Монаршей воли и учреждение редакционной комиссии с указанной целью — вот меры, которые, по нашему мнению, всего более могли бы способствовать успокоению общества, подъему правительственного престижа и укреплению доверия к власти. Из частных мер, которые могли бы содействовать той же цели, нельзя не указать на возможно широкую амнистию жертвам прежнего режима и на отмену вероисповедных стеснений. Последняя мера, столь же назревшая, как недавно состоявшаяся отмена телесных наказаний, есть, может быть, единственная крупная реформа, которая могла бы быть дарована теперь же, при существующих условиях. Торжественное провозглашение свободы совести в государстве, насчитывающем свыше 40 миллионов инославных и иноверцев, могло бы в настоящую минуту служить светлым началом нового пути и призвать на него благословение Божие, одушевить всех подданных Государя радостной, единодушной благодарностью и вместе послужить драгоценным и несомненным залогом будущего обновления.

По поводу выборов Московского предводителя дворянства, съехавшиеся в январе 1905 г. дворяне Московской губернии пожелали поднести адрес Государю, в котором вместе с выражением своих верноподданнических чувств касались и печальных событий на театре войны и внутри государства и высказывали мнение о том, какими мерами достигнуть улучшения в общественном строе, который был причиной неудачи наших военных действий на Востоке и внутренних смут. Мнения разделились, образовались два лагеря и были написаны два адреса. По поводу несогласия с адресом большинства, группа дворян, оставшихся в меньшинстве и просила кн. С. Н. Трубецкого письменно изложить их особое мнение, которое было прочитано в собрании и приложено к журналу заседания. Вот текст этого особого мнения: