Мочульский К.В. Монахиня Мария. Стихи. 1937 г. Журнал "Путь" №53

Монахиня Мария. Стихи. Петрополис, 1937.

В сборнике два отдела: стихи «о жизни» и стихи «о смерти». Правдивое и бесстрашное свидетельство души о мире и о себе самой. Стихи эти исповедь и молитва: почти на каждой странице — обращение к Богу, торжественное и страшное «Ты». И словесная ткань стихов так крепка и чиста, что строки не разламываются под тяжестью име­ни, перед которым трепещут серафимы.

Стихи о мире... Но с мира снят тот «златотканный покров», о котором писал Тютчев; никаких «описаний природы», никаких «образов» и поэтических украшений, никакой отрады для чувств. Все просто, сурово, скудно, все — обнажено. Душе дана Богом «зрячесть» — и она должна видеть и мужественно свидетельствовать о виденном. Какая мука в этой зрячести! Как страшен мир, лежаний во зле и грехе! Можно по шопенгауэровски обличать мир, можно байрониче­ски отвергать его, или стоически презирать. Во всем этом нет тра­гедии, ибо нет веры в смысл. Но знать, что мир вышел из рук Господних, что в нем отображен светлый Лик Христов — и ви­деть темный хаос, безумие и «дремучую тоску», в которых стенает и томится вся тварь, — это значит «взять свой крест». Здесь начина­ется подлинная трагедия — христианство. Чувство неблагополучия мира, хаоса, «хляби водной», «горестного  ада» в стихах Монахини Марии выражено с дерзновением отчаянья. Как Иов, душа ведет «с Предвечным счет», как Иов, она взывает к Царю Славы: «доколе Господи?»: весь мир, покрытый проказой греха, лежит на гноище и скребет черепком свои струпья; весь мир, — «воронкой по самой

86

преисподней, скат крутой до горестного  ада». И в этом «вихре, в хаосе, во тьме» блуждает нищая и слепая душа.

«Господи, когда же выбирают муку?

Выбрала б быть может озеро в горах,

А не вьюгу, голод, смертную разлуку,

Вечный труд кровавый и кровавый страх.

Но это страх и труд перед пыткой жалостью? Не в жалости ли по «убогому в мире страданий» братьев по плоти тайна Голгофы? «Терпкой жалости», «жалостью запойной» к «блудницам, разбойникам, мытарям», к обреченным, погибающим в «разврате, нужде и злобе», «средь заплеванных, проклятых месть», материнской жа­лостью ко всем «нищим духом» пронзено сердце навсегда. И не хочет примирения, и с негодованием отвергает лицемерные утешения друзей Иова. В этих стихах-молитвах о меньших братьях голос поэта звучит с особенной силой. Здесь тяжба Иова с Богом достигает трагической вершины.

О, Господи, не дай еще блуждать

им по путям, где смерть многообразна.

Ты даль мне право — говорю, как мать;

и на себя приемлю их соблазны.

Над темным миром уже трепещут крылья ангелов Страшного  Суда. Что же будет с «меньшей братьей», «в язвах, в пьянстве, в нищете, в заботе?» Как предстанут на Суд эти «беспризорные Ваньки», эти «братья, братья, разбойники, пьяницы»? Как войдут они в Царствие Небесное в «рубищах окровавленных»? Вот они умирают нераскаянные, с темными душами, на больничных койках, в городских трущобах, в тюрьмах, под мостами — и как спасти их, если не слышат они Господнего голоса, если они не хотят спасения? Но мать не может покинуть своих детей. Она останется с ними и до конца будет свидетельствовать о них. Она будет молиться, умолять, взывать, настаивать, будет бороться с Богом, как библейский Иаков.

От любви и горя говорю, —

Иль пошли мне ангельские рати,

Или двери сердца затворю

Для отмеренной так скупо благодати.

Когда наступить Суд, она, мать, предстанет перед Богом «с своим народом»:

И о братьях: разве их вина,

Что они как поле битвы стали?

Тяжба Иова, боренья Иакова, материнство, как страшный, но благословенный дар Божий, ужас гибели и пламенная вера в чудо, ощущение хаоса и жажды строения Града Господня, крестная мука и ликование, запах тления и победный свет Воскресения — и над всем этим огненная пытка любви, — таковы мотивы необычной в нашей литературе религиозной поэзии Монахини Марш.

К. Мочульский.

87