Лосский Н.О. Открытое письмо Н. А. Бердяеву. Журнал "Путь" №50

ПИСЬМО В. ЛОССКОГО Н. А. БЕРДЯЕВУ *)

Глубокоуважаемый Николай Александровичу на Ваше письмо мне трудно отвечать, так как расхождение наше слишком глубокое. Однако, я вполне понимаю Вашу уста­новку, Вы же, считая себя защитником свободы мысли, наших высказываний не хотите ни понять, ни допустить, как возможных.

Отрицая начало власти, Вы властью Редактора «Пути», отказываетесь поместить на его страницах разъяснение лю­дей, мыслящих иначе чем Вы. Признавая начало власти, мы не настаиваем. Однако, не могу не ответить по пунктам на Ваши обвинения.

1) Если стать на Вашу точку зрения, то конечно выра­жение своего критического мнения лицу, облеченному властью, есть донос. Отсюда следует, что отвечая на запрос иерарха, мы должны были бы, — чтобы не стать «доносчиками», — ук­лониться от всякого ответа, т. е. признать, что вопросами учения в Церкви могут заниматься все, кроме иерархов церкви.

2) Вы говорите, что «харизмы власти вообще не существует». Не знаю, на чем Вы основываете это столь реши­тельное утверждение. Апостол Павел, несомненно обладав­ший даром «различения духов», держится иного мнения. Перечисляя харизмы, он упоминает и «управления» (I Кор. 12, 28), обращаясь же к наделенным Дарами благодати в Церкви назидает и «начальствующих», которые должны, начальствовать «с усердием» — (Рим. 12, 6-8). Я мог бы

*) Письмо В. Лосского ко мне, которое печатает «Путь», есть уже ответ на мое частное письмо к нему написанное по поводу моего отказа напечатать в «Пути» документа фотиевского братства еще раз осуждающий о. С. Булгакова.       

Николай Бердяев

27

привести еще множество свидетельств, но боюсь, что Вы упрекнете меня в текстопоклонстве и слепом подчинении авторитету, хотя бы и Священного Писания.

Власть, как начало порядка, несомненно есть благо. Недаром и Устроитель мирового порядка называется Господом, откуда именуется всякое господство на небесах и на земле. Она становится насилием только вследствие человеческого несовершенства и греха, черты же «греха властвования» приобретает только если низшее господствует над высшим, напр., когда государство подчиняет себе Церковь или иерархи Церкви, забывая о превосходстве своей духовной власти, обращаются к светским насильственным мерам господствования(«дымное надмение светской власти», по канонам). Порядок в церковной жизни, осуществляемый носителями «харизмы власти», иерархией, распространяется на все свободные проявления Духа, — даже на пророчествования (I Кор., 14), для которых Апостол учреждает особые правила. И здесь нет «угашения Духа», поскольку самая власть в Церкви также является харизмой, от того же Духа Святого, которым, строясь из различных дарований и служений «все здание слагаясь стройно, возрастает в светлый храм в Господе» (Еф., 2, 21). Вне этого богоустановленного порядка никогда не проявлялись действия Святого Духа — если не считать Его проявлениями беспорядочную духовную жизнь некоторых мистических сект, вроде средневековых «братьев свободного духа», или наших хлыстов.

3) Отрицать свободу человеческой мысли или утверждать, что она должна протекать «через административные ука­зы», я думаю не приходило в голову и Аракчееву; тем ме­нее сознательным членам Церкви. Но защита свободы мыс­ли в Церкви не может принимать формы защиты свободы моей мысли от истины, данной в полноте Церкви Духом Святым. Мое богословствование свободно, но чтобы вполне явилась в нем истина, я должен свободно покориться истине, свободно признать себя несвободным от греха, тварной ограниченности, самостной замкнутости, испорчен­ности ума. Только перестраивая все свое существо, «совле­каясь себя», обновляя свой ум, мысля иными законами, ему не свойственными, постоянно превышая себя, можно достиг­нуть полноты богопостижения, к которой призваны все чле­ны Церкви, ибо всем дан Дух истины. Догматы Церкви имеют прежде всего апофатический характер, воспитывая ум к отрешению от его обычных законов мышления, свидетельствуя о его ограниченности и несовершенстве. Это не значит, что догматы являются откуда то извне, как Deus ex machina; это значит, что Дух Святой не только усвояет

28

Церкви истину, но также и пути к ее совершенному, сознательному, творческому постижению. Но диалектика этого постижения иная, чем во всяком другом творчестве. На­чало ее послушание, т. е. признание, что истина не зависит от моих творческих усилий, я ничего от себя к ней при­бавить не могу; путь — освобождение от своей ограниченно­сти; достижение — тождество моего сознания и истины, «ум Христов», т. е. совершенная свобода ума, творящего или налагающего догматы силою Святого Духа, которая становится нашей силой. Здесь отсутствует, противоположность субъекта и объекта в постижении истины: «познайте истину и исти­на сделает вас свободными». В этом сокровенный «Ватиканский догмат» Православия. Я беру на себя смелость утверждать, что Ваша «профетическая философия (не касаясь здесь ее содержания) может быть развиваема Вами именно потому, что Вы, как сын Церкви внутренне ощущаете необ­ходимость этой высочайшей свободы. Однако, путь к этой свободе через свободное послушание истине, через «совлечение своего», Вы отрицаете, а потому остаетесь субъектом перед лицом внешнего объекта (истины), или же сам объект превращаете в продукт творчества субъекта. От­цы никогда не отстаивали своего творчества в Церкви, но с великим дерзновением защищали самоочевидную в Цер­кви истину. Не держась «своего», они лично отказывались от своих ошибок, будучи максимально свободными, не защищали своей свободы. Защита своей свободы перед лицом высшей свободы в Церкви была бы защитой своей огра­ниченности, т. е. своего рабства. Самый вопрос о защите наших прав в Церкви — ложен, так как эти права неограничены.

Противопоставлять себя — Церкви, свою мысль — исти­не, значит утверждать свое право на заблуждение. Церковь не отнимает и этого права: без возможности заблуждения не было бы свободного послушания истине, пути к высшей свободе сынов Церкви. Но Она ограждает истину, отделяя ее от лжи, осуждает учения ограничивающие истину, на­рушающие ее апофатический характер, являющийся в этом смысле «соблазном», т. е. препятствием к отрешенному постижению истины членами Церкви. К защите истины призваны все в Церкви, но истина не внешний объект, сообразно которому каждый должен «урезывать» свою мысль, а лично данная каждому самоочевидность: не один общий, но множество раздельных языков пламени сошли в Пяти­десятницу и почили на каждом. Потому каждый член Цер­кви может свидетельствовать об истине, когда она искажает­ся кем-либо из братьев. Потому же эта защита самооче­-

29

видной в Церкви истины не зависит от количества («вси» или «многие»), от «соборности» в ложном, демократическом понимании этого слова, но от свободного согласия хотя бы некоторых, где свидетельством непогрешимости является единый в них Дух Божий, источник самоочевидности истины и во всех. Отсюда неизбежность постепенного тор­жества истины над ложным учением во всей Церкви.

Защита истины в Церкви принадлежишь «семь, но обязан­ность этой защиты лежит прежде всего на епископах, харизматических охранителях порядка церковной жизни. Ха­ризма не всегда достаточно культивируется, а потому отдель­ный епископ может ошибаться и в суждениях и в действиях. Однако, его права (вернее обязанности) судить о делах учения и принимать те или иные меры к ограждению паствы, никто не может отрицать, хотя всякий (и прежде все­го тот, кого коснулось осуждение) может спорить, доказы­вая несправедливость осуждения, обращаясь, если надо, к суду всей Церкви. «Репрессия» (если Вы хотите называть это репрессией) состоит в том, что человеку предлагается свободно решить, по совести убедиться, защищает ли он только свою мысль и свой опыт, или же истину, опыт Цер­кви.Те, кто хотят защищать свою мысль, как только «свою», и не могут от нее отказаться, справедливо несут отлучение: Церковь для них не нужна, они предпочли Ей свое достояние (еретики).Те, кто имеет внутреннее самосвидетельство истины и возражая на осуждение отстаивают свои высказы­вания, как выражающие учение Церкви, борются за них, про­тивостоя иерархам и соборам и, в конце концов, неизбеж­но побеждают. (Св. Максим исповедник, Св. Фотий, Св. Григорий Палама и многие другие Отцы).Те, кто будучи обли­чаемы не уверены в истинности своих высказываний по тем или иным пунктам, — если они подлинно внутренне свобод­ны, легко признают свои ошибки и от них отказываются (Св. Дмитрий Ростовский, по вопросу об эпиклесисе).

Все сказанное столь нормально и очевидно, что становится совершенно непонятным волнения и возмущения, по поводу осуждения учения о. С. Булгакова М. Сергием Московским. Могу объяснить это только массовым помрачением церковного сознания, утратой внутренней свободы суждения, «мрако­бесием свободы».

4) Вы считаете, что Ваши взгляды могут быть в большей степени признаны «еретическими», чем учение о. С. Булга­кова, что Вы менее православны и церковны, чем он. В последнем Вы, может быть, правы. Но именно поэтому Церковь призывает к ответу о.С. Булгакова, ибо его богословие для Нее не безразлично, и может пройти спокойно

30

мимо Ваших, хотя бы и самых крайних высказываний, которые останутся для Нее не более как частным мнением. «Кому много дано, с того много и спросится».

5) Вас удивило, что в своем письме я высказал со­чувствие Вам. Напомню, что это сочувствие и даже почитание было отнесено мною лишь к некоторым, точно обозначенным мною сторонам Вашего творчества (обличение «цер­ковной буржуазности», господства национализма в Церкви, отстаивание значения аристократического начала, понимание К. Леонтьева). Выражая сочувствие этим взглядам, я хотел яснее показать Вам, что мы (вопреки Вашему убежде­нию) не слепые «мракобесы», отвергающие огульно все, что высказывают инакомыслящие, но обладаем свободным и непредвзятым умом. Иной смысл в моем выражении сочувствия Вам трудно найти, хотя Вы, кажется, нашли возможным использовать эти слова, а также и основную интенцию моего письма к Вам, в крайне неблагоприятном для меня смысле. Предвзятость не дает места не только христианскому, но просто справедливому отношению к ближ­нему, тем более к противнику. Кто же после этого «еретик против любви»?

6) Вы пишете, что о. С. Булгаков очень больной чело­век и что на него может очень плохо подействовать, «если будет продолжаться травля (?) против него». Как я узнал на днях, этот же аргумент был приведен кем-то М. Сергию. Он ответил на это, что тем более надо дать человеку возможность скорее отказаться от заблуждений. Конечно, такая точка зрения естественная для христианина, глубоко чужда обывательски-безбожным представлениям о любви.

___________

Вот что могу сказать в заключение: если уж говорить о «травле», то травля ведется против нас, притом посредством самого уродливого вида «властвования», демагогии, инсинуаций, клеветы и других оружий «общественного мне­ния». Пресса для нас закрыта. Мы не имеем возможности печатно высказать своих убеждений, а без этого условия всякая борьба против нас будет чистым насилием, позорным для тех, кто его употребляет. Если Вы отказывае­тесь напечатать наше «Разъяснение» в «Пути», чтобы тем не содействовать распространению осуждения о. С. Булгакову, то опубликуйте, по крайней мере, нашу переписку: Ваш ответ на «разъяснение» и настоящее мое письмо, в котором вопрос об о. С. Булгакове, по существу, не затраги­-

31

вается. Этого требует не только христианская совесть, но просто джентельменское отношение к противнику.

искренно уважающий Вас

Владимир  Лосский, Б. Ф.

23-го ноября 1935 г.

__________

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО Н. А. БЕРДЯЕВУ

Глубокоуважаемый Николай Александрович,

В третий раз я берусь за перо, чтобы на этот раз вы­сказаться по поводу Вашей последней статьи «Дух Великого инквизитора» в № 49-м «Пути». Кому-нибудь со стороны может показаться даже смешным, что я считаю как бы своим долгом откликаться печатно на каждую Вашу статью

Но сейчас, я действительно не могу молчать. Если я промолчу, то, мне кажется, я своим молчанием солидари­зуюсь с Вами в Вашем отзыве о Русской иерархии, о Рус­ской Церкви, о Православии. А с этим не мирится моя совесть. Если с другими Вашими статьями я мог не соглашаться, то последняя Ваша статья меня глубоко оскорбила и возмутила не только своим тоном, отдельными выражениями, но, главным образом, Вашим отношением к Церкви. Я был бы очень рад увидеть, что я ошибаюсь, что я не понял Вас. Вот почему я и пишу Вам, в надежде, что Вы сможете разу­бедить меня. Если я понял Вас не верно, простите меня, но я должен сказать Вам то, что я думаю и что тяготит мою душу.

Вся Ваша статья дышит высокомерным пренебрежением к Русской Церкви и ее иерархии, и в этом заключается ее глубоко обидный смысл. Если бы Вы сгоряча выбранили того или иного иерарха, или то или иное явление в русской церковной жизни, это не было бы обидно — праведный гнев, как бы он ни был суров, всегда понятен и всегда простителен. Но в Вашей статье звучит не праведный гнев, а презрение, осуждение всей русской иерархии, всей русской Цер­кви. Вы как бы отделяете себя от Русской Церкви и проти­вопоставляете себя ей в своей праведности и высоте. И у ме­ня невольно возникает вопрос — с Церковью ли Вы, или против нее? Я был бы счастлив получить от Вас на

32

этот вопрос ясный и успокаивающий ответь. Говорят, что Вы в своей статье выступаете поборником правого дела. Но разве можно защищать правое дело, возводя на других не­правду?

Я вспоминаю близкого Вам Ф. М. Достоевского. И он иногда очень резко говорил о Русской Церкви и об отдельных представителях ее клира. Но у него сквозь резкие сло­ва всегда чувствовалась искренняя любовь к Церкви, вера в нее. Он видел в ней сердце, весну духовной жизни русского народа и признавал, что Церковь сохранила в русском народе чистый Лик Христов во всей его неповрежден­ности.

Такого отношения к Русской Церкви нет в Вашей статье.

Я, как и Вы, осуждаю указ м. Сергия, но по другим соображениям. Я не разделяю Вашего мнения, что свобода есть высшая ценность.

Высшею ценностью жизни является не свобода, а истина, ибо только истина обеспечивает подлинную свободу (Иоан. VIII. 32). Кроме того, я не нахожу, что церковная иерархия совершает посягательство на свободу, когда указывает не­правду того или другого богословского мнения и предостерегает паству от принятия этого мнения. Иерархия не только имеет право, но и обязана охранять чистоту церковного учения и бороться с его засорением неправильными мнениями.

В этом заключается одна из ее основных обязанностей, и эта обязанность неоднократно указана ей и самим Иисусом Христом, и Апостолами. И если бы иерархия перестала гово­рить, то оказалось бы, что в Церкви имеет право говорить каждый, только не иерархия.

Неправда м. Сергия не в том заключается, что он поднял голос в защиту истины, а в том, что он заговорил о предмете, с которым не ознакомился предварительно. Это первое. А вторая его неправда, как и неправда Карловацкого Собора, заключается в том, что они поторопились со своим Заключением. Они произнесли судебный приговор, тогда как на самом деле необходимо было произвести пред­варительно всестороннее и благожелательное рассмотрение оспариваемого вопроса. Ведь и сам автор оспариваемых богословских мнений не упорствует в их непогрешимости и готов выслушать их критику. Какая же была необходи­мость ставить его в положение подсудимого и требовать от него сознания своей вины и покаяния?!

Однако неправда отдельных иерархов и есть только их личная неправда, а не неправда всей Русской Церкви, или всего Православия. Между тем Вы ставите вопрос о

33

«возможности мысли в Православии», Вы спрашиваете: «Есть ли Православие религия свободы духа, или инквизиционный застенок?» Вы обвиняете всю русскую иерархию в приписыва­нии себе «непогрешимости, превышающей папскую непогре­шимость». Вы иронизируете, что «нужно быть лавочником или консисторским чиновником», (т. е. человеком невежественным или формалистом) для того, чтобы усваивать «тайны Православия», и забываете, что именно «лавочники» не раз спасали Православие в тяжкие эпохи русской цер­ковной истории. Вы называете православие русской иерархии «рабьей и темной религией», и противопоставляете ему русскую религиозную мысль конца XIX и начала XX века, без ко­торой все русское церковное прошлое представляется Вам «пустыней»... Но так ли это? Никто, знающий, любящий и ценящий Русскую Церковь не назовешь «пустыней» то про­шлое русского народа, где сияют труды и подвиги Киево-Печерских иноков, государственная деятельность таких кня­зей, как св. Александр Невский, миссионерские труды Леонтия Ростовского, Стефана Пермского, или Иннокентия, митро­полита Московского, деятельность Западно-русских братств, подвиги Сергиев Радонежских, Серафимов Саровских, русское старчество XIX века и т. д. Правда, у нас не было книжной религиозной философии, но мы не были лишены жизненной религиозной философии, жизненной религиозной мудрости и своеобразной духовной православной культуры, светившей русскому народу из монастырских келий.

Бога, как Вы и сами утверждаете в книге «Я и мир объектов», можно познавать не только научно, объективно, внешним образом, путем рассудочных умозаключений, но и субъективно, внутренним непосредственным восприятием, чистым сердцем и подвигом веры. Этим именно последним путем преимущественно и познавался Бог в Русском Православии, хотя оно не чуждо было и внешнего богопознания. Весь этот многовековый период внутреннего познавания Бога и жизни в Боге для Вас как будто не существует и подлинная религиозная жизнь начинается в России только с конца XIX века, с появления новой рели­гиозной философии. Такое Ваше утверждение равносильно отрицанию Русской Церкви. Вы упрекаете м. Сергия в том, что он односторонне понимает смысл Боговоплощения, рассматривая его исключительно, как дело спасения, а не как продолжающееся миротворение. Христианская Церковь всегда признавала и признает, что Сын Божий сошел с неба на землю «нас ради человек, и нашего ради спасения». Сам Иисус Христос говорил о Себе, что Он пришел «взыскать и спасти погибших». Эту истину исповедует каж­-

34

дый христианин, приступая к Св. Чаше: «верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живого, пришедый в мир грешные спасти, от них же пер­вый есмь аз». Эту радостную для грешника истину спасения Вы называете «утилитарным пониманием христианства», и утверждаете, что «сведете всего христианского миросозерцания к сотериологии дает возможность укреплять органи­зацию власти». (?) По Вашим словам «за этим скрыты ин­стинкты господства и власти». Искажая смысл глубочайшего и трогательнейшего догмата Боговоплощения, Вы этим несомненно содействуете разложению правильного понимания христианства в русском обществе и в русской молодежи. Истину великой тайны нашего спасения через боговоплощение Вы подменяете теорией миротворческого процесса.

Вы ставите в укор м. Сергию и упоминание о вечных адских муках, учение о которых будто бы «всегда было опо­рой власти, господства и религиозной тирании». Но ведь Вы сами знаете, что учение об адских муках не есть выдумка церковной иерархии, а совершенно ясные евангельские слова (Мф. XXV. 46).

Затем, Вы переходите к «основному вопросу об ортодоксии и ереси», и говорите, что «эти понятия носят социологический характер. Ортодоксия есть религиозное сознание коллектива, и за ней скрыто властвование коллектива над сво­ими членами. Это есть организованное господство рода над индивидуумом». Может быть в известных случаях Вы и правы: ортодоксия и ересь получают классовый характер и выражают традиционное мнение господствующего боль­шинства с одной стороны, и самостоятельное, свободное суж­дение меньшинства с другой стороны. «Еретиками» оказы­ваются люди живые, не мирящиеся с общепринятой бездуш­ной рутиной и подвергающиеся за это гонениям. И в этих случаях название «еретика» приобретает даже лестный ха­рактер, свидетельствуя об оригинальности, независимости и смелости человека, выступающего против установившейся традиции.

Однако этот смысл понятия ортодоксии и ереси не имеет никакого отношения к Православию. В Православной Цер­кви под именем Православия (которое в этом случае на­до отличать от термина «ортодоксия») разумеется верность чистому, беспримесному учению Церкви; под именем же ереси разумеется отступление от чистоты церковного учения и его искажение. И то и другое, т, е. и Православие и ересь определяются в Церкви по признаку истины, а не по призна­ку большинства или меньшинства голосов, а также и не по классовому признаку. Поэтому в истории Церкви бывали слу-

35

­чаи, когда Православие представлялось одним человеком (Василием Великим, Максимом исповедником и др.), а на стороне ереси было подавляющее большинство и сама им­ператорская власть. И все-таки Православие оставалось Православием, т. е. истиной, а ересь оставалась ересью, т. е. ложью.

* * *

Я не мог не высказать Вам всех этих моих недоуме­ний и вопросов, вызванных Вашей последней статьей, и я буду Вам очень благодарен, если Вы ответите мне на них также охотно и обстоятельно, как Вы и раньше мне отвеча­ли, и, главное, ответите на самый мучительный для меня вопрос — с Русской ли Вы Церковью, или против нея?

Глубокоуважающий Вас Протоиерей

Сергий Четвериков.

1936. 2. III.

36