Бердяев Н.А. Come Hermann de Keyserling. Meditations sud-americains. Журнал "Путь" №36

Comte Hermann de Keyserling. Meditations sud-americains. 1932. Librairie Stock.

Блестящая книга, вероятно, лучшая из книг гр. Кейзерлинга. Она читается с захватывающим интересом, как философский роман. По характеру своему она отличается от книги Кейзерлинга «Das Spectrum Europas». Это — целая космогония, видение приморидиального мира, истоков человечества. Видение это Кейзерлинг имел в Южной Америке. И во всяком случае книга эта — ценный вклад в эмоциональную психологию. Для Кейзерлинга миры зависят от воображения. Все соз­дается образами. Познание не есть познание через понятия, ему чужда диалектика. Познание его художественно-интуитив­ное. Он справедливо видит в эмоции способ познания. Источник интуиций и знаний Кейзерлинга, совсем не книжный. Его нельзя причислить ни к какому направлению или школе. Он очень свободный человек, свободный от всякого догма­тизма, религиозного, философского, научного, морального, социального. Быть может от социального догматизма менее свободен, так как в нем очень чувствуется связь с аристократией. Кейзерлинг принадлежит к людям, испытавшим отвращение к современной цивилизации Европы и Северной Америки, он хочет убежать из современного мира и ищет другого мира. Он убежден, что Россия и Азия идут по тому же пути американизации, рационализации и технизации. Это бегство из современного мира может происходить во времени и в пространстве. Романтики убегали в средневековье, Ниц­ше в древнюю, досократовскую Грецию. Кейзерлинг двигается в пространстве, он бежит в Южную Америку и там откры­вает первобытный мир и его своеобразную красоту. У Кей­зерлинга есть большее внимание к космической жизни и к миру животному в его философском значении. И, конечно, есть огром­ный дар наблюдательности над народами и цивилизациями,

89

в этом он сейчас не имеет себе равного. Он раскрывает множественность человеческих типов в противоположность единству и универсальности человеческой природы, которыми так дорожит европейский гуманизм. Основная установка Кейзерлинга натуралистическая, но в утонченном смысле слова. И это несмотря на то, что он постоянно говорит о духе. Наиболее силен он, как психолог, а не как метафизик. Основа философии Кейзерлинга есть противоположение духа и земли. Дух по существу отличается от природы, но он проры­вается в жизнь природы и спиритуализует ее. Остается вечный конфликт природы и духа. Последняя метафизическая проблема основы и смысла мира не решается и даже не ставится. У Кейзерлинга нельзя искать онтологии. Сила его в другом. Кейзерлинг даже сомневается в абсолютной ценности искания истины. Он думает, что те. которые ищут истины, не любят красоты. Культ истины — от грубости, культ красоты — от лжи. Но он все же принужден считать истиной то, что ему открылось, свою космогонию, свое понимание начала истории. Южная Америка лишь повод для раскрытия истоков человека, начала истории. Южная Америка — Magna Mater. Южно-амери­канский мир называется третьим днем творения. Так и на­зывается самая блестящая глава. Книга Кейзерлинга очень ин­тимная, его философия совершенно субъективная, личная. По­разительно его отношение к Южной Америке и южноамериканцам. И многое производит впечатление разительного противоречия. С одной стороны он пленен Южной Америкой, как прекрасной женщиной, и ищет в ней спасения от европейско-американской рационализации и технизации жизни, уповает на южно-американский ренессанс. И вместе с тем открытия, которые он делает на южно-американской почве, страшны и мрачны. Он проводит нас через дантовские круги ада. Для Кейзерлинга в начале был ад, а не рай, и он убедился в этом, наблюдая над природой Южной Америки и над ее людьми, аргентинцами, бразильцами и др. Первоначально была женщина, а не мужчина. Но женщина эта змия, кровь ее холодна, она лжива. Женщина — комедиантка. Первобыт­ная почва холодна, первобытные существа принадлежат к породе хладнокровных. Первична sencibilité и она свя­зана с холодностью. Нижняя бездна, из которой все возник­ло, инфернальна. Первобытный человек не дитя, а инфер­нальное существо. Зло и уродство — корни жизни, добро и кра­сота лишь цветы. В начале был страх и голод, страх перед природой и страх перед духом. Зло есть порождение страха. Кейзерлинг открывает темные bas-fond и они оста­ются для него господствующими. Основным своим открытием в почве Южной Америке Кейзерлинг считает откры-

90

тие земли, только там она ему открылась. Кровь и земля определяют историю. Исторической судьбой управляют не духов­ные, a теллурические люди. Глубина души не в духе, а в земле. Кейзерлинг создает основные психологические категории Gana и Delicadeza, взятые из языка южноамериканцев. Gana и есть первичный душевной слой, противополож­ный духу. Кейзерлинг ездил в Азию, знает индуса и китай­ца. Но и индус, и китаец представляются ему таким же человеком, как и он сам, они живут духом. В южноамериканце он впервые встретил человека противоположного себе, человека теллурического, определяющегося исклю­чительно землей, а не духом. Земля есть особая категория мыш­ления Кейзерлинга в этой книге и она, конечно, имеет иную глубину чем та, которая открывается геологом и естествоиспытателем. Тут его можно сопоставлять с Бахофеном. Инте­ресно сравнить чувство земли, которое открывается Кейзерлингу в Южной Америке, с тем, которое свойственно России и рус­скому народу. Русскому народу всегда была свойственна теллури­ческая мистика, мистическая связь с землей. Но земля в сознании русского народа совсем не есть эти темные и жуткие basfonds, не есть царство змей и пресмыкающихся, не есть тот ужас, который открывается в девственных лесах Аргентины и Бразилии. Земля пронизана духом, она есть мать заступница и кормилица, она незаметно сливается с образом Божьей Матери. Но русская земля не есть истоки мира и человека, не есть примордиальная земля. То, что Кейзерлинг видит в Южной Америке, более первично и изначально. Натурализм Кейзерлинга сказывается в переоценке значения крови. Такое преувеличение значения крови насчет духа может дать оправдание идеологии расизма и аристократизма. Но очень хорошо говорит Кейзерлинг об инфернальности всякой по­литики. Если всякая политика есть зло, то самое большее зло есть духовное оправдание политики. Человек превращает­ся в демона, когда духовное сознание оправдывает то, что не есть дух. Кейзерлинг по-видимому очень дорожит этим дуализмом духа и земли, духа и политики, этой несоединимо­стью духа и плоти. Он утверждает противоположность права и справедливости. Он оправдывает материализм масс нашей эпохи, видя в нем искание обеспечения. Револю­ция есть восстание против рока, против судьбы. Но Кейзер­линг забывает прибавить, что она сама есть рок для тех, против кого она направлена. Как и всегда у Кейзерлинга, повсюду рассыпаны очень тонкие замечания по психологии по­литики. Но эта сторона книги мне не представляется самой существенной и самой сильной.

Кейзерлинг отталкивается от уродства, которое он

91

видит в современной жизни, он видит его в Североамериканских Соединенных Штатах и в советской России, оно побеждает и в современной Европе. Это уродство техни­ческой эпохи, оно связано, прежде всего, с рационализацией и технизацией, с разрушением эмоциональной жизни. Только восстановление эмоциональной жизни может возродить красо­ту. Эмоциональная культура для него существует только в Испании и Южной Америке. И он пророчет великую миссию Южной Америке, от нее должен пойти ренессанс. Тут мы встречаемся с указанным уже основным противоречием в книге Кейзерлинга. Bas-fonds раскрывающиеся в Юж­ной Америке — темные и злые, чуждые духу. И новый эмоциональный порядок, который спасет от уродства рационализации и технизации, пойдет от этих bas-fonds. Смысл жиз­ни Кейзерлинг видит в спиритуализации. А ренессанс дол­жен прийти от мира не только не спиритуализованного, но по-видимому и неспособного к спиритуализации. Недостаточно ясно, почему эмоциональная сфера сама по себе способна соз­дать новое общение людей. Вся космогония Кейзерлинга основана на том, что свет рождается из тьмы. Это мысль родственная Шеллингу. И, конечно, это верно. Но bas-fond, раскрывающиеся в Южной Америке, не есть только тьма, они инфернальные, злые, это мир падший. Наименее выясненным остается, что такое дух, который должен всему дать смысл. (1) Книга написана о земле, а не о духе, и самое интересное в ней о земле. Очень остроумна мысль Кейзерлинга, что духовное появ­ляется в образе актера. Первоначальные проявления духовно­сти связаны с игрой, с переодеванием, с секретом. С точ­ки зрения земли человеческий дух не серьезен. Ответ, ко­торый дает дух на печаль и несчастье земли, как будто не импонирует. Кейзерлинг совсем не хочет этим унизить дух, скорее наоборот. Но так получается потому, что в книге не раскрывается тайна креста, как пересечения духа и земли. Дух, нисходящий в землю распинается и это крестное страдание серьезно уже и с точки зрения земли. Кейзерлинг думает, что смерть не есть проблема духа, что для духа смерти не существует, смерть существует лишь для земли. Но так можно думать, совершенно разделяя дух и землю. Дух, вошедший в землю, воплотившийся переживает трагедию смер­ти, для него существует трагедия смерти. В стремлении Кей­зерлинга восстановить эмоциональную жизнь есть большая правда. Сейчас происходит разрушение центрального органа

________________

         1) В прежних книгах Кейзерлинга чувствовалось влияние понимания духа в индусской религиозной философии. В этой книге он как будто отходит от индусской духовности, но не вполне.

92

человека — сердца. Это явственно видно в современном романе. Остается интеллектуальная жизнь и жизнь чувствен­ная, sensation, но нет жизни эмоционально-сердечной. Ее нет у Пруста, у А. Жида. Это огромное различие с XIX в. Но как понять отношение эмоциональной жизни и духа? Это основной вопрос. Для Кейзерлинга эмоциональная жизнь вкоренена в bas-fond, а не в духе, она от земли, от ее темных недр. Что-то тут остается неясным и нерешенным, может быть для Кейзерлинга и неразрешимым. Это связано с тем, что проблема Бога совсем не ставится и остается неизвестным, имеет ли мир смысл. Кейзерлинг признает феномен веры. Но для него важна сама вера, вера без гарантий, а не объект веры. Книга, очень мрачная и пессимисти­ческая в начале, кончается мажорными тонами, она хочет привести к радости. В ней есть что-то освобождающее. Но откуда познание Кейзерлинга, возвышающее его над инфернальным мраком и ужасом? Откуда вера в возможность ра­дости? Тут мы переходим за пределы этой блестящей книги.

Николай Бердяев