Отче наш, иже еси на небесех — Бог «в свете живущий неприступней», рождает, т. е. отделяет нас от Себя. Но, отделяя, Он и зовет нас к Себе, почему и вопием: «Авва, Отче»... Он отделяет нас от Себя, чтобы воссоединить с Собою в полном, но не забывшем своей разъединенности — забудем ли, что Он Отец наш? — единстве. Так единородный Сын, «все Себе покорив сам покорится покорившему Ему все Отцу, да будет Бог всем на всем». О Единородном, не о нас говорит здесь апостол; но по его же слову — «преклоняю колени пред Господом нашим Иисусом Христом, от коего именуется всякое отчество и на небесех и на земли».

«Никто не знает Отца, токмо Сын». Неточно называем Отца единством, хотя Он и един. Единое познается по отношению к многому, и мыслится как неразличность. А Бог все во всем, и не может в Нем не быть различенности по месту (множества) и по времени (было будет). Еще менее назовем Бога множеством, которое не мыслимо без единства и может быть только множеством единства. Даже не всеединство Бог. Во всеединстве есть инаковость (alteritas) все-единое и все-многое ενkai πυλλα, universum. Бог же — «не иное» (non aliud), не иное не как неразличность, а как столько же «иное», сколько «не иное» и сколько ни то ни другое. Всякое определение Его, даже именование беспредельным или безграничным, Его уже ограничивает. (Вспомним Оригеново учение о конечности Бога, как условии Его самопознания!). Но приличествует Ему Сыном Его произносимое имя Отца. Однако оно определяет не то, как Отец относится к Сыну, а как Сын относится к Отцу: познает в Нем Отца, в Себе же Сына, рождается от Него, чтобы возвратиться в Отчее лоно.

Рождение предстает Сыну как Его отделение от Отца и, следовательно, как саморазделение, саморазъединение Отца: не разъединение кем-то или чем-то иным. Ведь Отец —не иное и нет ничего, кроме Бога, никакой тьмы кромешной или небытия, разве в смысле небытия Бытия, т. е. Бога.

275

Саморазъединение же Единого не отделение Им от Себя какой-либо меньшей, чем весь Он, «части», а — всецелое его саморазъединение, т. е. Его смерть, однако — в Сыне и в качестве Сына: нет единства, если оно разъединилось. Рождение Сына есть смерть Отца в Нем и — в качестве Его и самовозникновение Его, Сына, как иного Отцу и вместе не иного. Он — иное, чем Отец, как Сын, и Он не иное, как Отец, ибо весь Отец стал Им, и весь Он чрез Духа Святого, Животворящего, возвращается в Отчее лоно. Как бы иначе мог Сын быть одним с Отцом, а Отец быть единым? Потому и говорим о единой сущности (usia, essentia) Отца и Сына, о единородном — у единого Отца нет другого — Сыне как единосущность (homousios, unius essential ; consubstantialis) Отцу.

Отец умирает в качестве Сына, т. е. не Отец, а Сын умирает. И как Отец отъединяет от Себя Сына, чтобы воссоединить Его с Собою, так Сын умирает, чтобы смертью воскресить в Себе Отца, т. е. воскреснуть как единый с Отцом. Смерть Сына не средство Его самоутверждения, а бескорыстная самоотдача Отцу,жертва. Сын — Божественная Жизнь-чрез-Смерть. Чрез Смерть Сын — одно с Отцом преодолевающее созидаемую своею смертью свою множественность единство, всеединство, самопознание, которое есть познание Отца. В Сыне Отец являет Себя как рождающий, как Отец, в Сыне и чрез Духа воссоединяет Сына с Собою и чрез самого Сына творит из ничего иное. «В Сыне обитает вся полнота Божества телесно», телесно, т. e. 1) разъединенно-познаваемо и 2) инаково-тварно.

Иное тварное, это мы, перстные чада Божьи. В первых же словах Молитвы Господней мы познаем и вместе со Христом исповедуем, что рождаемся от Бога Отца. Именуем Его Отцом своим небесным. Отцом же, отцом своим духовным называем того, кто вослед единородному Сыну Божьему, отдает нам свои мысли, чувства, желания так, что они становятся нами, кто, себя отдавая нам, рождается в нас как новое наше я. Наконец, отцом именуем и рождающего нас по плоти. Единородный «предвечно», Божественно рождается только от Отца, все в Себе имеющего, ни в чем не нуждающегося. Но в Сыне единородном уже есть инаковость: чрез Него и в Нем Отец творит Человека, мир.

Наше имя «чад», «сынов Божиих» и стало быть Божественность наша («Вы боги») — не метафора, не почетное звание или титул; и сказать, что мы чада Божьи «по благодати» не значит заменить действительность обожения (theosis, deificatio) на-

276

шего пустым и соблазнительным словом. Я истинно рождаюсь от Бога. Но как же рождаюсь, если Он творит меня из ничего, и если даже называя Его Отцом, сознаю изнесущность свою?

Бог творит человека затем, чтобы человек свободно от Него родился и стал всем Богом. Если бы человек до рождения своего от Бога был ничем, а чем-то, и если бы, умирая в Боге, не возвращался в ничто, он бы не мог свободно родиться от Бога, т. е. вообще родиться от Него. Тогда бы первозданность, природа человека предопределяла волю его, и его не было бы, так как в рабах Бог не нуждается. Человека нет, пока он не рождается, поскольку не родился и — разве на единый миг — когда уже родился от Бога и обожился. Но рождаясь-обожаясь, человек существует как нечто иное чем Бог. Это иное — неопределимый, безкачественный и потому свободный, сущий лишь в меру свободного своего Богоприятия, непостижимостью своею подобный Отцу (homousios) «субстрат» Божественности, истинным субъектом которой является не отличимый от нее Бог. Тварь не может хотеть чего-либо кроме Бога, ибо кроме Бога ничего нет. Но она может хотеть приять в себя Бога, стать Им, или не хотеть. Если хочет, она есть Бог чрез свое существование в качестве изнесущного иного, если же не хочет, ее совсем нет.

Но если тварь хочет стать Богом, она хочет уже и умереть ради воскресения умершего ради нее Бога.

Отдавший твари всего Себя, дабы она стала Им, вместо Него, Сын Божий умер; и, став Им, она так же умрет, а Он воскреснет. Следовательно, умерев, Он и не умер, но смертию попрал смерть, ибо воскрес чрез жертвенную смерть твари. Его не бытие было ее бытием; бытие же ее, созданной Им из ничего свободной, т. е. самовозникшей в Его небытии, твари, стало ее небытием. По несовершенству своему мы говорим о «было» и «будет» твари и даже Бога. Мы не ошибаемся, поскольку постигаем вечную смену погибающего-погибшего возникающим-возникшим («было-будет»), жизнь-чрез-смерть и поскольку отрицаем неизменное «есть» или «настоящее». Но мы ошибаемся, если вместе с изнесущниками нашего времени не хотим видеть, что в Боге умершее воскресло, погибающее и не погибнет. В Нем все то, что «было» и «будет» — всегда есть, однако не в смысле чего-то неизменного, существующего рядом с подобными же «было» и «будет», но — как «будет-чрез-было» и «было-чрез-будет», как (отражаемое нашим «настоящим») совершенно конкретное их двуединство и, значит, всеединство.

277

На миг появляется, возникает-умирает тварь только для несовершенного своего самопознания, для себя-несовершенной. В Боге, в действительности — она не существует и существует, умерев и не умерла, т. е. опять-таки для себя — не совершенной — чрез смерть воскреснет. Иначе не было бы времени и наверно, что во всеедином Сыне Бог и «веки сотворил».

В единородном Сыне тварный человек един с Ним чрез Его и свою смерть, чрез Его и свое небытие, но всегда и противостоит Ему, как Отцом сотворенный из ничего: весь Сын Божий всегда есть и Бог и тварный человек. Человек — тварность Бога Сына, тело Его; Бог Сын — рожденность от Бога и Божественность Человека. Таким образом Сын Божий не просто единство и не просто два, но двуединство, или Богочеловек, хотя единороден только в одном отдельном Богочеловеке, в Иисусе: «Верую во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия единородного, Иже от Отца рожденного прежде всех век... Бога истинна от Бога истинна... Им же (di’hu, per quem) вся быша». В Боге Человек — тварный, свободный «субстрат» Божества и потому — тварная «природа» (physis, natura), «воля», «душа» (psyche — жизнь?) но — безкачественный субстрат, не-сознающая себя личность, Сознающая себя личность Богочеловека — сама Божья ипостась, которая осуществляет единство своего Божества со своею, т. е. приятою в себя, тварностью и сознает и первое и вторую как себя самое. Сознание же ипостасью своей тварности и есть сознание человеком своей сотворенности-для-того-чтобы-родиться от Бога, превращающееся в сознание сопричастия творчеству Отца.

Наше бытие-сопричастие бытию Бога: «Им живем, и движемся, и есмы» и нет ничего, что бы не было Богом, ибо и тварь существует лишь в меру ее обожения. Поэтому зло может быть только недостатком, лишенностью блага (stereisis tu agathu; privatio boni), незавершенностью, несовершенством, которое существует и постижимо (как не могущее достичь своей цели совершенствование, не как неизменная данность) лишь потому, что есть и некоторым образом постижимо содержащее и восполняющее его в себе совершенство. Несовершенство человека связано с его свободою. Он мог ответить и не ответить на зов Божий — быть или не быть. Человек существует и, значит, согласился быть и будет Богом. Но почему только «будет»?, а не «будет чрез был» или «есть» — Человек восхотел не «быть» и «не быть», а «частично быть», «полубыть»; попытался участнить неучастняемого Бога. Он убоялся страдания и смерти, коими блажен Богу; косный, и лени-

278

вый не восхотел всем Божьим хотением. Но Бог неделим. Но нет ничего среднего между бытием и небытием: «частично быть» то же самое, что «не быть». Тем не менее несовершенный человек существует — как нечто противоречивое, нелепое, как сущее ничто — и недостаточность, вольное несовершенство, а потому вина, зло его кажется чем-то самосущим, злым Богом. Однако несовершенный человек может существовать только потому, что «ранее» есть он сам совершенный и что само несовершенство его является средством его самоусовершения. Он «будет» рожден и потому рождается, взывая из тьмы «кромешной»:

«ОТЧЕ НАШ» ...наш, т.е. прежде всего Христов и мой. Несовершенный я уже соединяюсь со Христом в своем самосознании, в Его ипостаси. В Нем, в Логосе, я рождаюсь от Отца как отдельный человек, подобный Ему, отдельному человеку, но и в отдельности Своей единосущному Сыну Божьему, подобный Иисусу, который распят при понтийском Пилате, умер и воскрес. Я рождаюсь во Христе как и собою осуществляющий всеединую Его Личность; не я один — все чада Божии. Христос — и всеединый человек; не распавшийся на Адама и Еву и множество людей перстный Адам, но небесный, истинный Адам, воссоединивший род людской и в Божество Свое принявший Свое человечество как «вторую Еву» и Свою Мать, как Свое тело. В Богосыновстве Христа всякий человек «будет», себя в Нем утратив и обретя, Им, а чрез Него — всеми. Поэтому Бог — наш Отец и как Отец всех рождающихся от Него разумных существ. Среди них те, кто исповедует Его и Его Сына — «соль мира», «избранный народ», явленное нам, перстным, тело Христово, или Церковь. Жительство их и на небесах, ибо они отвергают «мир сей», как «только сей», как довлеющий себе, не преображенный вознесением своим на небо.

«ОТЧЕ НАШ, ИЖЕ ЕСИ НА НЕБЕСЕХ»... Все от Бога и в Боге и везде Бог. «Аще взыду на Небо, Ты тамо еси; аще сниду во ад — тамо еси». Но то, что мы познаем и чем живем, — не весь Бог. И хотя это несовершенство бытия лишь неполнота, небытие его, оно как неодолимое «средостение» (mesdoichon) разъединяет нас с Богом; как тяжелое бремя тянет нас к земле. Небо объемлет весь мир; и мы взираем на него как на полноту всего видимого и невидимого, и который все же не усматривает своей неполноты. Небо для нас символ совершенства; и совершенствование свое мы воспринимаем как движение, символ которого в мире физическом является подъятие над землею.

279

В этом смысле Бог, будучи всем во всем, пребывает на небесах, как Свое и наше совершенство, как Собою соделавший человека, который остался — иначе бы не был Бог Богом — и тварью. Бог Сын приял человека в ипостасное Свое единство, лучше —всеединство, ибо Логос — «умный мир»; Kosmos noetos, все очеловечивший и усовершивший.

Несовершенные, мы несовершенно, «яко зерцалом в гадании» видим свое совершенство — «не уявися, что будем» и Бога. На невидимом, на непреодолимом пределе неба и земли как туманный образ предносится нам разъятый Сын Божий, безмолвно зовущий нас в Свои объятия, — Для нашего разума бытие Божие несомненно. Без абсолютной истины невозможно само сомнение. И все же мы сомневаемся в несомненном для разума бытии Божьем и, еще более, в единородности Иисуса. Мы сомневаемся в несомненности, «достоверности» и самой возможности разумного познания. Бог не порабощает нас Себе как не отрицаемой Истине, но, ревниво оберегая нашу свободу, так являет Себя нам, что можем в Его бытии и усомниться. Однако, даже отрицая Его бытие, мы не можем успокоиться на отрицании: вечно колеблемся между бытием и небытием. И тем самым, что существуем, мы уже утверждаем бытие Божие, хотя бы этого и не сознавали. В самом деле, полное отрицание Бога означало бы наше несогласие на то, чтобы Он нас творил. И тогда бы нас совсем не было: только в небытии нет Бога.

Полная несомненность Бога для нас возможна лишь в полном нашем единении (рази со-) с Ним; и не в одном познавательном, даже высшем, чем разделяющее разумное. Бог — не отвлеченная, умозримая Истина, но Истина живая и всеединая, столь же Истина, сколь и воплощающая ее Жизнь: «В НЕМ была Жизнь и Жизнь была Свет человеком». Поэтому сомнительность несомненного для разума преодолевается живою в делах своих верою — «верую, помоги моему неверию» — жизнедеятельным единением человека с Богом, как оно, в свою очередь, становится Богопознанием: «Любите друг друга и познаете, что Бог Любовь есть».

Полная и всяческая несомненность не в несовершенном нашем бытии, не «на земле». Истинно есть Бог «на небеса х». Его Бытие — рождение Им Сына, «Света истинного», истинствование как сама Истина. Соединяясь с Богом совершенным познанием, мы как Он истинствуем, а не данную нам Истину рабски признаем: Истина «делает нас свободными».

* * *

280

«ОТЧЕ НАШ... ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ»... Истинное имя Божие — не людьми измышленное слово для обозначения Бога им неведомого; не человеческое понятие, которому неизвестно соответствует ли что на самом деле. Имя Божие — Сам Бог в постигающей Его твари и и меру восприятия Его ею: понятие Бога — поятие Его. «Святой» (священный, евр. «кадош», sacrosanctus, sacer) — часто наименование Бога, дабы не произносилось истинное имя Его всуе; святость — свойство Божие: «никто же свят, только един Бог».

Бог свят как необоримо влекущий к Себе жертвенною Своею Любовью и, вместе с тем, вселяющий благоговейный ужас своими мощью, величием и прежде всего смертным Своим страданием (Отсюда связь выражающих Божественное понятий с понятием «страшного», правда, часто воспринимаемого по-рабски: табу, religiosus, vereor verus veritas wahr Wahrheit wehr вера) Бог влечет к Себе и вселяет ужас misterium fascinosum et tremendum. Но рождающийся от Бога согласует свою волю с Его волею так, что влечение его Богом становится его влечением, и превозмогает ужас сопричастием творческому Божьему страданию. Рождаясь от Бога, человек вместе с Ним «со-творит» себя и весь мир, именуя все сущее, ибо и суть всякого существа есть его имя. «Да святится, да будет свято имя Твое» — значит: да познаем истинно Тебя, нами лишь гадательно познаваемого и лжеименуемого, да соединимся с Тобою всячески, и да будешь Ты всем во всем». А это значит:

«ОТЧЕ НАШ... ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЕ». Царство Божие — небесное царство Богочеловека, на земле бывшего лишь «нареченным Мессиею». Оно — совершенное Богобытие человека и в нем всего мира, «яко и сама тварь свободится от работы нетления в свободу славы чад Божиих».

Оно всегда, «во веки веков» «было-чрез-будет» или истинно «есть». И нельзя даже помыслить, будто в нем, в совершенстве, нет чего-либо, что мелькнув исчезает в земном нашем бытии: какое же иначе оно совершенство? Но для нас — несовершенных, словно огражденных неким «средостением», царство Божие на небесах, только «будет», «придет», хотя оно уже и «нудится» и внутрь нас есть как свой зачаток, как «зерно горчичное» или «закваска»: хотя и существуем не совершенно только для того, чтобы, ничего не утратив, усовершиться. Моля о пришествии царствия Божьего, мы в несовершенстве своем причаствуем вознося-

281

щему в него землю Богу и себе самим — совершенным как «соработникам Христовым.

Это наша синергия с Богом, утверждающая несовершенство как справедливую кару за нашу вину, чтобы восполнить его до полноты царства Божьего. Это согласование нашей воли с Божьею.

ОТЧЕ НАШ... ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ»... Хотим, чтобы она «исполнилась» в нас, т, е, прежде всего, чтобы осуществились те наши стремления, в которых она для нас несомненна. Верный признак этих стремлений — естественно, как растет дерево ч зреет плод его, — произрастающие из них добрые дела; и к числу их не относятся стремления, которые для осуществления своего нуждаются в злых средствах: насилии, обмане, убийстве и т. п. или приносят такие злые плоды. В большинстве случаев и для большинства людей осуществление истинных стремлений трудно и связано со страданием. Правда, «иго Его благо, и бремя Его легко», но — лишь тому, кто хотя бы начал постигать, что блаженство в наслаждении чрез страдание, в жизни чрез смерть.

Не может быть самозаконной нравственности. Попытка провозгласить ее приводит к подмене ею («ценностями») Бога, т. е. к отрицанию ее замозаконности. Не может быть и свода нравственных «законов». По природе своей нравственная деятельность индивидуальна, будучи преображением личности (человечества, церкви, народа, индивида) и преображением ею мира. Поэтому мало общих религиозно-нравственных «законов», все выражены отрицательно (не убий, не укради) или не осуществимы без конкретизации (возлюби Бога, ищи царства Его, люби людей даже до жертвы собою за них). Религиозно-нравственный закон — всеединство должных свершений его, всяким человеком осуществляемых на свой лад. Этот закон или долг, в отвлеченном общем понятии не выразим, но — только очерчивается как некое неразличное единство всех своих «применений». Лучше постигается он с помощью любого конкретного своего «применения», познаваемого как символ, т. е. не перестающего быть этим явлением, но вместе с тем, означающим и побуждающим выразиться все другие конкретные «применения» закона. Как общее «правило» недейственное, мертвое, — религиозно-нравственное требование оживает и увлекает, когда оно символически выражено притчею, особенно, если притча становится действительностью, т. е. если символическое значение приобретает жизнедеятельность отдельного человека. В час сомнений и колебаний не ищи ответа в книгах и законах,

282

но спроси себя: «А как бы поступил на моем месте Иисус?» Он ответит, ибо Он — притча, ставшая живым человеком, и живой человек, ставший символом.

Моля Бога о становлении Его воли, мы не отрекаемся от своей, чтобы рабски выполнять данные Им или даже подобными нам людьми измышленные повеления. Но, усыновляясь Ему, мы познаем, что сами, как и Он, хотим, чтобы пришло Царство, из внутреннего, еле ощутимого стремления нашего стало действительностью нашей совершенной жизни. И, сравнивая безмерность нашей цели с вольною нашей немощью, мы благоговейно взываем Отчей помощи, т. е. она уже дается нам в этой мольбе как возрастающее наше стремление, и «святим» имя Его. Конечно, мы остаемся несовершенными, но рождаясь от Бога, мы постигаем и утверждаем (потому только и существующее) свое несовершенство как средство своего усовершения, как то, что совершенствуется, и кару; мы разрушаем «средостение»: в каре ставшую участненным бытием вину. Приди в этот блаженный миг последнее испытание и — мы жертвенною смертью засвидетельствуем совершающуюся в нас умоперемену, свое «раскаяние» (metanoîa).

Косностью своею несовершенство препятствует нам стремиться горе, как тяжесть тела — его взлету; предстает нам как

283

хаос ползущих по земле несмысленных и противоборствующих стремлений. Разъятые, несобранные, мы и в стремлении своем ввысь начинаем видеть его борьбу с «земными» своими стремлениями; вместо усовершения его и их, вместо их осмысления и согласования с ним и друг с другом — их отвергаем, а его обеспложиваем. На деле же и они благи, — все, творимое Богом «добро зело» — и согласуются с волею Божьею, только — менее совершенны, «частичны», менее бытийны: в малую меру, доступную животному и человеку, себя еще не преодолевшему, еще не сознательно-свободному, еще не очеловечившемуся чрез причастие ипостаси Бога Слова. Животному не вменяется его несовершенство, как камню — убиение им человека: «не ведают бо что творят». Грех, вина Человека, зло в том, что ведает он высшее и хочет вознести себя, а с собою мир, но свое хотение, которое ему — несовершенному предстает как его долг, осуществляет лишь мечтательно. У «земных», животных стремлений есть даже преимущество перед сознательно-разумными. Они непосредственны и целостны (как трогательно хорош не могущий сдержать своего желания щенок, и как отвратен сектант-святоша). Стремления же сознательно-разумные чаще всего осмыслены ошибочно, разлагаются и слабеют, повергая человека в безволие-сомнение. Человек должен, осмысляя, вознести и сознательно объединить всеединою целью, целомудренно «собрать» все свои стремления. Но в несовершенном человеке разумное самоосмысление плохо уживается с целостностью, непосредственностью и силою, «разум» враждует с «волею». Его самоосмыление само собой превращается в самовоспитание, «аскезу», подготовку себя к тому, чтобы действуя, действовать наивозможно совершеннее. Действует же человек непосредственно и должен действовать не умничая. В деятельности не разложенного умничаньем человека и преобладает не сознательно-разумная и сознательно-свободная, а бессознательно-самодвижная, «инстинктивная» целесообразность, которою держится мир Вседержителя в своем несовершенстве.

Таким образом раскрывается более глубокий смысл слов «да будет воля Твоя». — Несовершенный человек неясно сознает, что он же сам совершенный хочет согласовать и согласует с Божьей волей всю свою жизнедеятельность, Поскольку в несовершенстве целесообразна она инстинктивно, бессознательно, человек и сам не знает: к чему же собственно, он стремится, зачем родился, страдает и умирает (ведь и во всем этом он волен). Но он более или менее смутно постигает, что так называемая судьба

284

его по существу не что иное, как его собственная совершенная воля, согласованная с Божьею, а потому и Божья, или Промысел, которому он, во тьме неведения сущий, но рождающийся от Бога, отдается с доверчивостью дитяти: «Будьте как дети», В совершенстве своем и Божьем, «на небесах» осуществляет человек совершенную свою волю.

«ОТЧЕ НАШ... ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ ЯКО НА НЕБЕСИ И НА ЗЕМЛИ».

В немногих словах дает Молитва Господня все христианское нравоучение, этику Сына Божьего, не этику многоречивого раба, рабствующего неведомому Владыке или обожествляемым, непонятным своею данностью «ценностям».

Христианство требует от человека всецелого, превышающего его естество напряжения воли и самоопределения, которое и есть свобода, жертвы собою в сотворчестве с Богом. Этика раба кажется более активною, чем сыновняя, когда мы забываем о сыновней и о том, что активность раба — активность инстинктивно-бессознательных, животных, еще не очеловеченных наших стремлений. Какова была бы их действенность, будь они осмыслены! Какую бы мощь явило «злое» (есть «злое», т. е. недостаточное по сравнению с достаточным, но не может быть «зла», т. е. небытия) если бы оно «исполнилось»? Однако: сила Божия в слабости совершается», и в вечности время наше, и некиим образом уже ныне светит День Судный, когда во Христе обрекаем себя на муки за всякое слово праздное, сказанное нами, и вечною мукою праздность его исполняем.

Этика раба — мнимое и мнимо-действенное уничтожение зла, на самом деле опустошающее, «озлевающее» того, кто под видом зла уничтожает благо (живого человека), и уничтожение во имя относительных или мнимых ценностей. Но с абсолютностью, т. е. Божественностью своего задания Христово нравоучение сочетает требование детской доверчивости к Богу. Это чувство благоговейной покорности Богу, знаменательно вызывающее в человеке подъем духовных сил и жажду деятельности, ни мало не противоречит его синергии с Богом. Ведь оно и есть самоотдача Богу и, вместе с тем, сознание рождающимся от Бога, своей творимости Им. По несовершенству своему человек переживает усыновляющее его Богу сознание своей тварности тем глубже и тем сильнее, чем меньше умничает (— разум надмевает и сушит сердце), чем наивнее, чем ближе к детям.

* * *

285

«ОТЧЕ НАШ... ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ ДАЖДЬ НАМ ДНЕСЬ». — Не мудрствуя лукаво, молимся о простых, повседневных наших нуждах, ибо и о них печется Питающий птиц небесных, а то, о чем заботится наш Отец, вечно, как Его забота. Вечна — воскреснет в славе — земная наша жизнь со всеми мелкими заботами. Впрочем и мелки-то они лишь для нас — несовершенных, не для всех существ. Да и мы не просто о хлебе просим, а о хлебе насущном (epensios, essentiàlis) : о всем, чем живы, жив же человек «не о хлебе едином». «Даждь днесь» — недоверием к Отцу была бы забота о завтрашнем дне, и усовершить всякий миг нашей жизни — великая забота: истинно, «довлеет дневи злоба его»; но — непременно — днесь, ибо вот сейчас алчем хлеба насущного, и без него не можем стать сынами и жить. Мы живем, чтобы возросши «в меру совершенную возраста Христова» стать совершенными, как совершенен Отец наш, который на небесах. Но мы не усовершимся, пока не «исполним» всего, что должны исполнить и чего не исполняем и не исполнили. То же, что не исполнено, уже не исполнимо. Оно — неоплатный наш долг перед самими нами, перед другими чадами Божьими, которые в нашей помощи нуждались, вотще нас молили о ней, а во всех нас — перед Христом и Отцом нашим. Нет любви к Богу, где нет любви к людям, в которой только и открывается нам Божья любовь.

Только в Единородном Сыне Своем являет нам Себя Отец наш. Сын же Его единородный, Христос, есть и мы сами. В Нем и чрез Него, в нас за нас страдающего, долг мой, который я своею умопременою, сознанием его как моей вины, превращаю в кару, искупается страданием братьев моих, как их долг — моим страданием. Co-страдая с нами, объединяет нас Христос в разъединяющем, смертном страдании нашем. Брат мой страдает за меня, и я за него, в нас же — Христос. Брат мой прощает мне долг мой, и я — ему. В нашем же взаимопрощении силою Отца отпускает нам долги наши единородный Сын Его. Но и Сын, справедливый судия человеков, не может простить нас, пока не простят нам обиженные нами, —

«ОТЧЕ НАШ... ОСТАВИ НАМ ДОЛГИ НАШИ, ЯКОЖЕ И МЫ ОСТАВЛЯЕМ ДОЛЖНИКАМ НАШИМ». — Но да не приму мгновенной радости за должное преображение всего своего естества. Да не будет! — Не кончен еще земной путь мой, и предстоят мне еще такие же как и прежде труды, требующие такого-же, мо-

286

жет быть, большего напряжения всех сил. Решусь ли отдать жизнь за своих друзей? за врагов? Умру ли свободно и всецело? или снова окажусь неоплатным должником? рабом ленивым и лукавым? Предстоящее как и вся моя жизнь, испытует, искушает меня. Бог меня искушает, дарующий мне Свое бытие, дабы жил я чрез смерть в Единородном Его и как Его Сын. И сам я себя искушаю свободно отзываясь на зов Божий. Более того — Сам Бог Себя искушает, утверждая тем мое искушение и сомнение мое в Его бытии. Не ответь я на зов Божий, не осуществился бы творческий Его замысел и не мог бы воскреснуть за меня жертвенно умерший Его единородный Сын, в коем дарует мне Бог все Божество Свое. Собою дерзал, Себя искушал Бог, из ничего меня вызывая. — Достанет ли Божественной Мощи Его на то, чтобы я захотел быть Им? чтобы, участнив Его, постиг Его Любовь ко мне, ставшую Его Сыном, и восхотел истинно усыновиться?

Да, Бог довлеет Себе в блаженстве Своего Троичного бытия: но раз Он восхотел, чтобы я возник из ничего и стал Им, Он от меня зависит и во мне — несовершенном приял «зрак рабий». Ответил ли я на зов Божий: «есмь», «рождаюсь»? или же только начинаю отвечать, не зная: отвечу ли, а Бог все еще творит меня, не зная: удастся ли Ему это? Вольная моя немощь, мое вечное колебание между верою и неверием, между должным и не должным, — не иное что, как колебание между бытием и небытием. По немощи своей вопию: «не введи меня во искушение». Но не равнозначно ли это мольбе: «не твори меня»? Однако таинством Молитвы Господней, в коей Сам Христос молится с нами, я — колеблющийся-сомневающийся всевременно совпадаю с собою совершенным, который истинно ответит-ответил на Отчий призыв. Во Христе я разрушу-разрушил «средостение», найду-нашел в себе, освою-освоил силу Божию, восполняющую мою немощь, т. е. злостность или лукавство (to poneron, malum). И само искушение, в которое «ввел» меня мой Творец, чтобы из него «извести», перестанет-перестало быть искушением. Поэтому — «ОТЧЕ НАШ... НЕ ВВЕДИ НАС ВО ИСКУШЕНИЕ, НО ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВОГО».

* * *

Молим Отца нашего, который на небесах, чтобы даровал нам Мощь Свою — силу стать истинным и совершенным Сыном Его, воскреснуть из равного небытию нашего полубытия. Молим и надеемся, ведь есть Царство Его; и такова Мощь Его в Силе

287

единородного Его Сына, что может усыновить нас свободным нашим саморождением; и полнотою Царства Его сияет Его Слава даже в этом несовершенстве нашем, «ныне» и всегда, — «ЯКО ТВОЕ ЕСТЬ ЦАРСТВО И СИЛА И СЛАВА И НЫНЕ И ПРИСНО И ВО ВЕКИ. АМИНЬ.»

Addendum

Небытие Бога (Сына) пред-полагает Его (Отца, но и Сына) бытие, хотя бытие Сына небытия Отца не предполагает. Небытие твари ничего не предполагает, бытие же ее — небытие Бога (Сына). Смерть Бога Сына означает, что Его нет, но что Он есть в Отце. Смерть твари означает только то, что она «возвратилась в ничто», что ее нет. Однако смерть твари в Боге, «вторая», «всецелая», «Божественная» смерть означает, что твари нет, и еще, что она чрез Сына есть в Отце. Небытие и смерть Бога Сына — «небытие бытия» и «смерть бессмертия» мыслимы непротиворечиво. Небытие и смерть твари (как только твари) — нечто противоречивое, бессмысленное, нелепое; то же самое, что бытие или небытие небытия. Но бытие и небытие твари получает смысл, поскольку тварь Богопричаствует.

Смерть Логоса — всецелая, совершенная, «законченная», «закончившая себя» смерть, т. е. такая смерть, что она есть и отрицание себя иным или жизнь. Логос — не смерть, а Жизнь — чрез — Смерть (то, что умаленно существует и постигается нами, как наша «жизнь»).

Смерть твари — несовершенна, неполна, «не закончена»: тварь не хочет и потому не может умереть (второю смертью), т. е. подменяет жизнь-чрез-смерть дурною бесконечностью умирания. Воспринимаемая не совершенною тварью оконечивающая себя Божественная бесконечность приобретает вид математической действительно дурной бесконечности; противопоставляемая же ей как потенциальной «актуальная» — вовсе не бесконечность или, в самом лучшем случае, неудачный, «участняющий» символ бесконечности Божественной.

Абезь 1952 г.

288

Страница сгенерирована за 0.3 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com