«Третья Россия» является органом «течения», созданного и развиваемого, в сущности, одним человеком. Статьи нескольких других участников занимают такое незначительное место, что ничего не прибавляют к учению самого основателя журнала — П. Боранецкого. Он очутился в Париже лет шесть тому назад, бежав из России. В это время уже начиналась «вторая» эмиграция. Но то были большей частью невозвращенцы, люди правящей коммунистической касты, вышедшей из дореволюционного подполья. Боранецкий же был первым, появившимся в эмиграции человеком нового социального мира, поднятого на поверхность землетрясением революции. Первые его выступления поразили многих. Это был не докладчик, излагающий свои размышления по тому или другому поводу, а человек одержимый идеей, ставшей всей его жизнью, его «кровью и снами». В самой этой идее — «абсолютный идеал преображения мира и, в частности, победы над смертью», и во всем облике Боранецкого чудилось что-то от Кириллова и Шатова, даже его имя, Петр Степанович, напоминало роман Достоевского. Его слушали с тем чувством, о котором писал в «Числах» Георгий Иванов: «Он стоит сейчас на эстраде эмигрантского диспута, но десятки, сотни тысяч, миллионы, может быть, таких, как он, стоят на великой русской земле, и пусть они ни о каком титанизме и не помышляют — головы их, их души сформированы по тому же самому образцу».

По целому ряду доходящих до нас свидетельств мы можем догадываться, как сформированы эти головы и души. Пользуюсь характеристикой, данной таким внимательным наблюдателем русской жизни, как Г. Федотов: «Народ выделяет из себя молодую, огромную по численности интеллигенции, которая, не щадя себя, не боясь никаких жертв, вгрызается в «гранит науки», идет на заводы, в поля — строить новую Россию, счастливую, богатую, великую. Героическая мечта этого поколения — завоевать воздух, пустыни, полярные льды».

В сущности, все учение «Третьей России» вырастает как попытка осознания и идейного выражения духа этого нового русского интеллигента «из простых», проникнутого ломоносовской волей стать «разумным и великим» и верой в свои силы, в науку, в строительство культуры, в творческое и героическое человеческое действие. Будучи сам выходцем из этих «объинтеллигенченных» масс, поднявшихся на место поглощенных катаклизмом старых правящих и культурных слоев, Боранецкий определяет этот дух как новую «мораль

175

господства, но господства не над себе подобными, а над окружающим миром — Природой и Историей, над своим положением и своей судьбой». «Она навеяна, пишет он, тем строительным пафосом, той мистикой гигантов, которые пронизывают собой могучую стихию русской революции, несмотря даже на мертвящее и всеиссушающее действие господствующего — материалистического миросозерцания». Представления, к которым Боранецкий приходит в результате осознания этого «пробивающегося сквозь официально-материалистическую кору нового ощущения мира и высшего достоинства и призвания человека», не могут вместиться в «меру» культуры и человека, установленную правящей кастой с ее «марксистским материалистическим миросозерцанием и аморально-нигилистической концепцией низменности и ничтожества человека». Невозможность развивать свои новые идеи в России заставляет его бежать, чтобы здесь, за границей, разработать их в целое учение, называемое им — «Титаническое миросозерцание — Прометеизм».

В основе этого миросозерцания лежит зачарованность сознания видением безграничных, превышающих «все то, о чем некогда мечтали утопии и грезили мифы», возможностей, открываемых все ускоряющимся научным и техническим прогрессом. Тем острее Боранецкий чувствует «трагически-парадоксальное» противоречие между этими возможностями и «предельным по своей необеспеченности, жестокости и трудности» существованием современного человека, под властью звериных инстинктов и борьбы за существование, пользующегося дивным могуществом машинизма не для устроения «рая на земле», а для взаимного порабощения и истребления. В моральной и организационной неспособности человечества справиться со своим «физическим» могуществом, переросшим его «рабье и скотское сознание», Боранецкий видит главную причину тех грозных социальных, политических и международных конфликтов, от которых шатается теперь мир.

Воодушевленный тем подъемом жизненной и творческой воли, который, насколько мы можем отсюда судить, присущ духу всей становящейся новой русской интеллигенции, Боранецкий с негодованием отказывается от предлагаемого некоторыми современными мыслителями и общественными деятелями выхода из этих затруднений в ограничении технического прогресса. Определяя подобное предположение, как «смесь цинизма, растерянности и сознания своей дальнейшей исторической несостоятельности», он пишет: «Эти невероятные силы и возможности, которые нам открываются теперь, или подымут нас к вершинам бытия в величайшем Утверждении или низвергнут нас в бездну его в ужаснейшем разрушении. Третьей возможности нам не дано. Стоя у порога их таинственного и безграничного резервуара, мы уже не можем оставаться в том состоянии серединной посредственности, в котором мы пребывали до сих пор».

176

Таким образом у человечества, если оно хочет продолжать жить, нет другого выхода, как найти в себе достаточную моральную энергию, чтобы стать достойным этих открытых перед ним возможностей. «Под смертным страхом» чудовищной катастрофы, оно должно произвести перестройку самой структуры всех хозяйственных, социальных и международных отношений. В пределе своем эта перестройка представляется Боранецкому как создание Всемирных Соединенных Штатов. «В то же время — говорит он, организация мира не может мыслиться только со стороны его внешнего, социального существования, со стороны тела, но должна пониматься также и со стороны его внутреннего духовного бытия, со стороны его «души». Тем более, что именно здесь, в сфере духовного, а не материального — примат жизни и ее первооснова». Нужна, поэтому, «новая высшая мироорганизующая духовность».

Осознание этой необходимости является, мне кажется, наиболее ценной частью работы Боранецкого, придавая ей характер чего-то, относящегося к действительной сущности дела, вот этого «чего-то» так не хватает книгам о современном кризисе многих мыслителей, которые не отдают себе достаточно ясного отчета в глубине переворота, вносимого в условия людского существования все быстрее идущим овладением силами природы, и в неустранимости поставленной этим переворотом дилеммы: или человечество должно стать действительно человечеством, или оно идет навстречу всемирной тоталитарной войне.

Для нас, конечно, особое значение имеет то обстоятельство, что это видение смысла современной эпохи явилось Боранецкому еще до бегства за границу, и что в главном оно определяется тенденцией, по-видимому, общей новым поколениям России. К сожалению, построения, при помощи которых он пытается осознать и выразить дух этой тенденции, все более принимают лично мне кажущийся странным характер проповеди какой-то новой «высшей», чем «отжившее» христианство, религии.

Этот отказ от христианства является чертой, наиболее резко отличающей «Третью Россию» от других пореволюционных течений, с которыми она во многом сходится в критике, как «старого мира», так и коммунистического и фашистского опытов его «преображения». Общее для этих течений стремление «строить на христианстве», формулированное когда то Ю. Ширинским-Шихматовым как «сознание долга универсального осуществления христианской правды в жизни личной, общественной, государственной и всечеловеческой», отвергается Боранецким как несостоятельное. Так, в частности, по поводу учения Федорова, он пишет: «Это такая же в известном смысле попытка «оцерковления» или «христианизации» техники, как и обычные стремления к «оцерковлению» и «христианизации» жизни, культуры, общественности и даже государства. И как из этих общих стремлений к

177

«оцерковлению» и «христианизации» жизни ничего кроме деляческого извращения христианства и теологического осквернения жизни не выходило, так, тем более, из данной частной попытки православного «оцерковления» техники — явления наиболее чуждого христианству — ничего кроме противоестественного извращения и церкви и техники получиться и не может».

В своей критике этих попыток Боранецкий во многом совпадает с отношением к ним тех христиан, которые так же, как и он, считают, что христианство несовместимо со строительством во времени и истории. Но если эти христиане отказываются от строительства мира, то Боранецкий отказывается от христианства. Так, по его словам, — «с христианством можно умирать, но с христианством нельзя жить, а тем более нельзя творить Историю, преображать мир… Его настоящая жизнь, это «загробная» жизнь, эта же служит лишь приуготовлением к ней. Христианство, таким образом, в своем наиболее решающем моменте, ничем существенным не отличается от Буддизма».

Этих цитат, я думаю, достаточно, чтобы показать, что в главном отношение Боранецкого к христианству основано на том, распространенном и среди самих христиан, «шопенгауеровском» понимании христианства, которое действительно, в наиболее решающем моменте, сводит его к буддизму и индусскому сознанию бессилия, суетности и напрасности человеческого действия, и отказу от жизненной воли. Несовместимость этого сознания, принимаемого Боранецким за христианское, с тем героическим и творческим духом, которым воодушевлено все его миросозерцание, и заставляет его отказаться от христианства.

Я думаю, что в данном случае перед нами один из бесчисленных примеров того, все продолжающегося трагического недоразумения, которое началось еще во времена Возрождения, когда, по словам Бергсона, две стороны звезды христианского идеала стали восприниматься людьми как две противоположные, исключающие друг друга тенденции.

Одним из страшных последствий этого недоразумения и явился кризис, приведший теперь цивилизованные народы на край катастрофы. Все неудержимей втягиваются они в чудовищную тоталитарную войну и не могут выйти на дорогу освобождения, открываемую перед ними, может быть, уже безграничной властью человеческого гения над энергиями материи. Причина, мешающая им выйти на эту дорогу, лежит уже не в материальных препятствиях, а в самой звериной и насекомообразной моральной структуре человека и общества, Боранецкий правильно, мне кажется, видит выход не в пораженческой простановке технического прогресса, все равно невозможной, а в новом духовном подъеме. Но говоря о необходимости для этого «мобилизации сил любви и жертвенности, вместо сил ненависти и эгоизма», он в то же время отворачивается от христианства, единственного источника сил любви, в продолжение веков поившего корни всего морального творчества человечества. Этот отказ и создает для

178

него необходимость, ни больше, ни меньше, как построить доктрину новой, «высшей» чем христианство, религии. Вопросы социальные и актуально-политические все более оттесняются в его работе на второе место созданием метафизики и «мифов» этой новой религии. Я не могу сейчас касаться философской ценности построений Боранецкого. С «общественной» точки зрения, важно, что в основе его учения лежит не христианская идея личности, а представление очень близкое к увлекавшему одно время Толстого индусскому учению о всеединстве людей, раздробленных во времени и пространстве на индивидуумов, но слитых во «Всем», в скрытой «под покрывалом Майи» вневременной и внепространственной сущности жизни. Только в противоположность буддизму, призывающему покинуть «актуальный план существования» и уйти в созерцание Абсолюта, Боранецкий видит смысл жизни в реализации «потенциального онтологического плана бытия» в актуальном мире, в Истории. При неясности учения о личности, эта идея актуализации онтологического «единства всего во всем», положенная им в основание его замысла организации мира, кажется мне способной привести к той же, правда расширенной до «человечества», философии «мы», на которой стоит фашизм и национал-социализм. Правда, доктрина Боранецкого далеко еще не закончена. Но там, где с самого начала во главу угла не поставлена ясно и определенно идея личности, где все социальные и политические вопросы не ставятся в отношении к ней, мы имеем право опасаться и подозревать.

В. Варшавский.

Страница сгенерирована за 0.14 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com