В самом деле, как могу я отвечать Вам? Даже из учтивости, после всего, что Вы для меня делаете, кажется мне приличнее молчать совсем, чем говоря не высказать всей благодарности, для

**) С подлинника. Было напечатано в Рус. Арх. 1909 кн. 4.

234

чего не достало бы у меня ни слов, ни уменья. Еще в Ноябре написано было у меня длинное письмо к Вам, но не кончено и потому не послано. Потом переменились некоторые обстоятельства, и надобно было писать другое. Между тем пришел Ваш подарок Москвитянину, который, чем глубже тронул меня, тем крепче завязал язык. Не знаю, от чего со мной так бывает. Это какой-то психологический недостаток, который прошу мне простить, потому что я не умею с ним сладить. Нынче 29-е Генваря. Поздравляю Вас и всех Ваших, тамошних и здешних. Поздравляю Вас также с новым Жуковским. Мы получили это известие с живейшею радостью. Посылаю вам 1-й № Москвитянина. Он вышел поздно по многим причинам, частью внешним, неисправность типографская, цензура и пр., частью по внутренним, неуспех, неуменье и пр. Маменька вероятно уже писала к Вам о нашей потере. Брат Андрей обещал много. Но, кажется, именно лишнее усиленное развитие внутренней жизни пришло в разногласие с жизнью внешнею, и убило его этой дисгармонией. Конечно Тот, Кто управляет судьбой мира и каждого, лучше знает, для чего жизнь и для чего смерть; но признаюсь, иногда трудно понять и не меньше трудно оторвать мысль от понимания непонятного. Здоровье маменьки теперь, слава Богу, начинает поправляться. Вчера она в первый раз выехала навестить меня, который немного простудился. Жена моя тоже не здорова. Она в 8-м месяце и очень боится девятого. У нас вообще в воздухе какие-то особенные болезни, соединенные с сильным нервным расстройством. Некоторые из лучших докторов говорят, что надобно изменить прежние системы лечения, потому что болезни принимают какой-то новый характер. Жена моя хотела сама писать к Вам, но не в состоянии теперь этого сделать. Она поручила мне сказать Вам, что Ваша строгость с Вашею маленькою Сашенькой может быть очень легко заменена другим средством, которое известно ей по многим опытам. Вместо наказаний, которые в этом случае редко, и очень редко приносят пользу, нужен только бдительный надзор няньки или того, кто смотрит за ребенком....

В недокончанном и непосланном письме моем я изложил Вам подробно о Москвитянине, и причины, меня побудившие взять его на свои руки, и цель мою, и план, и надежды, и опасения. Теперь постараюсь изложить одно существенное. Тому года три, я просил K. В.*) справиться где следует, могу ли я писать и участвовать в журналах: ему отвечали, что мне был запрещен Евр. (этому теперь 13 лет), но не запрещалось никогда писать где хочу, и что

*) Князя П. А. Вяземского.

235

Пол. и Над.*) не только пишут, но и сами издают другие журналы после запрещения своих. Теперь, перед условием с Погод. я спрашивал совета гр. Стр.**), и он полагал, что почитает участие мое возможным. Но Погодина имя (и) ответственность не могут быть сняты без особого разрешения, для которого нужно время. В то же время Погод. уведомил Министра о передаче мне редакции, из чего явствует, что хотя я издаю под чужим именем, но не обманом, не исподтишка, а с ведома правительства. Между тем в стихах Ваших имени моего не пропустили, потому что Вы говорите о моем журнале. Причины, побудившие меня взяться за это дело, были частью личные слабости, частью умственные убеждения. Личные заключаются в том, что 1-е я удостоверился, что для деятельности моей необходимо внешнее побуждение, срок, не от меня зависящий. 2-е, журнальная деятельность мне по сердцу. 3-е, в уединенной работе я такой охотник grübeln, что каждая мысль моя идет раком. В журнале внешняя цель дает ей границы, и показывает дорогу. К тому же во мне многое дозрело до статьи, что далеко еще не дозрело до книги. Выраженное в отрывках, оно придвинет меня к полнейшему уразумению того, что мне недостает. К тому же деятельность, возбужденная внешними причинами, может быть обратится в привычку (хотя в последнем я крепко сомневаюсь). Сверх всего этого я имел в виду и то, что если журнал пойдет, то даст мне возможность не жить в деревне, которую я не умею полюбить несмотря на многолетние старания, и позволит мне жить в Москве, которую я, также несмотря на многие старания, не умею отделить от воды, от воздуха, от света. Таковы были личные причины. Важнее этого было то обстоятельство, что многие из моих Московских друзей объявили мне, что моя редакция Москвит. будет для них причиною деятельности. Но над всем этим носилась та мысль, или может быть та мечта, что теперь именно пришло то время, когда выражение моих задушевных убеждений будет и не бесполезно и возможно. Мне казалось вероятным, что в наше время, когда Западная словесность не представляет ничего особенно властвующего над умами, ни какого начала, которое бы не заключало в себе внутреннего противоречия, ни какого убеждения, которому бы верили сами его проповедники, что именно теперь пришел час, когда наше Православное начало духовной и умственной жизни может найти сочувствие в нашей так называемой образованной публике, жившей до сих пор на веру в Западные системы. Христианская истина, хранившаяся до сих пор в одной нашей церкви, не искаженная светскими интересами папизма, неизломан-

*) Полевой и Надеждин.

**) Графа С. Г. Строганова, попечителя Московского учебного округа.

236

ная гордостью саморазумения, неискривленная сентиментальною напряженностью мистицизма,—истина самосущная, как свод небесный, вечно новая, как рождение, неизбежная как смерть, недомыслимая, как источник жизни,—до сих пор хранилась только в границах духовного Богомыслия. Над развитием разумным человека, над так называемым просвещением человечества господствовало начало более или менее искаженное, полу-языческое. Ибо малейшее уклонение в прицеле кладет пулю в совершенно другую мету. Отношение этого чистого Христианского начала к так называемой образованности человеческой составляет теперь главный жизненный вопрос для всех мыслящих у нас людей, знакомых с нашею духовною литературою. К этому же вопросу, дальше или ближе, приводятся все, занимающиеся у нас древне-русскою историей. След. я мог надеяться найти сочувствие в развитии моего убеждения. Вот почему я решился испытать журнальную деятельность, хотя и знаю, что неудача в этом случае была бы мне почти не под силу. Я говорю не под силу в нравственном отношении, потому что в финансовом я не рискую. Издателем остается Погодин, с его расходами и барышами, покуда будет такое количество подписчиков, что мне можно будет без убытка заплатить ему известную сумму за право издания. Но если журнал не пойдет, не встретит сочувствия, то эта ошибка в надеждах вероятно уже будет последним из моих опытов литературной деятельности. Представьте ж, каково было мое положение, когда в конце Декабря я увидел, что для 1-го №, который должен был решить судьбу журнала, у меня нет ничего, кроме стихов Языкова, моих статей и маменькиных переводов. Присылка Ваших стихов оживила и ободрила меня. Я почувствовал новую жизнь. Потом получил Слово Митрополита. За три для до выхода книжки выказал Погодин сказку Луганского, таившуюся у него под спудом. Прошу сказать мне подробно Ваше мнение об этом номере: оно будет мне руководством для других. Отрывок из письма Вашего об Одиссее нельзя было не напечатать. Это одна из драгоценнейших страниц нашей литературы. Тут каждая мысль носит семена совершенно нового, живого воззрения. Одиссея Ваша должна совершить переворот в нашей словесности, своротив ее с искусственной дороги на путь непосредственной жизни. Эта простодушная искренность поэзии есть именно то, чего нам недостает и, что мы, кажется, способнее оценить, чем старые хитрые народы, смотрящиеся в граненые зеркала своих вычурных писателей. Живое выражение народности Греческой разбудит понятие и об нашей, едва дышу щей в умолкающих песнях. Кстати к песням, из собрания, сделанного братом, один том уже почти год живет в Петербургской цензуре, и судьба его до сих пор еще не решается. Они сами знали только песни иностранные, и думают, что

237

русские—секрет для России, что их молено не пропустить. Между русскими песнями и русским народом—Петербургская цензура! Как будто народ пойдет спрашиваться у Никитенки, какую песню затянуть над сохою. Брат мой недавно приехал из деревни и помогает мне в журнале. Адрес мой: В Большом Знаменском пер., подле церкви Ржевской Божией Матери, в доме Бернгард. Адрес матушки: Против Пожарного депо в приходе Покрова в Левшинах в доме г-жи Воейковой. Калачи Московские спрашивают у меня всякий день, когда Василий Андреевич будет нас кушать? Что прикажете им отвечать? Надолго ли уехал от вас Гоголь? Если будете писать ко мне, если доставите мне эту истинную радость, то скажите что-нибудь об нем. Особенно хотелось бы мне слышать от Вас о том сильном религиозном направлении, которое кажется теперь овладело им. Откуда оно развилось, куда идет и до куда дошло. Страшно, чтобы в Париже не подольстились к нему Иезуиты. Изучал ли он особенно нашу Церковь?

Барон Черкасов здесь, а брат его, не барон, в деревне подле нас. Мы видались довольно часто. Он человек очень замечательный, чисто-нравственный, нешутя верующий, и живущий по убеждению. Мачиха отдала ему свое имение. А он из благодарности посвящает ей и ее детям свою жизнь, занимается ее хозяйством, снимает планы с ее земель и работает с утра до вечера, как только позволяет ему его расстроенное здоровье.

Москву теперь занимают больше всего балы, беспрестанные, очень, как говорят, приличные, т. е. дорогие, и довольно неприличные, и, тоже как говорят, не очень веселые. Теперь прекратились по причине траура. О лекциях Шевырева Вы прочтете в Москвитянине. Новое филантропическое общество дам, результат Mystères de Paris, занимает почти всех. Отыскивают des pauvres honteux, и никак не могут найти. А между тем прежняя милостыня Русская исчезает. Даже на Церковь перестают подавать. Здоровье Яке-пузана *) кажется поправляется, но все еще плохо. Он пишет много, и стих его кажется стал еще блестящее и крепче. Хомяков пишет больше прозою (больше сказано в противоположность к очень мало в бильярдном смысле). Во втором № Москв. Вы увидите его статью. Чертков издал второе Прибавление к своему каталогу,—вещь великолепная. Жена моя готовится издать дополнение к семейству господ Киреевских. Она кланяется Вам и Вашей жене и поздравляет.