Поиск авторов по алфавиту

Автор:Трубецкой Сергий Николаевич, князь

Глава 8

Атомисты.

Учение атомистической школы представляет собою самое простое и первоначальное выражение чистого материализма, замечательное по своей стройности, ясности и последова­тельности: нет ничего кроме атомов и пустоты; все существующее разрешается в бесконечное множество первоначальных

124

 

 

недели­мых вечных и неизменных частиц вещества, которые вечно движутся в бесконечном пространстве, то сцепляясь, то разлучаясь друг с другом.

 

Левкипп и Демокрит.

Основные мысли атомизма были высказаны и система­тически разработаны уже Левкиппом, по-видимому, уроженцем Милета, которого считают учеником если не Парменида, то Зенона. Биографических подробностей о нем мы не имеем, и впоследствии его имя так тесно соединялось с именем его ученика Демокрита, что уже древние приписывали этому последнему два сочинения его, заглавия коих сохранились в некоторых источниках, а иные из новых критиков даже усомнились в его существовании.

Сочинения Левкиппа – Μέγας διἀκοσμος и π. νοῦ («Большое миростроение» и «Об уме») – уже с IV в., по-видимому, вошли в собр. сочинений Демокрита, составленное его школой (ср. D. Vors. 373, 32, 33 и 401). Дильс, 35. Vers. d. Philologen (1881) и A. Dyroff, Demokritstudien (1899), прекрасно доказали, что подлинным основателем атомизма является, однако, Левкипп, от которого Демокрит отличается в некоторых частных вопросах естество­знания и о котором Аристотель говорит весьма определенно.

Но если Левкипп и был истинным отцом атомизма, то та абдерская школа, в которой хранилось это учение, была также и школой Демокрита – одного из самых плодовитых и блестящих философских писателей древности, который способствовал распространению атомизма и систематическому развитию его идей во всех областях знания. Математик, астроном, зоолог, ботаник, филолог, моралист, он обладал энциклопедическими познаниями и оказал значительное влияние на философскую и научную мысль не только своего времени, но и последующих времен. Сам Аристотель относился к нему с уважением и нередко пользовался им в своих естественнонаучных трудах 1).

По преданию, Демокрит, происходивший из богатой семьи в Абдерах, истратил целое состояние в путешествиях, предпри­нятых с научной целью. Он был в Афинах – столице греческого просвещения, но оставался там никому не известным (fr. 116) и оттуда вернулся на родину после пятилетнего отсутствия. Были ли у него другие учителя, кроме Левкиппа, – неизвестно, да и едва ли вероятно, но знакомство с учениями предшественников не подлежит сомнению. Мало того, в сочинениях Демокрита хотят видеть отголоски тех нравственных и гносеологических вопросов, которые занимали софистов, Сократа и его учеников; Протагор, знаменитый софист, был согражданином и слушателем Демо­крита.

Ввиду этого возник вопрос, не следует ли отнести его к более поздней эпохе, как это делает Виндельбанд, который противо­полагает материализм Демокрита идеализму Платона? Хроно­логию Демокрита установить нелегко: по собственным словам (fr. 5), он был молод, когда Анаксагор был уже стар; но отсюда

1) Сочинения Демокрита были собраны Фрасиллом в 15 тетралогиях согласно списку их у Каллимаха.

125

 

 

еще не следует, чтобы между ними было непременно 40 лет разницы, как того хочет Аполлодор, который приурочивает его рождение к 80-й олимпиаде (460 –57); по Фрасиллу, он родился в 470 г. (Diog. L. IX, 41), а затем, по собственному свидетельству; он написал свой Μικρός διάκοσμος на 1150-й год по взятии Трои, т. е., как думает Дильс (Rh. Mus. XXXI, 30), в 420 г. Аристотель считает его предшественником Сократа, относит его к досократовскому периоду (de part. an. I, 1, 642 a 26; Met. XIII, 4, 1078 b 19), и во всяком случае, если разница в годах и не была особенно велика, и если Демокрит проживший, по преданию, более ста лет, и пережил Сократа на несколько десятилетий, – он во, вся­ком случае по своей философии, всецело относится к той ступени развития, которая характеризуется как досократовская. В основ­ном учении он не идет далее Левкиппа, а его гносеологические и нравственные размышления, поскольку они нам известны, не представляют следов систематической научной разработки или хотя бы той принципиальной постановки проблем, какую мы находим только после реформы Сократа. Материализм Де­мокрита не есть «антитезис» Платонова идеализма, а один из результатов развития досократовской физики – результат раз­работки понятия о веществе – стихийной основе: античный гилозоизм разложился на дуализм (Анаксагор) и чистый мате­риализм.

 

Основы атомизма.

Левкипп построил систему атомистического материализ­ма чисто умозрительным путем, отправляясь от диалектики Парменида и Зенона. Демокрит показывает, что, несмотря на такое происхождение, материализм с первых шагов своих связан с естественнонаучным интересом. Обособляя материальный мир как предмет научного исследования, отказываясь от спиритуа­листических предрассудков и попыток вводить сверхъестест­венные начала в объяснение физических явлений, натуралист может пользоваться материалистической доктриной в качестве рабочей гипотезы, хотя в качестве философского учения, пре­тендующего на безусловное значение, она представляется таким же односторонним заблуждением, как учение пифагорейцев, ко­торые не признавали иных начал, свойств и отношений вещей, кроме математических.

Во всяком случае, Левкиппу и Демокриту принадлежит пер­вое классически ясное выражение чистого материализма, и при­том в его атомистической форме.

«Левкипп из Элей или Милета (о нем рассказывают и то и другое) приобщился философии Парменида, но не последовал пути Парменида и Ксенофана относительно сущего, а избрал, по-видимому, как раз противоположный путь. Между тем как они обращали Вселенную в неподвижное, не возникшее и конечное единое и не позволяли искать небытия, Левкипп принимал су­ществование бесконечно-многих, вечно движущихся элементов, или атомов, и самое множество их форм он признавал беско­нечным, поскольку для них нет основания быть скорее одного рода, нежели другого, и поскольку он созерцал неустанное изменение и происхождение вещей (он объяснял генезис множест­венностью разнообразных и вечно движущихся элементов). И да­лее он признавал одинаковую наличность как сущего, так и несуществующего, и считал и то и другое в одинаковой мере причинами всего происходящего. Предполагая сущность атомов «плотной» и

126

 

 

полной, он утверждал, что они суть «сущее» и но­сятся в пустоте, которую он называл «несуществующим», но при­знавал столь же реальной, как и «сущее». Подобно тому, и това­рищ его, Демокрит из Абдер, полагал началами «полное и пус­тое». Так говорит Феофраст о начале и происхождении атомис­тического учения (Phys. op. fr. 8 Dox.).

Нет ничего, кроме атомов и пустоты. Атомы же суть неде­лимые, непроницаемые частицы вещества, абсолютной плот­ности или твердости и, отличающиеся друг от друга лишь по своему объему и фигуре. Из сцепления этих атомов, движущих­ся от века в бесконечной пустоте, образуются все тела, все миры, рассеянные в ней. Все тела состоят из атомов; реальные, под­линные свойства вещей суть те, которые присущи атомам; все остальные чувственные свойства – цвет, вкус, запах, темпера­тура – существуют не в вещах, а только в нашем чувственном восприятии. Первые подлинны, объективны, вторые иллюзорны и субъективны; первые установлены природой, вторые челове­ком; свет, сладость, горечь только кажутся, истинно существуют лишь атомы и пустота (Dem. 125).

Подобно своему учителю и Демокрит признал умозри­тельный характер атомизма. В нашем опыте, в наших восприя­тиях мы нигде не находим атомов, потому что они, вследствие незначительности своего объема, совершенно недоступны чело­веческим чувствам: мы их не ощущаем а лишь мыслим, предпо­лагаем. Сам Демокрит признает два рода познания – чувствен­ное и рациональное: первое – темное или неподлинное, второе – подлинное или истинное, обладающее способностью воспри­нимать или мыслить то, что неуловимо чувствам (fr. 11).

Атомистическая теория явилась результатом критики элейской философии. Элеаты обосновывали свое отрицание, мно­жества и движения вещей посредством отрицания пустоты (пустота есть небытие, которого нет вовсе). В противоположность им Левкипп выставил другое учение, которое, сохраняя основ­ное положение элеатов о вечной неизменности сущего, согласо­валось с чувственным опытом и не упраздняло множества и движения, видимого возникновения и разрушения вещей (Arist. de egn. te corr. I, 8, 324 b и сл.). Парменид и Зенон сами наводили на этот путь: стоит только признать существование пустоты, разделяющей вещи и обусловливающей возможность движения. «Левкипп и товарищ его Демокрит, – говорит Аристотель (Met. 1,4), – признают элементами Полное и Пустое, из которых пер­вое они называют сущим, а второе небытием, т.е. полное и твер­дое – сущим, а пустое и разреженное – небытием (почему они утверждают и то, что небытие существует столько же, сколько бытие, и пустота столько же, сколько и тело), причем и то и другое суть материальные причины вещей». Отсюда же они пришли и к понятию атома. Пустота отделяет частицы вещества друг от дру­га. Если бы не было пустоты, не было бы реального множества и движения. С другой стороны, если бы все было делимо до бес­конечности, пустота была во всем – явный след диалектики Зенона. Отсюда вывод: так как бесконечная делимость уничтожи­ла бы всякую величину, разрешив ее в ничто, то должны быть неделимые твердые тела – иначе не было

127

 

 

бы ничего плотного. Если в чувственном опыте мы таких неделимых тел не находим, то это значит только, что в нем мы имеем дело лишь со сложны­ми телами, с комплексами атомов. Наше собственное тело есть такой комплекс; элементы же невидимы, недопустимы нашим чув­ствам по незначительности своей величины.

Атомы суть частицы абсолютно плотные и непроницаемые (corpora individua propter soliditatem, Cic. de fin. I, 17); каждый из них обладает некоторыми из существенных признаков Сущего Парменида: подобно ему, они вечны, неизменны, нераздельны, непроницаемы, «наполнены». Левкипп доказывает их недели­мость прямо из элейского понятия о «Сущем»; каждое сущее есть вполне сущее; в таком сущем нет небытия, нет пустоты; а так как без пустоты деление невозможно (элейское положение), то и атомы не могут делиться. Основное понятие Парменида есть полнота бытия; атомы суть частицы полноты, поэтому они просты, одно­родны, неизменны и неделимы. Таково происхождение самой кон­цепции атома.

Далее им приписывались лишь те признаки, без которых вообще немыслимо тело, – плотность (непроницаемость), объем, фигура. Самое существенное различие атомов заключается в их фигурации, т. е. во внешнем очертании и величине, от которой (при одинаковой плотности) зависит легкость или тяжесть ато­мов. Фигуры их считались бесконечно разнообразными и число их неограниченным; нет никакого основания, почему атомы должны были бы иметь одинаковую форму: такая форма со­вершенно случайна. Из самого разнообразия форм атомисты и объясняли образование сложных соединений или сплетений ато­мов. Одни из них сцеплялись друг с другом своими зубцами, крюч­ками и шероховатостями; другие, например, атомы огня, будучи круглы, гладки и удобоподвижны, легко проникают в пустые проме­жутки между сцепившимися атомами, в «поры» тел и своею мас­сой и быстротой своего движения могут разрушать ранее образо­вавшиеся соединения.

Все вещи образуются из сочетания атомов все изменения сводятся к их соединению и разделению. А потому вещи разли­чаются лишь по количеству своих атомов, по их форме, порядку и положению. Некоторые из свойств присущи им действительно, вытекая из основных свойств атомов: таковы величина, форма, вес, плотность, зависящие от сцепления и количества атомов. Другие чувственные качества существуют не в вещах, а лишь в наших органах чувств, в наших ощущениях, которые вызывают­ся внешними механическими воздействиями на наши органы.

Атомы движутся от века в окружающей их пустоте: по отношению к атому место, занимаемое им, совершенно случайно; поэтому атом, не удерживаемый в нем внешними причинами, не пребывает в нем и не имеет никакой причины в нем оставаться. Положительной причины движения Демокрит и Левкипп не указывали; каждое отдельное частное движение объясняется пред­шествующими причинами (толчками), но в целом движение не объясняется; атомы движутся от века сами собою (ἀπὸ ταὺ-

128

 

 

τομάτου), в силу необходимости или в силу случая. Аристотель прямо вменяет атомистам в упрек, что они не указывают, какое движение свойственно атомам, какое движение их представляет­ся естественным, изначальным, в отличие от тех движений, ко­торые обусловливаются толчками (de coelo III, 2, 300 b 8; Met. XII, 6, 1071 b).

Вопрос о характере движения атомов Левкиппа и Демо­крита дал повод к продолжительному спору вследствие сбивчи­вости некоторых текстов и смешения первоначальной атомис­тики с позднейшей разработкой ее у Эпикура. Некоторые исто­рики – Иберверг, Швеглер, Ланге, Целлер (которому я следо­вал в «Метаф. в древней Греции») – признавали, что первона­чальное движение атомов определяется их тяжестью: оно есть падение, в котором наиболее тяжелые атомы сталкиваются с легкими, откуда происходят боковые движения. Другие ученые, как Brieger (Die Urbewegung d. Atome u. die Weltentstellung bei Leucipp und Democrit, 1884), Liepmann (Die Mechanik d. Leucipp-Democritischen Atome, 1885), Виндельбанд (Ист. др. философии), признают, что первоначальное движение атомов есть беспоря­дочное хаотическое движение в различных направлениях, подоб­ное движению тех пылинок, которые играют на солнечных лу­чах, проникающих сквозь узкое отверстие (Ar. de an. I, 2, 404 а 3).

 

Космология атомистов.

Беспорядочное движение атомов в бесконечности простран­ства естественно приводит к совпадению, взаимной встрече и столкновению сперва отдельные из атомов, а затем и сложные комплексы их. Под влиянием взаимного столкновения образуются вращательные, вихревые движения, которые постепенно охватывают все большие и большие массы атомов. Результатом является образование отдельных сложных чрезвычайно обшир­ных комплексов в беспредельном пространстве. Эти комплексы отделяются друг от друга в бесконечности, или, наоборот, сталкиваются, соединяются, образуя одну общую движущуюся систему. Так под влиянием чисто механических причин состав­ляются бесчисленные миры в бесконечном времени и про­странстве; исключительно механические причины вызывают их образование и их разрушение или разложение. Но так как и материя, и пространство, самое число миров не имеют предела, то в бесконечности могут быть миры, во всем подобные нашему, и число их опять-таки не может быть ограничено. Наш мир, а с ним вместе и каждый из нас, вечно и постоянно повторяется в бесчисленном количестве экземпляров.

В частности, образование нашей мировой системы объяс­няется сообразно тем же началам. Круговорот атомов, из кото­рых она слагается, заставляет наиболее тяжелые из них соби­раться вместе, к центру, посредством механической сегрегации 1); наиболее легкие, наоборот, оттесняются к периферии, причем одни из них рассеиваются во внешней пу-

1) На самом деле, как указывает Гомперц, центробежная сила, наоборот, должна была бы отбрасывать наиболее тяжелые части к периферии; по-видимому, Де­мокрит имел в виду те воздушные шарики, которые крутят и поднимают квер­ху только пыль и легкие предметы.

129

 

 

стоте, а другие сцеп­ляются друг с другом и образуют плотную шаровидную оболоч­ку Вселенной, которая внутри наполнена воздухом, а в центре своем имеет дискообразную землю. Небесные тела суть подоб­ные земле массы атомов, которые вращаются вокруг земли, охваченные круговоротом небесным, и раскаляются от быстроты движения. Самые большие из них – солнце и луна, на кото­рой Демокрит различал горы, – по-видимому, были вначале са­мостоятельными телами, которые лишь впоследствии вступили в круговорот нашей Вселенной и воспламенились в нем.

Организмы возникли под влиянием тех же чисто механи­ческих причин, которые обусловливают строение неорганической природы, и самые психологические явления, точно так же, как физиологические процессы, объясняются механически или, точ­нее, материалистически. Никаких отличных от атомов движущих сил атомисты не признают. Есть только атомы более или менее подвижные. Явления жизни, произвольные с виду движения, отличающие живые существа, психические явления объясняют­ся при помощи наиболее подвижных из всех атомов – мелких и круглых атомов огня, о которых мы уже говорили, которые всю­ду рассеяны и проникают всюду сквозь поры более грубых тел в тонкие промежутки между другими сцепившимися атомами. Душа есть вещество, состоящее из этих подвижных, огненных атомов, – положение, в котором сказывается связь с милетской физикой. Подобно Анаксимену, пифагорейцам, Гераклиту, ато­мисты соединяли душу с дыханием. В воздухе находится боль­шое число мелких круглых атомов, которые Демокрит признает умом или душою, говорит Аристотель (de resp. 4, 471 b. sq.); при вдыхании в тело входит воздух, а вместе с ним и эти душев­ные атомы: это удерживает давление окружающей атмосферы и мешает выходу души, заключенной в животном теле. Поэтому во вдыхании и выдыхании заключается жизнь и смерть; когда давление атмосферы получает перевес и когда вследствие оста­новившегося дыхания оно не встречает сопротивления в том при­токе извне, которые пополняет убыль душевной эссенции, то наступает смерть; эта последняя есть лишь исход из тела вышеупо­мянутых атомов под влиянием давления атмосферы (ib.). Чело­веческое тело состоит из соединения более грубых атомов и, благодаря своей пористости, легко пропускает через себя легкие, удобоподвижные атомы души, которые согревают, движут, оду­шевляют его.

 

Психология атомистов.

Поскольку все чувственные качества предметов суть лишь функции величины, фигуры и расположения атомов, их сос­тавляющих, ставится проблема объяснения наших чувственных восприятий из посылок механической атомистики. Всякое дейст­вие одного тела на другое объясняется лишь посредством сопри­косновения или толчка. Все наши чувства, посредством которых мы воспринимаем вещи, являются, с этой точки зрения, разно­видностями осязания. Но если в осязании в тесном смысле мы приходим в непосредственное соприкосновение с предметом, то в других чувствах

130

 

 

восприятия посредствуются атомными исте­чениями или токами, которые переходят из всех предметов и, попадая в наше тело через посредство соответственных органов чувств, порождают в нас впечатления или восприятия. Так, Демо­крит объясняет зрение (подобно Эмпедоклу) при помощи истече­ний, исходящих от видимых предметов и сохраняющих образ этих последних; он так и называет их образами, или «идолами» (εἵδωλα): они проникают через глаза в наше тело 1). Точно так же объясняется звук: атомное истечение, исходя из звучащего тела, приводит в колебание однородные с ним атомы воздуха и про­никает в наше ухо как орган, наиболее приспособленный к вос­приятию звуков. Точно так же объясняются запах и вкусовые явле­ния, например, острый, кислый вкус объясняется остротою очер­таний атомов, режущих, колющих вкусовые органы. Наше мыш­ление по существу не отличается от чувственности; и хотя Демо­крит резко противополагает «подлинное» рациональное позна­ние «темному» или «незаконнорожденному» чувственному позна­нию, он видит и в том, и в другом лишь физические изменения или движения душевных атомов.

Таким образом, материалистический принцип проводится и в психологии. Учение об атомных истечениях получило широ­кое развитие и приложение: весь мир полон образами, призрач­ными «идолами» вещей; живые существа, одушевленные «круг­лыми атомами», могут иметь и живых идолов. Сновидения, ясно­видение, телепатические явления получают естественное материа­листическое объяснение при помощи этой гипотезы. Сновидения (точно так же как и явления призраков) объясняются при помощи «идолов», наполняющих атмосферу. Каждый из них действует на нас, но в состоянии бдения мы воспринимаем лишь наиболее энергичные действия, наиболее сильные впечатления, получае­мые через господство специальных органов чувств. Во время сна, когда закрываются поры этих органов, когда наше сознание не отвлекается более сильными, грубыми токами или образами, ког­да вследствие ослабления притока жизненных атомов слабеет пси­хическое начало внутри нас, нами овладевают более слабые, неза­метные в бодрственном состоянии образы самых отдаленных во времени и пространстве вещей. Таким образом, объясняются вещие сны, явления призраков. Мало того, при помощи мате­риальных токов Демокрит объяснял явления произрождения и наследственности в размножении организмов, высказывая неч­то вроде «гипотезы пангенезиса»: по его мнению, семя заключает в себе истечение от всех частей родительского организма: ξυνουσίη ἀποπληξίη σμικρή ἐξέσσυται γὰρ ἄωθρωπος ]ξ ἀνθρώπου καὶ ἀποσπᾶται πληγῆ τινι μεριζόμεωος (32).

Не ограничиваясь земными организмами, атомисты до­пускают существование живых существ, превосходящих человека размерами, красотою

1) Εἴδωλον – призрак, призрачный образ. Поскольку и из самого глаза нашего исходят истечения, образы видимых предметов изменяются ими. «Образы», однако, проникают в глаз не непосредственно: они приводят в движение воздух, отделяющий нас от них, и сообщают ему свой оттиск.

131

 

 

 

и вместе тонкостью своего телесного строе­ния и разумностью – таковы боги Демокрита, «живые идолы», или образы, населяющие атмосферу.

Таким образом, сами явления богов получают естествен­ное объяснение. Все в мире объясняется одними и теми же естест­венными материальными причинами, и те явления, которые счи­таются духовными или сверхъестественными, не составляют исключения. «Никакая вещь не происходит без причины, но все – из основания и в силу необходимости», – говорил еще Лев­кипп (fr. 2) в своем сочинении о духе или уме (π. νοῦ). Случай есть лишь неизвестная человеческому разуму причина (Aet. I, 29, 7), и древние, в неведении истинных причин явлений, приписыва­ли их либо судьбе, либо богам, – когда эти явления представля­лись им особенно грозными и величественными (Sex. adv. math. IX, 24). На самом деле и начало всякой жизни и разумности (круг­лые атомы) есть начало естественное и материальное, и сами демоны, являющиеся людям во сне или видениях, суть естествен­ные материальные образования, происходящие путем сцепления атомов и подлежащие разложению. Научное исследование откры­вает за мифологическими представлениями силы природы. Так, Зевс отожествляется с эфиром (fr. 30) – совокупностью огнен­ных атомов, разлитой по всей природе, оживляющей все, дающей всему разум; по этой же причине божественны и разумны светила небесные. Сама мифология Гомера допускает, по-видимому, фи­зическое истолкование (напр., fr. 25). Освобождение человека от ложных религиозных представлений и суеверных страхов, в особенности от страха смерти – одного из величайших зол чело­веческой жизни – вот великий дар философии. «Многие люди, не ведая о разложении смертной природы и в сознании козней человеческой жизни, мыкают век свой в тревогах и страхах, сла­гая лживые басни о том, что будет после смерти» (297). Материа­листическое учение как врачевание суеверия – мотив, впослед­ствии усвоенный и развитый Эпикуром и его последователями.

 

Мораль Демокрита.

Среди произведений Демокрита немаловажное место занимают нравоучительные трактаты, из которых сохранилось немало фрагментов вероятной подлинности. Судя по этим остаткам, в Демокрите всего менее следует видеть второго осно­вателя этики или нравственной философии наряду с его великим современником Сократом. Мораль Демокрита выражается в отдельных сентенциях; он такой же «гномик», как и все пред­шествовавшие ему греческие моралисты, как Гераклит, напри­мер, хотя его трезвые афоризмы не отличаются творческой ориги­нальностью и той непосредственной цельностью, которая от­личала великого эфесского мыслителя и связывала в единое и нераздельное миросозерцание его философские и нравственные воззрения. У Демокрита нет попытки связать физику и мораль, выработать систему нравственной философии. Он просто выс­казывает свой нравственный идеал, результаты своего житей­ского опыта и своего размышления, на котором несомненно отра­зились и его литератур-

132

 

 

ные знания – его чтение (поэты, тот же Гераклит), а также и сама его философия, его любовь к науч­ным занятиям, к «теории», поскольку ею определялся его жиз­ненный идеал.

Благо человека не в удовольствии, как часто учили впослед­ствии материалисты, а в благодушии (ἀθαμβίη) или благом состоя­нии (εὐθυμίη), невозмутимости (ἀθαμβίη) души. «Самое лучшее для человека провести жизнь, возможно более благодушествуя и как можно менее печалясь; и он достигнет этого, если не будет искать наслаждения в том, что смертно» (189). Удовольствие и неудовольствие есть граница между полезным и вредным (4) – они суть нечто среднее между тем и другим, и человек должен отказываться от всякого удовольствия, которое ему не полезно (74): таковы плотские удовольствия, минутные и преходящие, оставляющие вечно неутолимые желания, а в случае излишеств – долгие продолжительные страдания (235). «Благодушие (или благонастроение) дается людям умеренностью в наслаждении и соразмерностью жизни. Недостаток и излишек охотно переходят один в другой и причиняют душе великие потрясения. А те души, которые движутся между великими противоположностями, не обладают ни благоустойчивостью, ни благонастроением. Поэтому надо направлять свою мысль на достижимое и пользоваться тем, что имеешь, мало думая о тех, кому завидуют и удивляются, и не гоняясь за ними мысленно, а скорее взирать на судьбу несчастных, проникаясь перенесенными ими бедствиями, чтобы настоящее твое положение показалось тебе великим и завидным, и чтобы душе твоей не пришлось мучиться в желании больших благ... (191). Тот, кто хочет жить благодушно, не должен браться за многое ни в частной, ни в общественной деятельности, но что бы он ни делал, он не должен браться за то, что сверх его сил и природы; следует иметь такую осторожность, чтобы, даже если счастье повезет и превознесет по видимости, так даже и в таком случае не полагаться и не хвататься за то, что выше сил. Ибо добрый достаток вернее большого избытка» (3). Таким образом, Демокрит следует за­ветам общегреческой мудрости, которыми высказывается столь­ко раз от старинных гномиков до Аристотеля: мера во всем, «ни­чего лишнего»; идеал меры и гармонии, «соразмерность» или гар­мония жизни (βίου συμμετρίη), чуждая избытка и недостатка – вот цель разумного стремления, которая достигается путем уме­ренности, самообладания, господства над страстями и прежде всего – разумностью, сознанием истинных целей человеческого существования. Животное, которое знает, в чем оно нуждается, и не стремится к тому, что ему не нужно, мудрее человека, кото­рый не знает, что ему нужно (198). В действительности то, в чем нуждается наше тело, легко и без труда достижимо, а все то, что требует труда и терзаний и отягощает жизнь, составляет пред­мет желаний не тела, а нашего безрассудства (223). Жадность без­мерна и ненасытима, заставляет нас терять то, что мы имеем, и любостяжание хуже самой гнетущей бедности, создавая все бо­лее и более сильные потребности, между тем как умеренность увеличивает как сумму приятного, так и само удовольствие,

133

 

 

освобождая его от мучительной жажды и стремления к тому, чем мы не обладаем. Настоящее мужество не только в том, чтобы быть сильнее врагов, но и в том, чтобы быть сильнее удоволь­ствия: есть люди, которые господствуют над городами и рабст­вуют женщинам. Надо учиться находить наслаждения в себе самом, ибо тот, кто стремится к душевным благам, избирает божественную часть (37), и человеку соответственнее более ду­мать о душе, нежели о теле, потому что душа исправляет недос­татки тела (187). Отсюда – превосходство философии, или «муд­рости», которая врачует страсти душевные. Отсюда то великое значение, которое Демокрит придает правильному воспитанию: оно пересоздает человека, дает ему как бы вторую природу (φυσιοποιεῖ) (33). Как мы увидим, проблема воспитания усиленно занимала греческое общество в век Демокрита, и потребность в высшем образовании выдвинула целый класс преподавателей-софистов: домашнее воспитание стало недостаточным, оно не полно без просвещения и образования, без той «философии», которая развивает человеческую разумность – высшую спо­собность и силу человека: это сама Афина, которая дает челове­ку троякий дар :– хорошо мыслить, хорошо говорить и делать, что следует (2). Воспитание есть украшение счастливых и при­бежище несчастных (180): кто умеет плавать, тот не утонет на глубине.

В целом это учение имеет много общего с философией Эпикура, который вместе с материалистическим атомизмом усвоил и многие нравственные положения Демокрита, но разни­ца века обусловливает и глубокую разницу миросозерцания, объясняющую отрицательное отношение Эпикура к своим пред­шественникам. Учение Эпикура есть прежде всего нравственная система; материалистическая физика имеет для него исключи­тельно практический интерес, поскольку она освобождает чело­века от религиозных предрассудков и суеверий. Для Демокрита, несмотря на энциклопедический характер его литературной деятельности и практические цели воспитания и общего обра­зования, которые преследует и он, и его школа, теоретический интерес стоит на первом плане: одно научное открытие, одно причинное объяснение дороже для него приобретения персид­ского царства (118). Моральные афоризмы его, в которых рас­сеяно немало благородных общенравственных мыслей, например, о деятельной справедливости, человеколюбии, бескорыстии, честности, верности в дружбе, благодарности, о том, что лучше терпеть от неправды, чем делать неправду, – не составляют сис­темы, хотя мы и можем пытаться их систематизировать. Этого мало; хотя Демокрит и советует не обременять себя множеством дел и забот ни в частной, ни в общественной деятельности, он живет в эпоху развития, расцвета политической жизни: он не знает ничего выше интересов государства, и в правильно управляемом государстве он видит величайший оплот (ὄρθωσις) 1); все заключается в нем: когда оно цело, все цело, и

1) Слово ὅρθωσις не было передано автором по-русски, хотя с этою целью им был оставлен в рукописи пробел, который нам и пришлось заполнить помещенным в тексте выражением (см. пер. Diels'a. Прим. изд.).

134

 

 

когда оно гибнет, гибнет все (252). Нет обязанностей выше обязанностей граж­данина, и законы должны охраняться с беспощадной строгостью. Поэтому не искусства выше политики, и Демокрит, подобно софистам, Сократу и его ученикам, советует «изучать полити­ческое искусство как наивысшее и принимать на себя подвиги, от которых рождается великое и славное» (157). Такого же мнения держалась и школа Демокрита, и еще один из последователей ее Наусифан, которого слушал Эпикур, признавал, что мудрость, чуждающаяся государственных знаний, недостойна этого назва­ния; Эпикур, наоборот, проповедовал полное отрешение от поли­тики: в его время политическая деятельность утратила смысл и высшее идеальное значение.

 

Оценка атомизма.

Материализм имел большое значение и в науке, и в фило­софии. На примере Демокрита мы видим, каким образом с ним от начала связывается естественно-исторический интерес. Нельзя сказать, чтобы он всегда более других метафизических учений соответствовал потребностям естествознания: бывали, наоборот, времена, когда среди естествоиспытателей господствовали другие идеалистические натурфилософские течения, и в наши дни под влиянием новейших открытий в области физики и химии среди самих естествоиспытателей наблюдается могущественная реакция против господствовавшего столь долго механического мирообъяснения в связи с потребностью выработать новую концепцию материи, объяснить массу как явление энергии. Но было бы несправедливо забывать те величайшие открытия, которые обогатили науку, и в которых механическое мирообъяснение сыграло роль «рабочей гипотезы». Атомизм занимает важ­нейшее место в истории механического миропонимания – мож­но сказать, что это одна из самых плодотворных идей, заве­щанных древностью новой европейской мысли 1), которая, на­чиная с эпохи Возрождения, оказывала сильнейшее влияние на умы. Уже Галилей, по-видимому, проникается идеями Демокри­та, Бэкон противополагает его Аристотелю и склоняется к его гипотезе, которую разделяет и Гоббс. Влияние Демокрита испы­тывает Декарт, а его современник Гассенди (род. 1592 г.) был ре­шительным последователем атомизма; вскоре после него Даль­тон ввел атомистическую гипотезу в химию, где она господст­вует доселе и где с нею связываются величайшие открытия. Со времен Ньютона она получает важное значение и в физике. Прав­да, самое понятие атома при этом значительно изменяется и усложняется. Уже у Ньютона, например, атомы наделяются си­лами притяжения и отталкивания, которые нельзя вывести из фи­гуры, плотности, объема и неделимости, исключительно призна­ваемых древними атомистами. Сила в этом смысле есть нечто отличное от вещества, понимается, как внутренняя спо-

1) Cournot, Traite de l'enchainement des idees fon I dam en tales dans les sciences et dans l'historie, 1861, I, 245.

135

 

 

собность к действию. Поэтому у Лейбница, например, атомистика преоб­ражается в спиритуалистическое учение о живых монадах, недели­мых центрах сил. С другой стороны, научный атомизм в химии, например, следует отличать от метафизического атомизма: понятие конечной элементарной частицы вещества еще нисколько не предрешает вопроса о том, что такое само вещество; конечный элемент или атом, составляющий предельное понятие химии, не есть еще не только метафизическая реальность, но даже не есть неразложимый физический элемент: он может рассматриваться как продукт целой системы сил, например, системы электрических «ионов», как мы видим в новейших теориях материи.

Но как бы то ни было, философский, материалистический атомизм породил и научную атомистику, хотя последняя и не связана необходимо с материалистическим учением, – напротив того, освобождается от него в своем развитии.

Изучение античного атомизма показывает нам умозри­тельное происхождение этой гипотезы, которая была создана Левкиппом, чтобы согласовать онтологию Парменида со старой ионийской физикой. История античного атомизма показывает нам и умозрительное происхождение вообще, который нашел свое первое, чистое выражение в этом учении. Уже в этом первона­чальном выражении, столь прозрачном и последовательном, высказались и некоторые основные недостатки и противоречия материализма, которые были отмечены уже античной мыслью.

1. Атомизм вырос на почве общегреческого дуализма. «Полное» и «пустое» Демокрита есть то же «бытие» и «небытие» Парменида и так же, как два последних понятия, не могут быть сведены друг к другу. Атомы не могут быть объяснены из пусто­ты, как пустота из атомов, ибо она есть только то, в чем нет ве­щества, и единственное свойство ее в том, что она может вмещать вещество. Замечательно, что этому «небытию» элеатов Демокрит и Левкипп должны приписывать одинаковую реальность с их «бытием», т.е. материей, с атомами. Отсюда объясняются реак­ционные попытки восстановить в физике и философии материа­листический монизм, т.е. учение о единстве материального мира – попытки Архелая, Диогена Аполлонийского, с системами которых мы познакомимся ниже. У этих философов нет атомов, а существует от века единая, материальная стихия – воздух, которая соответствует у них и пустоте и полноте; из нее путем сгущения и разрежения образовалось все.

Другие противоречия материализма гораздо существеннее и плодотворнее для дальнейшего развития философии.

2. Атомизм в конце концов все сводит к случаю – ему при­надлежит главная роль, и понять, как много материализм объяс­няет случайностью, значит понять коренной недостаток, пробел этой философии. Случайна схема атомов: почему атомы огня круглы, другие атомы шероховаты? Случайно и само движение атомов, ибо оно не может быть объяснено основными вещест­венными свойствами их – протяженностью, плотностью, непро­ницаемостью. Проблема движения проходит через всю греческую фило-

136

 

 

софию: все мыслители старались решить эту задачу. Ато­мисты, не объяснив движения, приписали его случаю.

3. Необъясним и чувственный мир. Атомы бескачествен­ны и нечувственны; как же мыслим переход от них к чувствен­ному? Между атомами и явлениями такая же бездна, как и у Пар­менида между «истинным бытием» и «ложным». Непроницаемо­стью и протяженностью мы не можем объяснить ни остальных конкретных чувственных сил природы (напр., света, звука), ни возникновения ощущений. Ланге в своей «Истории материа­лизма» верно замечает, что из основных свойств атомов при развитии знании мы можем объяснить все законы света, звука, тепла, всю механику мозгового движения: но сам факт света, тепла, как ощущение – необъясним. Движение атомов само по себе – ни тепло, ни светло, и самый простой факт зрения пред­полагает новые начала, которые необъяснимы данными свой­ствами атомов, равно как и все чувственные свойства, из кото­рых соткан мир.

4. Атом мыслится бескачественным. Но даже и те немно­гие чисто материальные свойства, которые оставлены за ним, суть свойства чувственные, например, непроницаемость, ибо она предполагает чувство (осязание). Поэтому Аристотель совер­шенно справедливо упрекает Демокрита в том, что он произ­вольно сводит все ощущения к осязанию, все чувственные свойства – к осязательным. Если же отнять у атома это свойство, то уничтожится всякое различие между первичными и вторич­ными свойствами, а атом обратится в ничто.

Итак, необходимы новые начала. Материализм не может объяснить ни движения, ни строения мира, ни сознания. Это противоречия в высшей степени серьезные, и они с особенной ясно­стью выразились в древнем материализме, принципы которого выведены со строгой последовательностью.


Страница сгенерирована за 0.21 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.