В промежуток времени наших замешательств на кафедре митрополии имело место, как бы в возмещение за них, весьма важное и весьма радостное событие обращения в христианство одним явившимся доблестным миссионером значительного количества остававшихся дотоле в язычестве подвластных Руси инородцев. Это именно—событие обращения в христианство св. Стефаном Пермским части народа Перми или Пермяков, известных под особенным именем Зырян.

Речи о св. Стефане должны быть начаты жалобой на то, что могли бы мы иметь очень хорошее житие его и что на самом деле мы имеем его житие, которое, в смысле биографии или в смысле исторического повествования, далеко не может быть признано за очень хорошее. Жизнеописателем св. Стефана был младший его современник, личный его собеседник и друг, монах Троицкого Сергиева монастыря Епифаний. Этот Епифании также есть человек в своем роде знаменитый, представляющий собою между нашими писателями житий святых писателя до того выдающегося, что удивлявшиеся ему современники дали ему громкий титул премудрого («Епифаний премудрый»). Он вполне обладал способностью писать жития; но если вообще у наших писателей житий, вслед за их предшественниками греческими, поставлялось главное достоинство их творений не в подробной и обстоятельной передаче сведений о святых, а в риторической благоукрашенности речи, в риторическом, так или иначе достигаемом, многословии и затейном краснословесии: то Епифаний выдавался между нашими писателями житий святых в этом отношении более, чем в каком-нибудь другом, и был любителем риторической благоукрашенности и затейного много-краснословесия, за что именно и получил от своих современников титул премудрого, до nec plus ultra или до самых крайних пределов возможного. Благо-

263

даря этому-то человек, который мог бы написать очень хорошее житие св. Стефана в смысле биографии, и подарил нас преукрашенным, по выражению Степенной книги 1), житием его, которое в сем смысле далеко не может быть названо очень хорошим. Епифаний написал два жития,—наше св. Стефана и преп. Сергия Радонежского. В житии Сергиевом, потому ли что он подчинялся чьему-нибудь доброму стороннему влиянию или же, может быть, потому, что он не хотел быть в обоих житиях совершенно однообразным, риторика находится у него в большем или меньшем равновесии с фактическим содержанием и он совсем увлекается первою только изредка. Но в житии Стефановом фактическое содержание решительно принесено в жертву необузданной, можно сказать, риторике, вследствие чего житие это, будучи подобно житию Сергиеву весьма обширно по объему, очень бедно фактическим содержанием и очень неудовлетворительно в отношении к сему последнему: к фактической стороне своего повествования Епифаний относится как будто с намеренной небрежностью, а что касается до последовательности рассказа, то не только не заботится о ней, но как будто нарочно хочет спутать ее. А таким образом, к сожалению, и случилось, что, имея очень обширное житие св. Стефана, мы не имеем полных и обстоятельных сведений об его жизни и деятельности и что с этим обширным житием в руках мы не мало должны говорить на основании догадок и предположений 2). И тем более, разумеется, достойно это сожаления, что деятельность св. Стефана не какая-нибудь рядовая или заурядная, а выдающаяся и исключительная.

Св. Стефан родился в городе Устюге, который находится при слиянии рек Сухоны и Юга, образующих Северную Двину, и который в настоящее время есть уездный город вологодской губернии. Происходя из духовного звания, хотя, впрочем, в древнее время еще не было этого звания в подлинном смысле слова, он был сын

1) I, 525.

2) Житие напечатано два раза: в 1862-м году в IV выпуске Памятников старинной русской литературы Кушелева-Безбородко, стрр. 119—171, и в. 1897-м году Археографической Комиссией в отдельном виде; второе издание, сделанное по списку более старому и более исправному, чем первое, удовлетворительнее первого (не безусловно, впрочем, так как в некоторых частных случаях, очевидно, должно быть признано лучшим чтение первого издания). Мы будем указывать оба издания, при чем первое издание будем означать буквой II., второе—буквой К..

264

одного из клириков или причетников устюжского собора 1). Год рождения его точным образом неизвестен, но приблизительно есть 1345-й, что будет временем правления в Москве вел. кн. Семена Ивановича Гордого и управления русскою церковью митр. Феогноста. Мирское имя его также остается неизвестным. Наделенный от природы блестящими умственными способностями, Стефан заявил свою исключительную острость, когда отдан был отцом учиться грамоте: он хорошо выучился читать, так чтобы быть допущенным к конарханию и чтению в соборе, менее чем в продолжение года, что при древнем методе у нас учения составляло быстроту чрезвычайную. Начав дьячествовать в соборе еще во время учения, Стефан, как должно думать, остался дьяком в нем и по окончании учения, при чем мог быть сделан дьяком настоящим, если была вакансия, или служить сверх штата, в виде добровольного помощника отцу, если вакансии не было. Но на месте и в должности дьяка Стефан представлял из себя нечто не совсем обыкновенное. Мы сказали, что он наделен был блестящими способностями; вместе с блестящими способностями он был наделен страстным, неудержимым стремлением к образованию, к знаниям, и для приобретения возможного у нас тогда самообразования он со всею ревностью принялся за чтение книг. Нельзя думать, чтобы Устюг ХIV века слишком богат был четиими книгами; но возможно и то, что он был не совершенно ими беден, ибо кроме собора в нем были два монастыря (существующие до настоящего времени—Архангельский и Гледенский Троицкий). Уверение жизнеописателя, что в Устюге Стефан научился «всей грамматичней хитрости и книжней силе» страдает, нужно полагать, не малым преувеличением, да оно противоречит и его собственным дальнейшим речам о недовольстве Стефана своею устюжскою ученостью и о стремлении его к большему; но что он имел возможность приобрести и приобрел в Устюге довольно значительную начитанность, это допустимо и не невероятно. А таким образом, юного устюжского дьяка нужно представлять себе челове-

1) Летописи усвояют Стефану прозвание или фамилию Храп. Но по Епифанию, это было не прозванием или фамилией Стефана, а насмешливым прозвищем, которое, с чего-то и почему-то, давали ему некоторые из москвичей,—II. стр. 161, col. 1, К. стр. 89 («Знаем бо мы и тех,—между москвичами,—иже и прозвища ти кидаху, отнюду же неции яко и храпом ти зваху, не разумеюще силы и благодати Божии, бываемые в тебе и с тобою»). — Сообщаемые Епифанием имена отца и матери Стефана были: Симеон и Мария.

265

ком более или менее ученым в тогдашнем нашем смысле этого слова и одним из ученейших людей во всем своем городе, если только не буквально самым первым в нем ученым. Юный дьяк, обладающий большею или меньшею ученостью и один из ученейших людей в своем городе, если только не самый первый в нем ученый: это не то, что все наши старые дьяки и теперешние дьячки, а необыкновенный у нас пример тех дьяков, которые бывали в древней греческой церкви и к которым принадлежали такие знаменитые отцы церкви, как Василий Великий и Иоанн Златоустый, начавшие служение в клире или причте именно в должности чтецов или—что тоже—дьяков.

После 10—12-ти лет дьячества в устюжском соборе и после приобретения в Устюге всей учености, какую возможно было приобрести в нем, Стефан, приведенный приобретенною ученостью к убеждению в суете мирской жизни, вознамерился принять монашество, при чем постричься в монахи решил не в Устюге, а в другом месте, которое бы давало ему средства к приобретению большей учености. Неизвестно точным образом, когда именно пришел ему помысл стать просветителем жившего по соседству с его родиной языческого народа. С наибольшею вероятностью нужно думать, что еще в Устюге до пострижения в монахи, когда он собственными глазами видел этих язычников, в немалом, вероятно, количестве живших не только по соседству с городом, но и в самом городе. Что действительно еще в Устюге и до пострижения в монахи принято было им намерение стать просветителем соседнего с его родиной языческого народа, косвенно подтверждает это и жизнеонисатель, говоря об его промежуточной жизни между Устюгом и отправлением на проповедь к язычникам, что «издавна то у него сдумано бяше». Но если предполагать, что намерение стать просветителем языческого народа принято было Стефаном еще в Устюге, до пострижения в монахи, то не невозможно представлять дела и так, что решение пойти в монахи главным образом было вызвано в нем сознанием необходимости этого для осуществления его намерения. Предполагая сейчас указанное, очень вероятно будет думать, что Стефан выучился или, по крайней мере, начал учиться языку народа, стать просветителем которого принял намерение, еще до отбытия из Устюга к избранному им месту пострижения.

Для пострижения в монахи Стефан избрал один из монастырей своего епархиального города Ростова, именно—монастырь св. Григория Богослова, находившийся подле епископи и называвшийся

266

Затвором. Название монастыря, может быть, от того, что в древнее, как в позднейшее, время он пригорожен был глухой стеной к стене архиерейского монастыря, так что не было собственных ворот из него, но нужно было входить в него и выходить из него чрез архиерейский монастырь, и что, может быть, относительно выхода из него немногих его монахов, ибо он был маленький, существовали особые строгие правила, иначе сказать—что он представлял собою монастырей, особенно строгих затворников, устроенный для монахов, желавших подобного затворничества, кем-либо из ростовских архиереев 1). Причину, по которой Стефан избрал для своего пострижения монастырь Григория Богослова составляло то, что в монастыре этом была хорошая библиотека, которою он желал воспользоваться для довершения своего самообразования: «пострижеся,—говорит о Стефане жизнеописатель, во граде Ростове у святого Григория Богослова в монастыри, нарицаемем Затворе, близ епископьи, яко книги многи бяху ту, довольны суща ему на потребу почитания ради». Если верно сделанное нами объяснение названия монастыря Затвором, то могло влечь в него Стефана и особенное удобство предаваться в нем чтению книг, а равно и монашеским подвигам. В монастыре Стефан со всем рвением занялся довершением своего самообразования, предавшись деннонощному чтению книг, как о том настоятельно говорит жизнеописатель. Указывая на стремление Стефана к приобретению самообразования не поверхностного, а основательного, Епифаний говорит, что он заботился не только о том, чтобы как можно более прочесть книг, но и о том, чтобы как можно лучше усвоят читаемое, так чтобы не оставалось непонятного для него в прочтенном ни одного стиха или ни одного предложения (ни одной фразы). Для лучшего уразумения всего читаемого усердно искал он собеседований с книжными и разумными людьми, старшими его по возрасту. Как будто монастырек Григория Богослова по преимуществу населен был книжными монахами и как будто собеседования, которым, ища лучшего во всем уразумения, усердно предавался Стефан, происходили именно в стенах самого монастырька.

1) Может быть, что под узким некоим, и невидным местом, в котором на писанья себя вдаль автор записи об епископе ростовском Кирилле, читаемой в Лаврентьевской летописи под 1281-м годом, должно разуметь именно ваш монастырь Григория Богослова.

267

Но Стефан не кончил своего самообразования на том, чтобы с наибольшею основательностью прочесть возможно большее количество славянских книг. Он еще выучился греческому языку, чтобы иметь возможность читать греческие книги, которые не были переведены на славянский язык. Это известие, что Стефан выучился греческому языку так неожиданно, что не все расположены верить ему. Однако, жизнеописатель Стефана монах Епифаний, при всей своей наклонности к риторике, был человек очень почтенный,—под старость он был избран братством Троицкого монастыря в свои духовники, и чтобы его слова, что Стефан хорошо выучился греческому языку и постоянно читал греческие книги,—что он умел говорить по-гречески и что он делал переводы с греческого 1), представляли собою не что иное, как выдумку и наглую ложь, и притом выдумку и ложь, говоренные современникам Стефана, так как житие написано вскоре после его смерти, допустить этого нравственным образом совершенно невозможно, иначе пришлось бы отказаться от веры во чтобы то ни было и на всю историю пришлось бы махнуть рукой. Вопрос в том, с какого повода Стефан мог возыметь охоту выучиться греческому языку и как он мои выучиться ему в Ростове. По известию жизнеописателя, Стефан постригся в монахи в Григорьевском монастыре при епископе ростовском Парфении; об этом Парфении есть вероятность думать, что он был родом грек; а если мы предположим это последнее, то для нас и объяснится все дело. Парфений занял кафедру ростовскую в бытность митрополитом московским св. Алексия; мы имеем полный список епископов, поставленных св. Алексием, и в этом списке нет Парфения: в объяснение такой загадки представляется вероятным думать, что Парфений был родом грек, что он пришел в Россию уже готовым епископом или уже имея сан епископа и что св. Алексий только назначил его на место, но не посвящал его. При епископе Греке могли быть чиновники Греки, ибо он мог прийти с тем или другим количеством спутников (с целою некоторою свитою); у чиновников Греков могли оказаться греческие книги, которые не были переведены на славянский язык или же о переводе которых на славянский язык не было известно Стефану,—а в этом

1) «Желая же большого разума, яко образом любомудриа изучнся и греческой грамоте и книги греческия извыче добре, и почиташе я и присно имеяше я у себе, и бяше умея глаголати тремя языки, тако же и грамоты три умеяше, яже есть: русскыи, гречески, пермский»,—II. стр. 122 col. 2, К. стр. 8.

268

и будет разгадка всего дела: увидев у Греков греческие книги, которые не были переведены на славянский язык или о переводе которых на славянский язык не было ему известно, он возгорелся желанием читать их и для сей цели и решился выучиться у греков греческому языку 1). Господствующие у нас представления о греческом языке таковы, что он есть язык необыкновенно трудный,—что ему нужно учиться многие годы и что ни у кого не хватит терпения доучиться ему до конца. Греческий язык действительно есть язык не особенно легкий; но тем не менее весьма возможно выучиться ему, а при усердии и решительной настойчивости и в не особенно продолжительное время. Всем и каждому известно, что наш знаменитый баснописец И. А. Крылов, будучи почти 60-летним стариком, вздумал как-то выучиться греческому языку и выучился ему в очень непродолжительное время. Но если Крылов, будучи почти 60-летним стариком и принявшись за изучение языка не по какому-нибудь серьёзному побуждению, а просто по капризу, выучился ему очень скоро: то молодой человек, каковым был Стефан, обладавший хорошею способностью к изучению языков и решившийся изучить греческий

1) В объяснение того, как Стефан мог выучиться в Ростове по-гречески, ссылаются на известие жития царевича ростовского Петра, что в ростовском соборе при современном царевичу епископе ростовском Кирилле (1230—1262) на левом крылосе пели по-гречески. Ссылка до крайней степени смешная. Неужели думают, что в пономари ростовского собора были ставимы люди, знающие греческий язык и что в руках у них был круг греческих богослужебных книг? Сам епископ Кирилл или кто-нибудь из его предшественников завел, чтобы в ростовском соборе в дни архиерейских служений или вообще в дни праздничные, для большей торжественности, петы были на левом крылосе: Господи, помилуй и Подай, Господи, или же только одно первое, не по-славянски, а по-гречески: вот то единственное, что может быть предполагаемо (не выходя из границ здравого разула) о знаменитом греческом пении в ростовском соборе. Но едва ли, упрощая дело, не должно еще понимать свидетельство житии иначе, нежели как оно обыкновенно понимается, именно—разуметь его не об языке, а о напеве, ибо говорится, что в ростовской церкви св. Богородицы были тогда «пении доброгласная, якоже ангельская: бе бо тогда в церкве левый крылос греческыи пояху, а правый русский» (Об епископе ростовском Кирилле, который прославляется за свою необыкновенную учительность и за то, что всем украсил соборную ростовскую церковь, как никто из его предшественников, и которому поэтому весьма вероятно усвоят и заведение греческого пения в том или другом смысле, см. в Лаврентьевской летописи, в помянутой выше записи, читаемой под 1231-м годом).

269

язык по побуждению весьма серьёзному, мог выучиться ему еще гораздо скорее 1). Решаясь изучить греческий язык, Стефан мог одушевляться и бывшим перед ним живым примером св. митр. Алексия, который, как известно и про что, нужно думать, знала вся тогдашняя Россия, состояв наместником митрополии при митрополите—греке Феогносте, научился от домашних последнего греческому языку. Так, Стефан выучился греческому языку и, по словам его жизнеописателя, усердно читал греческие книги. Делая общий отзыв о нем, как об ученом человеке, Епифаний говорит, что он был чудный дидаскал, исполненный мудрости и разума, и что он был научен всей внешней философии, книжной мудрости и грамотной хитрости. Слова Епифания нужно понимать так, что Стефан начитан был не только в книгах отеческих и вообще церковных, но и в книгах научно-серьёзного содержания светских, и если он не позволяет себе в сем случае присочинения, то начитанностью в светских научного содержания книгах Стефан мог быть обязан только книгам греческим, ибо на славянском подобными книгами было весьма скудно.

Основываясь на свидетельстве Епифания, мы должны представлять себе Стефана человеком с блестящими умственными способностями и вместе с тем ученым в тогдашнем смысле слова или книжным начетником не только одним из лучших в России, но при его знании греческого языка и совсем исключительным. Мы не имеем возможности в полной мере поверить справедливости Епифаниевых речей о Стефане, потому что не осталось от последнего таких сочинений, на основании которых можно было бы произвести подобную поверку. Но все-таки мы имеем возможность до некоторой степени поверить справедливость Епифаниевых речей, ибо не оставив после себя сочинений нарочитых и более или менее значительных по размерам, Стефан оставил после себя одно небольшое и случайное сочинение. История и внутренние качества этого сочинения не служат к опровержению Епифания. В 1386-м году, уже будучи епископом, Стефан имел нужду посетить Новгород; не особенно задолго перед тем в Новгороде возникла секта Стри-

1) С точки зрения семинариста, который учится греческому языку 10-ть лет и который в конце концов не в состоянии перевести двух—трех стихов из евангелия, нужно учиться этому ужасному языку целую жизнь, да и то не выучишься... На самом деле при усердии и небезталанности можно хорошо выучиться по-гречески приблизительно в полгода и уже не более как в год.

270

гольников, и архиепископ Новгородский Алексий просил Стефана; во время его бытности в Новгороде, чтобы он составил обличение на явившихся развратников веры Христовой, каковую просьбу Стефан и исполнил, написав небольшое обличение на Стригольников, сохранившееся до настоящего времени. То обстоятельство, что Алексий, обходя всех книжников своей епархии, обратился к Стефану с просьбою о написании обличения, свидетельствует, что последний действительно пользовался репутацией выдающегося книжного человека; а по внутренним своим качествам обличение справедливо должно быт признано за очень хорошее: оно написано замечательным образом литературно, замечательным образом неспутанно в изложении мыслей, чем особенно страдают наши старые писатели, и с весьма искусной постановкой полемики, так что более доказательного обличения на Стригольников не могло быть и написано (не опровергая справедливости того обвинения на духовенство, из-за которого Стригольники отделились от церкви, ибо положительного факта, каковой представляло собой это обвинение, конечно, нельзя было опровергнуть ни при каком искусстве, Стефан убедительно доказывает несправедливость и незаконность отделения Стригольников от церкви из-за этого обвинения). А если предположить, что обличение было написано Стефаном во время самого пребывания в Новгороде, то, принимая во внимание краткость времени, которое он мог иметь в своем распоряжении, нужно будет признать его небольшое полемическое сочинения совсем блестящим.

Говоря о Стефане главным образом как о человеке ученом или книжном, жизнеописатель его сообщает нам, и что такое он был как инок. Как инока Епифаний представляет его строгим подвижником. «Облечеся, говорит он о Стефане, во мнишьский чин и добре потружася в иноческом житьи, подвизався на добродетели постом и молитвою, чистотою и смирением, воздержаньем и трезвением, терпением, беззлобием, послушанием же и любовию, паче же всех вниманием божественных писаний...; со тщанием чернечьствоваше, со тщанием всяку добродетель творяше...; сице ему иночьствующу, доброму еже о Христе житью его дивляхуся мнози не точью иноци, но и простая чадь»... Как человек нарочито книжный, Стефан нес в монастыре и соответственное послушание, а именно— писал святые книги, в чем, по свидетельству Епифания, имел и великое искусство, быв не только каллиграфом, но и тахиграфом, т. е. не только доброписцем, но и скорописцем. Спустя неизвестное вам время после поступления в монастырь,—после того, нужно под-

271

разумевать, как достиг канонического 25-ти летнего возраста, он посвящен был в диаконы, т. е. иеродиаконы.

Наделенный от природы отличными умственными способностями, Стефан со всем старанием образовывал из себя ученого богослова и вообще ученого человека в тогдашнем смысле этого слова не столько для себя самого, сколько ради той внешней высокой цели, чтобы явиться достойным проповедником истинного Бога перед языческим народом, апостольское дело обращения которого к христианству было им задумано. Языческий народ, поселения которого прилегали к родине Стефана городу Устюгу и обратить который в христианство возжегся он желанием, представляли собою принадлежащие к финскому семейству народов вычегодские Пермяне или Пермяки, получившие потом у нас особое имя Зырян 1) (от одного частнейшего племени в народе, которое в XIV в., у Епифания, называется Сырьянами). Этот народ—вычегодские Пермяне или Пермяки собственно составлял половину целого народа Перми или Пермяков,— другую половину составляли Пермяки камские, остатки которых сохраняют имя Пермяков до настоящего времени и область которых носила название Великой Перми. Но две половины народа обособились одна от другой так, что принимаются за два особые родственные народа (оба народа и доселе называют себя одним и тем же именем, но один народ очень плохо разумеет или совсем не разумеет язык другого народа). Поселения Зырян,—как мы будем называть вычегодских Пермяков, которых обратил Стефан в христианство, находятся в восточной половине нынешней вологодской губернии, по реке Вычегде, впадающей в Северную Двину на 70 верст ниже Устюга и по притокам Вычегды—с севера Выму и с юга Сысоле, при чем на северо-востоке довольно значительно вдаются и в архангельскую губернию, по реке Печоре с впадающей в нее Ижмой и по верхней Мезени. В настоящее время поселения Зырян отделяются от Северной Двины и от лежащего на ней Устюга довольно широкой полосой чисто русских поселений. Но в XIV веке, во времена Стефана, они подходили к самому Устюгу, нынешняя же довольно широкая полоса чисто русских поселений явилась таким образом, что ближайшие к Устюгу и вообще к Двине Зыряне совершенно обрусели. Стольным или главным местом зы-

1) По Географич.-статистич. словарю Семенова, первый известный раз, как вычегодские Пермяки называются Зырянами, относится к 1573-му году, — т. II, сл. Зыряне.

272

рянской земли в отношении гражданском и религиозном или по крайней мере—во втором было теперешнее село Усть-Вым, находящееся при впадении Выма в Вычегду, в 83-х верстах к востоку—северо-востоку от своего уездного города Яренска, который в свою очередь находится в 260-ти верстах к северо-востоку от Устюга. Что касается до данничества Зырян Русским, то с давнего и до позднейшего перед Стефаном времени они были данниками Новгородцев, а в неизвестное точным образом ближайшее перед Стефаном время их взяли у Новгородцев сами великие князья 1).

Благой и святой помысл стать просветителем языческого народа, как мы сказали, но всей вероятности пришел Стефану, когда он еще жил в Устюге и собственными глазами смотрел на язычников. Тогда же, сказали мы, вероятно он выучился или по крайней мере начал учиться и зырянскому языку. Но приступить к осуществлению своего помысла Стефан мог не скоро. Чтобы получить благословение от начальства идти на проповедь к язычникам, ему над-

1) Епифаний, который не лог не знать дела точным и достоверным образом, ясно представляет Зырян времени Стефанова данниками самих великих, князей. Он влагает в уста волхвов зырянских, старавшихся отвратить Зырян «от веры московского проповедника, какового представлял собою Стефан: «от Москвы может ли что добро быти нам? не оттуду-ли нам тяжести быша и дани тяжкие и насильства и тивуни и доводщици и приставницы?» и потом говорит о Стефане, что он своими ходатайствами перед вел. князем многажды избавлял Зырян от работы и насилия и тиунския продажи и облегчал тяжесть даней, а о Новгородцах говорит как о людях сторонних Зырянам, которые лишь терпели от грабительства новгородских так называемых ушкуйников. Если в договорной грамоте вел. князя с Новгородцами, писанной в 1471-м году, Пермь значится в числе волостей, принадлежащих последним (Собр. госудд. грамм. и договв. т. I, V 20, стр. 27, Акт. Экспед. т. I, № 91, стр. 67): то необходимо разуметь тут Пермь камскую без Перми вычегодской. Что последняя Пермь перешла под власть вел. князей до 1471-го года, на это мы имеем ясное свидетельство в послании митр. Ионы к Вятчанам, которое писано около 1452-го года и в котором Вятчане упрекаются: «ныне воевали есте великого князя вотчину: Сысолу и Выл и Вычегду»,—Акт. Ист. т. I, № 261, стр. 490, Памятники канонич. права, изд. Павловым, № 73, col. 592. И в списке Двинских земель 1471-го года дается знать, что вычегодская Пермь давно принадлежала вел. князьям, ибо об одной из областей этой Перми, Важке, лежавшей по реке того же имени, впадающей в Мезень (северо-западный угол нынешнего яренского уезда, составляющий так называемые Удоры или Удорский край) говорится, что она «исконное место великого князя Вычегодское, Пермяки»,—Акт. Экспед. т. I, № 94, стр. 75.

273

лежало стать из юноши мужем; для крещения обращаемых и для водворения у них богослужения ему надлежало быть иеромонахом; но он мог быть поставлен в иеромонахи не ранее как по достижении 30-ти летнего возраста, ибо строгое каноническое предписание, чтобы не поставлять в пресвитеры ранее 30-ти лет, нужно думать, соблюдалось у нас в древнее время по крайней мере в отношении к монахам. Предположив, что Стефан поступил в монастырь 20-ти летним юношей и что он не приступать к прямому осуществлению своего намерения до 30-го года своего возраста, получим, что он прожил в монастыре, приготовляясь к своей миссии отдаленным образом, чрез довершение своего образования, о чем мы говорили выше, лет до десяти. Приступ к прямому осуществлению намерения должен был начаться с доизучения зырянского языка Если до пострижения в монахи Стефан только начал изучение языка то само собою понятно, что он должен был доизучить его; если же до пострижения в монахи он и совсем изучил его, то при неимении практики на нем в продолжение десяти лет должен был более или менее забыть его и во всяком случае утратить способность легко и свободно говорить на нем, что для него нужно было как для будущего проповедника христианства Зырянам. Ничего не говорить Епифаний, но необходимо думать, что для доизучения зырянского языка Стефан возвращался в Устюг. В случае, если бы он был человек богатый, он мог бы при посредстве своих устюжских родных выписать к себе зырянина в Ростов, но предполагать, чтобы он был человеком богатым, нет совершенно никакого основания; но даже и будучи человеком богатым, он должен был бы предпочитать доизучение зырянского языка в Устюге, при условии обращения в среде многих Зырян и о бок с самыми местами их обитания, в которые можно было делать экскурсии, чем в Ростове при помощи одного Зырянина, который относительно многого из быта, знание чего нужно было при изучении языка, лишь рассказывал бы то, что в Устюге можно было видеть собственными глазами. Вообще, наиболее вероятным представляется думать, что для изучения зырянского языка Стефан возвращался в Устюг. В Устюге он мог жить в одном из двух его монастырей, а то и у своих родных, ибо в древнее время весьма допускалось пребывание монахов в миру даже и без причин особенно благословных. Из монастыря, принадлежавшего к архиерейскому дому и находившегося в непосредственном ведении архиерея, каков был монастырь Григорьевский, Стефан не мог уйти без дозволения и благословения по-

274

следнего. А таким образом, нужно принимать, что уходя из монастыря в Устюг доизучать зырянский язык на тот конец, чтобы, с языком этим стать проповедником христианства у Зырян, Стефан испросил благословение на сие у епископа ростовского.

Доизучив зырянский язык, на что, само собою разумеется, потребовалось не какие-нибудь недели две-три, а может быть—полгода, может быть—год, а может быть—и более того, Стефан не пошел непосредственно за тем на проповедь к Зырянам. У него» было после сего еще другое приуготовительное дело. Он решил по обращении Зырян в христианство дать им богослужение не на славянском, а на их собственном зырянском языке, для чего нужно было составить зырянскую азбуку, которой дотоле у Зырян не было, и перевести богослужебные книги на зырянский язык. Зыряне не представляли из себя полуобруселых инородцев, среди которых были более или менее многочисленные колонии Русских и территории которых принимались бы за чисто русские, так чтобы не могло приходить на мысль посредством введения у них богослужения на их. собственных языках искусственно обращать их в особые народы, которыми они переставали быть в действительности,—Зыряне представляли собою особый от Русских и живший отдельно от них, народ, имевший только то отношение к ним, что платил им дань:, и Стефан, последуя примеру Константина философа, первоучителя славянского, и признавая справедливость и основательность тех доводов, которыми этот последний защищал свой перевод богослужебных книг на славянский язык от нападений на него так называемых триязычников, решил сделать для Зырян то же самое, что Константин сделал для Славян. Богослужение у Зырян на их родном зырянском языке не могло быть введено Стефаном, собственною властью, а только под условием полученного им разрешения на сие от главы русской церкви митрополита. Когда же, спрашивается, Стефан испросил требуемое разрешение: тогда ли уже, когда сделал все дело и пришел просить разрешения пойти на проповедь к Зырянам, или перед тем, как приступать к делу,— разумеем составление азбуки и перевод книг? Епифаний ничего не отвечает на этот вопрос, как и на многие другие вопросы, но само по себе представляется гораздо вероятнейшим думать, что до приступа к делу, а не после его совершения. Составить азбуку зырянского языка не составляло большого труда, но перевод богослужебных книг на зырянский язык, по совершенной неприготовленности его к выражению понятий христианского вероучения и всяких

275

отвлеченных понятий, представлял собою труд весьма большой, и если бы Стефан решился на него без испрошенного предварительно разрешения, то он решился бы на весьма большой труд с очень большим риском, что совершит его напрасно, ибо наперед он никак не мог быть уверен, что разрешение будет ему дано. При этом он справедливо мог опасаться, что если изобретет азбуку и сделает перевод книг без предварительного разрешения, то подвергнется за сие гневу, который испортит ему все дело так, чтобы даже не получить дозволения идти и на проповедь. На проповедь к Зырянам Стефан отправился после смерти св. митрополита Алексия в 1378-м или 1379-м году. Но если он предварительно испрашивал разрешения на изобретение зырянской азбуки и на зырянский перевод богослужебных книг, что думать представляется вероятнейшим, то он испрашивал его у св. Алексия. А таким образом, -есть очень большая вероятность думать, что богослужение у Зырян на их собственном зырянском языке было введено с разрешения и благословения сего великого святителя. Надлежит думать, что и составлением азбуки и переводом книг Стефан занимался не в Ростове, возвратившись в него из Устюга, а все в том же Устюге, ибо при этом ему необходимо было для всякого рода лингвистических или язычных справок и для разрешения всякого рода язычных недоумений находиться среди Зырян или по близости их.

При изобретении или составлении своей зырянской азбуки Стефан не последовал примеру Константина философа, не приспособил к зырянскому языку славянской азбуки, как тот приспособил к славянскому языку азбуку греческую, а составил свою особую азбуку, не имеющую ничего общего с азбукою славянскою и которая по общему виду своих более квадратных, чем круглых, букв, напоминает азбуку еврейскую или же славянскую азбуку не кирилловскую, а глаголическую 1). Если справедливо предположение ученых,

1) Зырянскую азбуку с названием и начертанием ее букв см. у Карамз. т. V, прим. 125, и особенно в статье г. Лыткина: «Пятисотлетие Зырянского края», напечатанной в декабрьской книжке Журнала Министерства Народного Просвещения за 1883-й год; без начертания букв в статье II. Д. Шестакова: «Св. Стефан, первосвятитель Пермский», напечатанной в I выпуске Известий и Ученых Записок Казанского Университета за 1868-й год, стр. 75 sqq. Образцы Зырянского письма: в сейчас указанной статье г. Лыткина, в статье г. Шестакова: «Чтение древнейшей Зырянской надписи», напечатанной в январской книжке Журнала Министерства Народного Просвещения за 1871-й год, и вбро-

276

что в знаки для букв своей азбуки Стефан взял черты и резы или руны, которые употреблялись Зырянами прежде, то нужно будет думать, что он поступил так из желания сделать свою азбуку как можно более простою для Зырян и такою, чтобы самым внешним, своим видом, быв составлена из знаков давно знакомых, она влекла их к себе, а не отталкивала от себя. Если же он сам в точном смысле слова изобрел знаки для букв, то трудно будет сказать что-нибудь о побуждениях к сему и едва ли можно будет слишком похвалить изобретение 1)...

Составив зырянскую азбуку и совершив перевод богослужебных книг на зырянский язык в том или другом объеме необходимого, при чем переводить, если имел под руками греческие богослужебные книги, мог не только с славянского перевода, но и с греческого оригинала 2), Стефан отправился в Москву, чтобы испросить себе дозволение и благословение пойти на проповедь евангелия к Зырянам у избранного в преемники св. Алексию и заведовавшего митрополией после его кончины архимандрита Михаила—Митяя 3). Архимандрит Михаил, обыкновенные представления о котором, как о нехорошем временщике вел. кн. Дмитрия Ивановича, совершенно несправедливы, о чем мы говорили выше, принял св. Стефана с величайшею благосклонностью, именно так, как и надлежало принять

шюре K С. Некрасова: «Пермския письмена в рукописях. ХV века», Одесса, 1890.

1) Известный, польский историк Литвы Нарбутт, представляющий собою впрочем не столько историка, сколько летописца (с отличавшими польских летописцев непохвальными особенностями), идя далее других ученых, хочет видеть в зырянской азбуке св. Стефана нисколько не изобретенную им, а взятую совсем готовою, древнюю биармскую азбуку (употреблявшуюся и в Литве!), см. его Dzieje starožytce narodu Litewskiego, т. I, стр. 448, Dodatek V, О Abecadle Виarmskiem.

2) Можно было бы предполагать, что желание переводить богослужебные книги с греческого оригинала было одним из побуждений и выучиться греческому языку. Но мы не указываем на это побуждение, не будучи уполномочиваемы к сему жизнеописателем Стефана.

3) На задаваемый некоторыми вопрос: почему за дозволением и благословением пойти на проповедь евангелия к Зырянам Стефан обратился не к своему епископу ростовскому, а к самому заведовавшему митрополией, ответ есть тот, что, не говоря о всем другом, дозволение пойти на проповедь евангелия к Зырянам с богослужебными книгами, переведенными на зырянский язык, мог дать, только последний и никак не первый.

277

человека, пришедшего просить о дозволении предпринять апостольский подвиг. Великий князь Дмитрий Иванович, с своей стороны, отнесся к просьбе Стефана с такою же величайшею благосклонностью, как и нареченный митрополит. Государь был человек искренно и усердно благочестивый и не мог он от всего сердца не сочувствовать мысли о просвещении светом христианства язычников; а при этом не мог он не находить осуществления мысли весьма важным и желательным и в видах государственных (Епифаний мало и сухо говорить о Михаиле и совершенно несправедливо вместо него выдвигает на сцену епископа коломенского, который был только исполнителем, чужих приказаний, по причинам, понятным для нас: во-первых, у нареченного митрополита,—как упоминали мы, выходило очень большое недоразумение с преп. Сергием Радонежским, учеником которого был Епифаний; во-вторых, вообще у монахов он оставил самую дурную по себе память, ибо намеревался принять крутые меры к их исправлению). Если справедливо наше предположение, что Стефан предварительно испрашивал у св. митр. Алексия дозволения ввести у Зырян богослужение на их родном языке, то Михаил подтвердил данное Алексием разрешение; а если предположение несправедливо, то он дал это разрешение. Дотоле Стефан имел степень диакона; но для крещения имевших принимать христианство и для введения у них богослужения ему нужно было иметь степень пресвитера, и по приказанию Михаила он поставлен был в иеромонахи (помянутым епископом коломенским). Затем, нареченный митрополит снабдил Стефана всем нужным для поставления церквей и для введения богослужения у будущих христиан,—антиминсами с святыми мощами, св. миром, маслом деревянным и всем потребным, т.-е., как должно думать, иконами, богослужебными сосудами и одеждами и всякою церковною утварью. Так как Михаил не только был любимцем вел. князя, но пользовался чрезвычайною любовью и всех государевых бояр, то весьма вероятно думать, что бояре, быв приглашаемы им к вспомоществованию снарядить человека на святое предприятие, усердно содействовали ему, по возможности щедро снабдить Стефана всем нужным для будущих зырянских храмов,—увидим ниже, что не забыты были и самые деньги. Димитрий Ростовский говорит о Стефане в Четь-Минее, что «взя же преподобный и грамоты из Москвы «; Димитрия повторяют почти все позднейшие. Однако Епифаний не говорит о грамотах и мы недоумеваем, какие бы они могли быть: содержали предписание, чтобы Зыряне не убивали Стефана? но это само собою разумелось; содер-

278

жали предписание, чтобы Зыряне приняли христианскую веру? но если бы находили возможным сделать такое предписание, то давно бы его сделали чрез полицейских чиновников.

Получив в Москве разрешение и усердное благословение пойти на проповедь к Зырянам и снабженный всем для этого необходимым, Стефан отправился в свой Устюг, чтобы из него понести слова благовестия Христова язычникам. Позднейшее предание гласит, что Стефан спустился от Устюга вниз по Двине до впадения в последнюю Вычегды,—до первого от Устюга, находившегося при впадении Вычегды в Двину, зырянского селения,—в настоящее время это известное село Котлас, к которому проведена железная дорога на Двину от Вятки, и что с этого первого зырянского селения и начал свое благовествование. Заставляя Стефана после непродолжительной проповеди крестить жителей селения, предание далее говорит, что от Котласа он предпринял по Вычегде путь к стольному месту Зырян Усть-Выму, но что, совершая путь, он останавливался для проповеди в лежавших по реке селениях,—что довольно многие, или по крайней мере некоторые из них крестил, и что в тех селениях, которые крестил, ставил часовни 1). Но это позднейшее предание о проповеди Стефана по дороге в Усть-Вым не может быть признано за достоверное. Не говоря уже о том, что во времена Стефана поселения Зырян начинались не у впадения Вычегды в Двину, а у самого Устюга, должны быть сделаны против предания два решительные возражения. Во-первых, крестив жителей Котласа и селений, лежавших по Вычегде до Усть-Выма, Стефан не мог бы дать им священников и ввести у них богослужения, а крестив оставил бы их с тем, с чем они прежде были: для чего же бы было тратить время на их обращение и какая была бы цель крестить их и что бы могли сделать крещенные с этими часовнями, кроме разве того, чтобы, возвратившись к язычеству, поставить в них своих идолов? Во-вторых, благоразумие требовало, чтобы Стефан начал свою проповедь именно в стольном месте Зырян—Усть-Выме. Из нашей русской истории мы знаем, что в гражданских делах отношение подчиненных городов и селений к их старшим и стольным городам выражалось положением: «на

1) См. в Энциклопед. лексиконе Плюшара статью покойного Н. И. Надеждина о реке Вычегде,—Лексикона т. XII, стр. 240, также Сказание о жизни и трудах святого Стефана, епископа Пермского, Л. М. (архимандрита, умершего архиепископом, Макария), Спб., 1856, стр. 11.

279

что старейшии сдумают, на том же пригороды станут»; а из истории других народов мы знаем, что тем же положением выражались отношения младших городов и селений к старшим и стольным городам и в делах религиозных. Когда известный креститель балтийских Славян Оттон Бамбергский (1124—1139) пришел с проповедью христианства в подручный город ранее старшого города, то жители первого сказали ему: поди ты в наш старший город, если, там тебя послушают, то и мы послушаем 1). Так, начни Стефан проповедь у Зырян не с стольного Усть-Выма, а с указанных селений, ему несомненно говорили бы сейчас приведенное, т. е. что пойди ты в Усть-Вым, если там тебя послушают, то и мы послушаем.

Таким образом, необходимо думать, что для проповеди христианства у Зырян Стефан прямо отправился из Устюга в стольное их место Усть-Вым. Подробностей о прибытии Стефана в Усть-Вым Епифаний не сообщает никаких и даже совсем обходит его молчанием. Позволим себе остановиться на одной подробности, которая не имеет большой важности, но речи о которой не лишни и: прямо требуются дальнейшим повествованием. По прибытии в Усть-Вым Стефан должен был как-нибудь устроиться относительно житья в нем: как же он устроился? Предполагать, чтобы он поселился на квартире у какого-нибудь Зырянина—язычника, весьма невероятно: что же думать? Представляется необходимым думать, что он поставил себе в Усть-Выме свой собственный домик и что в этом собственном домике он и поселился. Относительно того, как он поступил с изготовлением себе домика, можно полагать надвое, именно—или что он срубил его по прибытии на место с помощью одного-двух прислужников, которых привез с собой, и с помощью тех лодочников, которые доставили его в Усть-Вым, или же что он привез его с собой готовым в разобранном или собранном виде. Последнее гораздо более вероятно, чем первое, ибо изготовление домика на месте было бы сопряжено с большими хлопотами, а что касается до домика готового, то, по свидетельству иностранцев, в старое время у нас весьма распространен был обычай строить небольшие дома в одних местах с тем, чтобы перегонять их по рекам разобранными или совсем собранными в другие места, и.

1) Vita S. Ottonis в Acta SS. Болландистов, Июля t. I, р. 400, см. также Историю Балтийских Славян Гильфердинга, в Полн. собр. сочини, т. I, стр. 12.

280

следовательно—Стефану стоило только купить подобный дом в Устюге и привезти его с собой на плоте в Усть-Вым. Запас принадлежностей для будущих храмов, которыми он наделен был в Москве, должен был составлять значительную кладь. Мог он привести эту кладь с собой же, взяв в сем случае для путешествия в Усть-Вым из Устюга значительных размеров судно, а мог на время оставить и в Устюге.

Прибытие Стефана в Усть-Вым, конечно, было таким событием для его жителей, которое совсем ошеломило их, ибо что могло быть более неожиданным, чем приезд человека для проповеди новой веры? Опомнившись от страшной неожиданности, могли бы они этого человека, приехавшего к ним проповедовать новую веру, честно и нечестно обратить вспять, не давая ему и высадиться на берег. Но человек этот был из Москвы и, вольные слушать его или не слушать, они не могли воспрепятствовать ему поселиться между ними...

Поселившись в Усть-Выме, Стефан усердно помолился Господу Богу о ниспослании Им своего благословения на предпринимаемое дело и начал евангельскую проповедь к Зырянам. Его ожидал успех полный и сравнительно скорый, но не совершенно быстрый. На первых порах вняли его проповеди очень немногие, а что касается до большинства, то оно оставалось глухо к ней и старалось о том, как бы выпроводить от себя проповедника. Если бы Зыряне были народом более храбрым, то очень могло бы случиться, что, желая избавиться от настоятельной проповеди Стефана, они наложили бы на него свои руки; но Зыряне народ очень не храбрый, они суть люди прямо трусливые: не отваживаясь наложить на Стефана своих рук из боязни, что жестоко отомстит за него страшная для них Москва, они старались выжить его от себя фальшивыми, так сказать, страхованиями: под предводительством своих волхвов и кудесников они собирались вокруг его жилища, вооруженные кольями, и грозили убить его, они обкладывали его домик хворостом и соломой, грозясь сжечь его живым (не отваживаясь наложить на Стефана своих рук Зыряне сами сознавали свою трусость и курьёзно -оправдывались в ней перед собою: «хитрый человек этот Стефан,— говорили они, никак первый не начнет боя, вот если бы начал, тогда бы мы показали ему себя», как будто можно было ожидать от Стефана, чтобы он зачем-то начал бой). Готовый потерпеть за Христа и самую смерть, если бы то суждено было, Стефан нисколько не смущался страхованиями и отвечал на них усилением проповеди.

281

В это первое время упорства Зырян он имел досуг, чтобы заниматься продолжением своего перевода богослужебных книг на зырянский язык.

Имев на первых порах малый успех, но одушевляясь твердою надеждою на последующие большие успехи, Стефан построил в Усть-Выме, для немногих крещенных им и с целью производить впечатление на некрещенных, великолепную деревянную церковь во имя Благовещения Богородицы, «яко сий праздник есть зачало всем праздником великим Господним и яко се есть начаток спасению нашему» 1). Материала для великолепной деревянной церкви было изобилие вокруг Усть-Выма; но строили ее, конечно, не Зыряне, а плотники, выписанные из России, из Устюга: великолепная церковь должна была обойтись более или менее дорого, а это и дает знать, что Стефан щедро был наделен в Москве между прочим и деньгами. Церковь была поставлена на холме, и полагают, что этот холм есть искусственный, насыпной: если так, то и насыпка холма могла стоить недешево. В Усть-Выме был другой холм, на котором стояла главная зырянская кумирня,—и на искусственном или на естественном холме Стефан поставил церковь за тем, чтобы она так сказать являлась параллелью кумирне,—чтобы, смотря на великолепную церковь и на кумирню, представлявшую собой здание вовсе не великолепное,—нечто, как должно думать, в роде простого, довольно большого сарая, Зыряне предрасполагались этим смотрением и этим сравнением в пользу христианства. Выражаясь не совсем определенно, Епифаний как будто хочет сказать, что церковь освящена была торжественным образом; если так, то нужно будет думать, что для освящения церкви было вызываемо духовенство из Устюга. Священником построенной церкви Стефан стал сам, чтецами и певцами ее могли быть некоторые из крещенных им и без дьяческого посвящения; а что касается до диакона, то или посылал он для поставления во диаконы одного из крещенных им в Москву, к митрополиту, или же находил возможным обходиться пока и без него.

Великолепная церковь, построенная Стефаном, производила на Зырян очень большое впечатление; сам он своею кротостью и сво-

1) Епифаний: «Потщася заложите святую церковь Божию, юже украси всяким украшеньем, яко невесту добру преукрашенну, юже створи высоку и хорошу, юже устрой красну и добру, юже изнаряди чюдну вправду и дивну»— II. стр. 130, К. стр. 22.

282

им ласковым обращением с ними успел приобрести их полное расположение, и тем не менее они колебались последовать его неустанному приглашению оставить свою ложную веру и принять истинную веру, которую проповедовал им он. Возвещая язычникам об едином истинном и живом Боге, сотворившем небо и землю, христианский проповедник доказывал им, что их идолы суть простые и мертвые обрубки дерева и чурбаны, в которых вовсе не обитает никаких благотворящих или вредящих им богов, как это они воображали. Но умы неразвитых людей убеждаются только осязательными доказательствами: нужно было наглядным образом показать им это, нужно было доказать им, что тщетна их надежда, будто мнимые боги их обладают достаточным могуществом, чтобы защитить себя от дерзкого на них посягателя, каков был он— христианский проповедник. Св. Стефан, подвергая опасности свою жизнь, решился сделать это чрез предание огню главной кумирницы усть-вымской, которая была главной кумирницей и всей зырянской земли. Улучив время, когда в кумирнице никого не было и когда она никем не была охраняема, Стефан поджог ее. Прибежавшие разъяренные волхвы и кудесники бросились на него с кольями и топорами, но от идолов и мнимых богов остался один пепел... Это минутное обращение всего множества богов в ничто, при чем боги не тронули ни единого волоса на голове дерзновенного, поднявшего на них руку, произвело на народ потрясающее впечатление. На пепелище своей кумирни и как бы на пепелище самого своего язычества жители Усть-Выма собрались на большой сход для решения вопроса: что им делать. Горячая и настоятельная проповедь св. Стефана к этому сходу убедила язычников, что их погибнувшие бога действительно суть ничто и привела их к решению: принять единого великого и истинного Бога, который им проповедовался. Таким образом началось крещение Зырян, как целого народа... Припоминается подобное деяние, имевшее место за много времени до Стефана и сопровождавшееся такими же благими последствиями. Креститель Немцев архиепископ Бонифаций (715—755) нашел в стране Гессенцев посвященный Тору или богу грома и пользовавшийся величайшим общенародным почитанием старый дуб. Чтобы показать язычникам ничтожность мнимого бога, будто бы обитавшего в дереве, он срубил последнее собственными руками, и когда народ, с уверенностью ожидавший жестокой казни ему от бога за его дерзновение, увидел, что он остался цел и невредим, то был так поражен

283

этим, что в большинстве своем решил креститься 1)... Стефан крестил жителей Усть-Выма не таким образом, чтобы тотчас, как изъявили они желание креститься, вести их к реке. Он по возможности приготовил их к принятию христианства, заповедав им в продолжение известного времени ходить к церкви Божией в качестве оглашенных и усердно учив их в это время истинам христианской веры.

Крещенным нужно было дать духовенство и устроить у них надлежащим образом богослужение. Это и было непосредственным дальнейшим делом Стефана. Из среды крещенных он набрал мужей, юношей и детей, которые бы могли быть поставлены во священники и на прочие церковные должности и начал учить их чтению по своей новоизобретенной зырянской азбуке и совершению служб по своим новопереведенным зырянским книгам. Те из набранных кандидатов, которые по своему возрасту тотчас же после обучения могли быть поставлены во священники и на прочия церковные должности, были посланы им в Москву для посвящения. В тоже время он поставил в Усть-Выме еще две церкви. Церкви эти, поставленные именно на том холме, на котором стояла сожженная кумирня, были во имя Николая чудотворца и архангела Михаила. Построение последней церкви, по сохранившемуся преданию, соединено было со стороны Стефана с одним деянием, сходным по смыслу и по цели с сожжением кумирни и представлявшим собою повторение деяния Бонифациева. На холме, близко или не близко от бывшей кумирни, стояла огромная береза или огромная ель, к которой народ имел великое благоговение, как к своего рода божеству (может быть, принимая ее за обиталище какого-нибудь бога или многих богов). Священное дерево, к которому никто не смел приступиться, Стефан срубил своими собственными руками и поставил церковь так, чтобы пень дерева служил основанием для ее престола 2).

1) По уверению Бандтке в Истории государства Польского, к принятию христианства Литовцами при Ягайле «наипаче содействовало замечание (народа), что боги отнюдь не мстили тем, кои, по повелению короля, угасили беспрестанно пылавший в Вильне священный огонь, истребили божественных змей и вырубили священные рощи и дубы»,—русск. перев. т. П, стр. 3 нач..

2) См. в Ист. Иер. VI, 573. Предание, принимающее дерево за березу, говорит, что береза называлась прокудливой: «прокудливая береза»,—у архим. Макариястр. 14. Прокудливый, от прокудить, значит: творящий беды, пагубный, зловредный (λυμεών, perniciosus), см. Словарь Востоковапод сл. прокоудлив.

284

Народ зырянский в лице Усть-Вымлян склонился к решению принять христианство вместо язычества, но были против этого решения зырянские волхвы и кудесники. Эти последние употребляли все свои усилия, чтобы отвращать народ от Стефана и от его новой московской веры. Знаменитейшим между кудесниками зырянскими, их старейшиною и главою, был в то время кудесник по имени Пам 1). Находясь в возрасте дряхлой старости и имея жительство не в Усть-Выме, а довольно далеко от него 1), он, как кажется, сначала не принимал участия в борьбе против Стефана, предоставляя ее товарищам более молодым. Но когда дело приняло такой серьёзный оборот, что отеческому язычеству начало грозить неминуемое падение, волхвы подвигли выступить против Стефана и этого своего старейшину, представлявшего последнюю их надежду. Пам приехал в Усть-Вым и обратился, с одной стороны, с своими увещаниями к крещенным Зырянам, убеждая их возвратиться к отеческой вере, с другой стороны—начал держать прения с Стефаном. Между крещенными нашлось было некоторое количество слабых, которые вняли было увещаниям волхва, но здесь тотчас же поправил дело св. Стефан, противопоставив увещаниям Пама свои увещания; что же касается до большинства, то оно, оставаясь твердым в христианстве, отвечало волхву, что Стефан доказал ничтожество и бессилие языческих богов 3). В прениях с Стефаном Пам не сдался на до-

1) Пам называется сотником: «Пам сотник». Это значит, что он был не только кудесником, но и чиновником (в то время, о котором говорим, может быть, уже заштатным). Государственную власть у Зырян и Пермяков, равно как у восточных соседей тех и других Вогуличей, составляли князья или князьки (князь в старославянском смысле этого слова), под которыми были чиновники, называвшиеся по-русски сотниками, см. у Карамз., т. VI, 33 и прим. 461.

2) По преданию, Пам имел жительство в селении Княжь-Погост, находящемся на реке Выме верстах в 40 от Усть-Выма (бывшем, как полагают, главным местом зырянского племени Вымичей), — у Надеждина в Лексиконе Плюшара, XII, 230.

3) На похвальбу Пама, будто он напустит на Стефана своих многих богов и будто боги устрашат, прогонят и сокрушат его, крещеные Зыряне между прочим отвечали волхву: «безумный старый человек, что напрасно хвалишься на истинного раба Божия! Этот Стефан уничтожил ваших богов и они не могли ему вредить; сняв пелены с главных кумиров, он отдал их, для поругания идолов, своему слуге Матвейку и этот сделал из них подштанники и онучи и ногавицы и износил без всякого вреда, а был нашего же рода—Пермин»,— Епифаний в II. стр. 139, col. 1, в К. стр. 41.

285

воды и увещания первого, но само собою разумеется, что и сам в свою очередь не одолел его. Для посрамления перед народом христианского проповедника и для дискредитирования таким образом его проповеди, а вместе с тем и для показания превосходства своего и своей веры, престарелый волхв надумал хитрым образом прибегнуть к такому же наглядному средству, с помощью какого Стефан показал ничтожество языческих богов. Представляя себе Стефана таким же колдуном, каким был, т. е. мнил себя сам, Пам спросил его: умеет ли он заговаривать огонь и воду, и получив в ответ, что не умеет и не учился этой хитрости, он сделал Стефану публичный вызов: доказать, чья вера лучше и чьи боги сильнее, посредством испытания огнем и водой, именно—что пусть оба они пройдут сквозь пылающий огонь и пусть оба пройдут известное пространство в реке подо льдом (от проруби до проруби). Расчет у Памы был тот, что Стефан, не умея заговаривать огонь и воду и воображая умеющим делать это его—волхва, откажется от вызова и таким образом осрамит перед народом себя и свою веру. Но он совершенно обманулся в расчете и хитро умышленное им средство послужило только к тому, чтобы его собственными руками нанесен был окончательный удар язычеству. В твердом уповании на чудодейственную и всесильную помощь Божию св. Стефан не колеблясь принял вызов. Нашли в городе отдельно стоящий дом (горение которого не причинило бы пожара), подожгли его, отворив предварительно его двери, и когда он разгорелся, Стефан взял за руку волхва, приглашая его войти внутрь, в отворенные двери: но Пам отказался. Пришли к реке, сделали во льду на известном расстоянии две проруби, с тем, чтобы одною войти под лед, другою выйти, Стефан опять настоятельно приглашал волхва идти и Пам решительно опять отказался. Этот великий позор, которым покрыл себя старейшина кудесников, должен был заградить уста и сих последних, так чтобы умолкли или стали бессильными всякие речи против христианства.

Когда была уничтожена в Усть-Выме главная языческо-зырянская кумирнида, когда жители этого главного места всей земли изъявили желание креститься; когда явились здесь три христианские церкви, так что стольное место земля превратилось из языческого в христианское: совершенная победа христианства над язычеством в зырянской земле была делом решенным и достигнутым. Усть-Вым была для Зырян головой, которой принадлежали думы за всю землю; как везде и всегда было и как это и должно быть, что сдумала

286

сделать голова, то необходимо и неизбежно должны были сделать из все, кто признавал себя принадлежащим к составу ее тела, ибо решение головы было решением за всех и имело быть обязательным для всех. После крещения Усть-Выма зырянской земле ничего не оставалось делать, как стремиться стать христианскою в полном, своем составе. Действительно так это и было: со всех концов, земли начал стекаться к Стефану в Усть-Вым народ, ища от него научиться новой московской вере, которую он водворил в стольном их месте и требуя от него крещения. Таким образом, после водворения Стефаном христианства в Усть-Выме дело стало в такое положение, что не столько он должен был стараться, чтобы, обратить народ в христианство, сколько сам народ искал от него, чтобы он сделал его христианским. Требовались однако личные путешествия Стефана по погостам и селениям. Он должен, был ходить по одним и другим отчасти для того, чтобы крестить, в них всех жителей (после приходивших к нему в Усть-Вымкрестить и всех не приходивших), главным же образом за тем, чтобы уничтожать в них местные кумирницы. Мы сказали, что св. Стефан, уничтожив в Усть-Выме главную кумирницу Зырян, наглядным образом убедил их в том, что их языческие боги суть ничто; но это «ничто «не совсем точно. Оно должно быть понимаемо в своем собственном смысле (отсутствия существования), только по. отношению к немногим из народа, по отношению же к большинству последнего оно должно быть понимаемо в смысле ничтожности (как качественного предиката к существующему). Невозможно, чтобы языческий народ, обращаемый в христианство, в самом большинстве своем сразу признал своих языческих, богов за действительное ничто; видя, как проповедники христианские с совершенною безнаказанностью истребляют богов, большинство народа, не переставая верить в их существование, приходит к убеждению в их ничтожности в сравнении с Богом христианским, силою которого действуют проповедники, так что собственно принимает последнего не как Бога единого, а как Бога высшего, чем его боги. Не переставая верить в существование богов, большинство народа не перестает верить и в то, 4to боги все таки суть боги,—что, хотя они ничтожны пред могуществом Бога христианского, но обладают достаточною силою, чтобы защищать. себя от людей и мстить этим последним в случае оскорблений. На. этом основании большинство всякого языческого народа, обращенного в христианство, и после обращения не -перестает питать страх к

287

своим прежним богам и не дерзает поднимать на них свои собственные руки, опасаясь их мщения. Как бывает вообще с язычниками, принимающими христианство, так это было и с Зырянами. Жители погостов и селений приходили к Стефану в Усть-Вым и просили у него крещения; но, возвращаясь домой, они не дерзали поднимать своих рук на местные кумирни своих прежних богов. Таким образом, св. Стефан должен был предпринимать путешествия по погостам и селениям, чтобы собственными руками уничтожать находившиеся в них местные кумирни. Зыряне—язычники имели обыкновение делать приносы богам из своих промысловых добыч и поэтому их кумирниды были увешаны шкурами соболей, куниц и лисиц, и всяких других пушных зверей, которые, давая кумирницам вид как бы меховых магазинов, в общем каждого места составляли значительные ценности и которые во всяком случае предоставляли собою обильный материал для лучшей меховой одежи. Предавая огню кумирницы, св. Стефан истреблял в этом огне и все то, что в них находилось; и подобным своим бескорыстием возбуждал удивление в народе.

Уничтожая, кумирни, св. Стефан приказывал рубить по погостам и селениям церкви и поставлял, т. е. собственно определял, к ним священников, насколько у него могло доставать приготовленного запаса этих последних.

Апостольская деятельность св. Стефана среди Зырян была чрезвычайно благоуспешна. Он отправился на проповедь к ним в 1378-м или 1379-м году, а к 1383-му году, т. е. в продолжение четырех или пяти лет, он настолько успел утвердит и распространить между ними христианство, что в сем году у него явилась мысль отправиться в Москву, чтобы просить новокрещенным своего особого епископа. Побуждением для Стефана желать, чтобы новокрещенным дан был свой особый епископ, по словам его жизнеописателя, было то, что до Москвы очень далеко от земли зырянской 4) и что для последней было» бы очень затруднительно обращаться в нее со всякими делами и нуждами церковными. Должно предполагать, что у него были при этом и другие, не менее важные, побуждения. Крестив Зырян, св. Стефан крестил не всю Пермь, а только часть ее; после крещенной части оставалась еще собственная или так называемая Великая Пермь (нынешняя Пермская губерния): если бы не

1) От Москвы до Яренска 1163 версты; а от Яренска до Усть-Выми считают 85 верст.

288

дать стране своего особого епископа, то распространение христианства в ней, не имея руководителя в лице этого епископа, могло бы остановиться на половине, только на том, что сделал сам Стефан. Затем, если бы предоставить страну пастырскому пасению только священников и управлению архиерейских чиновников, не дав ей собственного епископа, то одни и другие, не имея над собою непосредственного и близкого надзора, могли бы вести дело так, что крещенные опять возвратились бы к своему старому язычеству. В Москве, просьба св. Стефана о даровании Зырянам своего особого епископа была принята великим князем и митрополитом, которым был тогда Пимин, без всяких возражений с полною благосклонностью, и в епископы эти поставили самого св. Стефана. Жизнеописатель уверяет, что не нашли никого более достойного занять кафедру епископскую, чем он; но с совершенною вероятностью следует думать, что вовсе не было и охотников занять исключительную кафедру, на которой ожидало человека как раз противоположное тому, что на обыкновенных кафедрах,—не сладость сидения с возможностью устранения всяких горечей труда, а напротив одна горечь последнего, без всяких сладостей первого 1). Св. Стефан посвящен был в епископы зырянские или,—как он и преемники его назывались, пермские 2), митрополитом Пимином в начале 1383-го года (в зимние месяцы. Январь—Март).

Возвратившись в Усть-Вым, имевший стать кафедральным городом новых епископов, св. Стефан сделал в нем своим кафедральным архиерейским собором первопостроенную в ней церковь Благовещения Богородицы, а для своего обитания устроил большой монастырь при церкви архангела Михаила 3). Совершенно ничего не говорит жизнеописатель, как было обеспечено великим князем содержание нового епископа или было ли оно как-нибудь им обеспечено. Све-

1) Жизнеописатель Стефана, указывая на темные стороны нравов своего времени, говорит о поставлении Стефана в епископы: «не добивался владычьства, ни; вертелся, ни тщался, ни наскакивал, ни накупался, ни насуливался посулы: не дал бо никомуже ничтоже и не взял у него от поставлениа никтоже ничтоже, ни дара, ни посула, ни мзды», — II. стр. 148, col. 2, К. стр. 62 (подобное сему говорит Епифаний в житии преп. Сергия по поводу поставления его в игумены,— литографич. изд. л. 105 fin.).

2) Преемники Стефана после того, как приступлено было к крещению а собственной или Великой Перми, стали называться великопермскими.

3) Ист. Иер. VI, 572—573.

289

дения, не знаем откуда заимствованные, утверждают, что великий князь отдал в отчину новых архиереев всю Усть-Вымскѵю волость с ее богатыми пашнями и лугами, и что, кроме того, он предоставил им дань (?) с приезжавших в Пермь купцов и промышленников, которая дотоле собиралась в казну великокняжескую 1). Из тех или других источников, получал св. Стефан содержание свое в качестве епископа, но жизнеописатель дает знать, что источники, хотя бы их составляло и одно добровольное усердие паствы, были не скудные. Похваляя нищелюбие, страннолюбие и гостелюбие Стефана, он говорит: «коль краты многажды лоднями жита привозя от Вологды в Пермь и сия вся истрошаше не наино что еже на свой промысл, но точию на потребу странным и приходящим и прочим всем требующим» 2). Сведения говорят, что великий князь предоставил св. Стефану особенные преимущества перед прочими владыками и по управлению епархией и в делах судных 3); но, к сожалению, не сообщают, в чем именно состояли преимущества.

В сане епископа св. Стефан провел 14 лет жизни, с 1383-го по 1396-й год. Во все это время он доканчивал дело обращения Зырян в христианство и дело устроения у них христианской церкви: крестил остававшихся некрещенными, разыскивая таковых по всей стране зырянской и во всех ее пределах 4), воздвигал по погостам и селениям храмы и приготовлял для них священников и причетников в качестве учителя (смотрителя над учителями) в заведенном им при его кафедре с сею целью училище, устроил монастыри и собирал в них монахов, доканчивал перевод богослужебных книг на зырянский язык 5). Так как мо-

1) Архим. Макарий в Сказании, стр. 25 fin., со ссылкой на Вологодские Губернские Ведомости 1850 года, № 6; относительно волости говорит тоже и автор Истории иерархии,—VI, 572 нач..

2) II, стр. 155, col. 1 нач., К. стр. 76.

3) У Макария ibid..

4) Осталась некрещенною св. Стефаном та или другая часть Зырян, обитавших в Печорской украйне. Эти некрещенные крещены были вскоре после него монахами Троицкой Печорской пустыни (Ист. Иер. V, 550), находившейся при впадении в Печору реки Мылвы (в Вологодской губернии, в 380 верстах к северо-востоку от города Усть-Сысольска).

5) Зырянские богослужебные книги св. Стефана давно уже вышли у Зырян из употребления, быв заменены славянскими. Неизвестно, случилось ли это по доброй воле Зырян, по мере того, как распространяюсь между ними знание рус-

290

настыри представляли собою важное средство поддержания и утверждения в народе христианства; то весьма вероятно думать, что св. Стефан старался об устроении возможно большого их количества. Жизнеописатель подтверждает это, когда говорит, что Стефан между прочим «и монастыри наряжаше и в черньци постригаше и игумены им устрояше» и что «монастыри и богомолья (при нем в зырянской земле) чиняхуся» 1). После кафедрального монастыря при церкви архангела Михаила, о котором прямо говорит жизнеописатель 2)». позднейшее предание называет как построенные св. Стефаном еще два монастыря: Ульяновскую Спасскую пустыню, находившуюся на реке Вычегде в 165 верстах вверх от Усть-Сысольска (верстах в 250

ского языка, или же путем принуждения; но так как теперь вовсе не существует книг Стефановых, то по самым книгам и нельзя решить, в каком объеме сделан был Стефаном перевод. Епифаний уверяет, что им переведены; были богослужебные книги на зырянский язык в полном их объеме. О приготовлении Стефаном первой серии священников из Зырян в начале проповеди он говорит: «и заповеда учити грамоту: Часословец яве и Осмогласник и Песнивца Давидова, но и вся прочая книги», — II. стр. 135 sub fin., К. стр. 34. О совершении службы у Зырян во время епископства Стефанова Епифаний говорит: «и попове его пермским языком служаху обедню, заутреню же и вечерню, пермскою речию пояху, и канонархи его по пермским книгам канонархаша, и чтецы чтяху пермскою беседою, певци же всяко пение пермски возглашаху»,— II. стр. 149 col. 1 нач., К. стр. 63. В прошлом столетии академиком Лепехиным найден отрывок зырянской литургии Иоанна Златоустого, написанный славянскими буквами; он напечатан Лепехиным в его Дневных записках путешествия по разным провинциям российского государства, — III, 242 (см. еще в указанной выше статье Л. Д. Шестакова: «Св. Стефан, первосвятитель Пермский», отдел 6-й, озаглавленный: «О дошедших до нас древних переводах богослужебных книг на зырянском и пермском языке», стр. 90 sqq). Говоря.» о трудах Стефана еще до поставления в епископы, Епифаний пишет, что между прочим «дело ему бе: книги писаше, со русских переводя на пермьския, но и с греческих многажды на пермьския», — II. стр. 146 col. 2 fin., К. стр. 58 sub fin. Неясная и загадочная речь эта как будто дает знать, что Стефан переводил на пермский язык не только богослужебные книги, но и учительные, см. ниже.

1) II. стр. 149 col. 1, К. стр. 63.

2) Жизнеописатель говорит глухо, что в Усть-Выме «создана бысть обитель болшаа, еже потом и епископьа его наречена бысть», не называя церкви, при которой создана была обитель,—II. стр. 130 col. 2, К. стр. 23 нач.. Что она создана была при церкви именно архангела Михаила, это известно помимо него,— Ист. Иер. VI, 570 fin..

291

от Усть-Выми, упраздненную неизвестно когда до штатов 1764 г. 1), и Стефановскую пустыню, находившуюся на репке Вотчинке или Ожине, впадающей справа в Сысолу, в 60 верстах от Усть-Сысольска, упраздненную около половины прошедшего столетия; во второй пустыне, как уверяют, до самого конца ее существования церковная служба была отчасти совершаема на зырянском языке 2).

Обращая какой-нибудь народ из язычества в христианство, невозможно достигнуть того, чтобы весь он тотчас же стал чисто и истинно христианским; напротив, всегда бывает так, что первое более или менее продолжительное время после обращения большинство народа хромает на десно и на лево, т. е. двоеверствует, почитая нового Бога, которого принял, но продолжая почитать и старых богов, которых должен был покинуть: это большинство обыкновенно не может себе представить, чтобы один только Бог в состоянии был управлять всем миром и чтобы один только Он в состоянии был заботиться о всех разнообразных нуждах людей. Так это было и с Зырянами. Св. Стефан знал эту болезнь своей паствы и под конец своей жизни сделал попытку очистить или уврачевать ее от ней. Он созвал к себе представителей народа и сказал им: «до сих пор я обращался с вами как с младенцами в вере, теперь хочу испытать, пришли ли вы в возраст мужей; покажите мне от дел вашу веру, действительно ли вы крепко веруете: кто хочет показать себя более всех других истинным христианином и более всех других любящим меня, тот пусть найдет таимые (скрываемые) кумиры—у себя ли в дому или у своего соседа и где бы то ни было, пусть принесет их в народное собрание и уничтожит своими руками,—кто сделает это, того я пред всеми объявлю моим другом, возблагодарю и одарю» 3). Это некоторое «ухищрение» св. Стефана, имевшее в виду благо людей, -сопровождалось, по уверению его жизнеописателя, самыми желаемыми последствиями. Он пишет об этом: «они же (Зыряне) то (заповедь епископа) слышавше, кождо их тщашеся друг пред другом, дабы где уведати и изобрести тающься (таимый) кумир, дабы кто, варив первее, показал свое тщание, и бяше видети тогда дивно промежу ими: аще бы кто и хотел, лицемеруя о вере, свой кумир потаити, но не можаше, сами бо к себе сзирахуся, кождо бо блюдя-

1) Ист. Иер. VI, 467.

2) Ibid. VI, 328.

3) Епифаний в II. стр. 154 col. 2 на, в К. стр. 75 нач.

292

шеся, преже даже подруг его не обличит, но и клеветари (обличители) добры сами промежи собою бываху, бяху бо сведуще друг друга тайная, соседи суще межи собою: и тацеми винами напоследок истребишася домове их и до конца очистишася от кумир, и быша свершени в вере и с женами и с детьми» 1).

Принимать, чтобы св. Стефан успел совершенно очистить от кумиров весь крещенный им народ, нет сомнения, было бы преувеличенно, потому что это не бывает так скоро. Если мы дадим веру словам жизнеописателя, то их нужно будет разуметь о части народа, к которой постоянно могло быть обращено учительное слово епископа и которая вместе с тем находилась под его постоянным ближайшим надзором,—к жителям самого Усть-Выма и окрестных погостов и селений. Как бы то ни было, во всяком случае апостольское дело св. Стефана, состоявшее в крещении целого народа, представляет собою истинно замечательное дело.

Это дело его отличается весьма важною характеристическою чертой, которая придает ему совсем особое значение и достоинство. Почти все другие древнего и старого времени наши миссионеры, трудившиеся над обращением в христианство инородцев, действовали при большем или меньшем покровительстве и при большей или меньшей помощи гражданской власти, так что действовали не только, под охраною этой власти, но и при ее настоящем участии. Св. Стефан выступил на свою проповедь Евангелия и совершал ее без всякого покровительства и без всякой помощи гражданской власти. Он отправился к Зырянам обращать их в христианство, надеясь единственно на помощь Божию; он достиг того, что заставил их отказаться от язычества и принять христианство, единственно силою убеждения, без всякого и без малейшего участия принуждения. Вообще, как проповедник христианства между язычниками, св. Стефан является перед нами истинным новым апостолом.

Быв крестителем Зырян и быв поставлен в их епископы, св. Стефан в этом последнем звании хотел быть не только духовным пастырем своего народа, но, как выражается жизнеописатель, и его ходатаем, печальником и промышленником и в житейских его нуждах и делах 2). Он ходатайствовал за него пред великим князем, ища устранения злоупотреблений и притеснений во

1) Ibidd..

2) II. стр. 160 col. 1, К. стр. 87 нач.

293

взимании с него даней. Он старался отвратить грабительские на него набеги новгородских так называемых ушкуйников или флибустьеров, обращаясь к сим последним с своими увещаниями. При нападении на него другого инородческого народа—Вогуличей он воодушевлял к мужеству его воинские рати и предводительствовал последними с оружием креста в руках. Когда случался в зырянской земле голод, он старался быть питателем народа, доставая хлеб из пограничной России 1).

Кроме собственной и прямой деятельности, состоявшей в просвещении Зырян христианством, есть основания еще усвоят св. Стефану деятельность побочную, именно—поставлять его в ряду наших писателей и наших переводчиков с греческого языка.

Сохранилось до настоящего времени обличительное поучение против Стригольников, над которым читается надписание: «сие списание от правила святых апостол и святых отец дал владыце На(о)угородцкому Алексею Стефан владыка Перемыскый на Стригольникы» 2). С совершенною вероятностью предполагают, что вместо Перемыскый должно читать Перемьскый 3), т. е. Пермский, и что под автором списания нужно разуметь именно нашего св. Стефана. В 1886-м году он ездил в Новгород, как нужно думать, за тем, чтобы, искать обороны своей пастве от помянутых нами ушкуйников: в это время по просьбе архиепископа Новгородского он и мог напи-

1) Последнее жизнеописатель не прямо говорит, а только дает знать и при том не совсем ясно,—в II. стр. 155 col. 1. в К. стр. 76. В одном месте жития Епифаний дает знать, что были люди, которые находили в Стефане недостатки. Представляя пермских людей плачущими по умершем своем крестителе— епископе и сетующими на то, что он скончался и погребен в Москве, жизнеописатель влагает им в уста уже приведенные нами выше слова: «не тако тебемосквичи почтут, якоже мы, ни тако ублажат; знаем бо мы и тех, иже и прозвища ти кидаху, отнюдуже недии и храпом тя зваху, не разумейте силы и благодати Божия, бываемые в тебе и тобою», — в II. стр. 161, col. 1, в К. стр. 89. К чему относить это «храп», означающее человека, способного к насилию, к насильственным захватам («нахрапом»), и насколько оно справедливо, остается неизвестным.

2) В некоторой переделке и с усвоением патриарху константинопольскому Антонию напечатано в Актах Исторических, т. I, № 6: в подлинном виде с. сейчас приведенным надписанием в Памятниках Павлова, № 25, col. 211.

3) От Перемь—Пермь: в Новгородской 4-й летописи под 1386-м годом, именно: «Стефан влыдыка Перемьский».

294

сать свое поучение. О достоинствах поучения мы сказали выше. Мы возвратимся к нему несколько ниже, когда будем говорить о Стригольниках.

Что касается до деятельности Стефана, как переводчика с греческого языка, то имеются некоторые основания усвоят ему перевод большого юридического (юридическо-нравоучительного) сборника, известного под именем «Мерила праведного». Предисловие к Мерилу, имеющее форму поучения к великому князю (как должно думать, вместе с самым сборшиком переведенное с греческого и только обращенное с лица императора на лицо великого князя) встречается в наших рукописях в отдельном виде с надписанием, что оно есть послание Стефана к великому князю Дмитрию Ивановичу 1). Могло случиться, что предисловие, быв выписано из Мерила как отдельное поучение, усвоено св. Стефану ошибочным и несправедливым образом; но возможно и то, что оно выписано с тем самым надписанием, какое имело в неизвестных нам в настоящее время списках Мерила, и следовательно—что согласно стоявшему в некоторых списках надписанию есть вероятность усвоять перевод сборника св. Стефану. Наше надписание, заставляющее усвоять Стефану перевод сборника, дает знать, что последний совершен был им не в период жизни, предшествовавший отправлению на проповедь к Зырянам, а в период проповеднический (после Куликовской победы над Мамаем великого князя). Относительно представляющейся невероятности, чтобы в этот второй период своей жизни св. Стефан имел время заниматься переводами с греческого на славянский, может быть замечено, что он пребывал на кафедре епископской 14 лет, и что в эти 14 лет дело просвещения Зырян не находилось постоянно в таком положении, чтобы он ни на минуту не мог от него отрываться или чтобы во все время никак не мог совмещать его с другими делами. Впрочем, само собою понятно, что сейчас сказанное только отстраняет возражения против вероятности, нисколько не увеличивая ее самой (Имеем мы указания на

1) В отдельном виде с сейчас указанным надписанием предисловие найдено Погодиным в одной рукописи XVI века и в русском переводе напечатано им в Москвитянине 1847-го года, ч. I, Материалов стр. 121. Не приведенное Погодиным в подлинном виде, надписание читается у него в русском переводе: «Стефана епископа Пермского от божественного Писания поучительное послание к православному царю и великому князю Димитрию Ивановичу всея Русии, самодержцу и победителю (потому что победил он безбожного бесерменского царя ордынскаго»).

295

существование какого-то зырянского судебника 1), а с другой стороны— имеем свидетельство жизнеописателя св. Стефана, что он что-то такое переводил на зырянский язык с греческого 2). Является на основании сего некоторое побуждение подозревать: не было ли так, что св. Стефан одновременно перевел Мерило праведное на славянский и на зырянский языки. Правда, что подозрение весьма ослабляется вопросом: а на что Стефан считал бы нужным для Зырян Мерило праведное? Но, будучи весьма ослабляемо, не отстраняется однако совершенным образом, ибо возможен и такой ответ, что считал нужным почему-то нам неизвестному и для нас непонятному.—Что касается до показаний предисловия к Мерилу праведному, читаемого как предисловие, то в известных в настоящее время списках Мерила имени переводчика не обозначено, а князь, к которому адресовано предисловие, в одних списках называется Димитрием 3), под которым должно разуметь или Дмитрия Ивановича Донского или Дмитрия Александровича сына Невского (занимавшего великокняжеский престол в продолжение 1276-1277-гои 1283-1292-го годов), в других—Михаилом 4), под которым вероятно будет разуметь или Михаила Ярославича или Михайла Александровича Тверских (из которых первый † 1318-го года, второй—1400-го года), в третьих не называется по имени 5).

После 14-летнего пребывания на кафедре епископской св. Стефан скончался 26-го Апреля 1396-го года во время своего пребывания в Москве, куда он прибыл к митр. Киприану по нуждам церковным. В Москве он погребен в придворном Спасском монастыре (Спас на Бору, 6). Так как монастырь этот был усыпаль-

1) У архим. Макария в Сказании, стр. 46, примеч. 22, со ссылкой на Вологодские Губернские Ведомости 1850-го года, № 22.

2) II. стр. 146 col. 2 fin., К. стр. 58: «со русских (книг) переводя на пермьския, но и с греческих многажды на пермьския».

3) См. Розенкампфа Обозрение Кормчей, 1-го изд. стр. 265 последнего счета, и Калачева О значении Кормчей,—в Чтен. Общ. Ист. и Древн. год 3, № 3, стр. 128.

4) У Калачева ibidd..

5) Напр. в ркп. фундамент. библиотеки Моск. Дух. Акад. № 187. В новгородском Хутынском монастыре в XVII веке хранился какой-то сборник Стефана Пермского, но сборник, им составленный или переведенный, или же только им написанный,—остается неизвестным (Ундольского Опись книгам степенных монастырей, № 1886).

6) «Положиша его в пресловущем граде Москве, в монастыре святого Спаса, в церкви каменной, входящим в церковь на левой стране», Епифан..

296

ницею для московских княгинь и для умиравших в Москве князей, за исключением самих великих князей, которые погребались в церкви архангела Михаила, а умиравшие в Москве архиереи обыкновенно погребались в Чудове монастыре св. Алексия: то на погребение св. Стефана в придворной усыпальнице несомненно должно смотреть как на знак особенного уважения, которое хотел выразить знаменитому крестителю языческого народа великий князь (Василий Дмитриевич, сын Донского 1). Торжественно и формально наш новый апостол был причислен к лику святых макариевским собором 1549-го года 2).

Св. Стефан крестил одну половину народа пермского. Над крещением другой половины,—собственных Пермяков, обитавших в нынешней губернии пермской, трудились его преемники на кафедре епископской, что и удалось им достигнуть в продолжение 65-ти лет после него (окончательно крещена собственная Пермь четвертым преемником св. Стефана Ионой в 1462-м году).

1) Который, по словам Епифания, во время болезни Стефана «и сам прихожаше на посещение его».

2) Мощи св. Стефана почивают в Спасском соборе под спудом.

Страница сгенерирована за 0.05 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com