Кандидатом в митрополиты на место св. Алексия у вел. кн. Димитрия Ивановича, как мы сказали, был архимандрит, его придворного Спасского монастыря Михаил, называвшийся Митяем 1). Этот Михаил-Митяй, только мелькнувший в ряду наших церковно-исторических деятелей, ибо кафедру митрополии ему не суждено было занять, представлял собою, по уверению» летописей, человека необыкновенно и феноменально замечательного. В виду подобной замечательности Михаила летописи делают даже то, что, позволяя себе совершенно единственное в отношении к церковно-историческим лицам исключение, предлагают нарочитые о нем повести 2). Он был родом из коломенского, лежавшего на Оке, села Тешилова, сын священника 3), и до знакомства с великим князем, был.

1) «Михаил, нарицаемый Митяй»,—повесть о Михаиле; (Митяе) в летопп. Митяй есть уменьшительное от Димитрий (Митя, Митяй; Тверская летопись называет Митяя именно Митей). Вероятно, что Митяй не было прозвание Михаила, а его мирское имя в уменьшительной форме (как понимает это Степенная книга,— I. 466 нач.). Речи летописей о Михаиле вовсе не дают основания предполагать, чтобы он вместо Димитрия уменьшительно называем был Митяем в укоризну и брань: поэтому нужно думать, что он назывался так или в особую ласку и как бы в отличие от других или же просто случайным образом и без всякой причины, потому что так повелось употреблять его имя.

2) Две повести о Михаиле в Никоновской летописи под 1378 г.,—IV, 66 sqq (Вторая повесть начинается: «Подобает ведати, кто есть сей»..., стр. 68 нач.). В Воскресенской летописи (Собр. летт. VIII, 28) и так называемой Типографской (изд. в Москве в 1784 г., стр. 137) повести соединены в одну и в некоторых местах представляют свою редакцию.

3) «Сын Тешиловского попа Ивана, иже на реце Оке». В настоящее время около Коломны на Оке и не на Оке села Тешилова нет. Выло (и не знаем—есть ли) на Оке село Тешилово значительно вверх от Коломны, на той или

227

священником в самой Коломне. Вот как описывает его летописец до его наружным и внутренним качествам: «Сей убо поп Митяй бысть возрастом (ростом) велик зело и широк, высок и напруг (силен, мускулист), плечи (имея) великии и толсты, брада (у него бысть) плоска и долга, и лицем (бысть) красен (красив),— рожаем и саном (наружной представительностью и наружной красотой) превзыде всех человек; речь легка и чиста и громогласна, глас же его красен зело; грамоте добре горазд: течение велие имея по книгам, и силу книжную толкуя и чтение сладко и премудро, и книгами глаголати премудр зело, и никтоже обеташесь таков; и нети нарочит; и в делех и в судех и в рассужениях изящен и премудр, и слово и речь чисту и незакосневающю имея и память велию; и древними повестьми и книгами и притчами духовными и житейскими никтоже таков обреташеся глаголати» 1).

Как видим, летописец едва находит слова в своем языке для восхваления Михаила и хочет сказать, что он представлял собою феноменальное совершенство во всех отношениях; во всем, по уверению летописца, он превосходил всех людей: при необыкновенной наружной сановитости и красоте, при таком голосе, который делал его прекрасным певцом и единственным чтецом, он был человек необыкновенно умный и необыкновенно в тогдашнем смысле образованный, т. е. до возможной степени начитанный в книгах; одинаково исключительным образом назидательный как в духовной беседе, так и в светской или мирской, он был незаменимым дельцом во всяких серьёзных делах и вместе с тем самым занимательным собеседником в легком разговоре, так что в одинаковой мере обладал как теми качествами, которые заставляют уважать людей, так и теми, которые привлекают к ним -общую любовь (делают их любимцами общества). Очень может быть, что летописец через чур ослеплен совершенствами Михаила и изображает нам его портрет несколько преувеличенными чертами; но во всяком случае это ослепление нисколько не есть ослепление пристрастного сторонника, за которого вовсе не может быть принимаем летописец по отношению к Михаилу, и следовательно—несомненное заключение из слов летописца есть то, что Михаил дей-

на тульской стороне реки; но оно стало московским только уже при вел. кн. Василии Васильевиче (Собр. госудд. грамм. и договв. I, 281 fin., 285).

1) Никон. лет. IV, 68.

228

ствительно представлял из себя редким образом замечательного человека.

Исключительная и совершенно выдававшаяся личность Михаила привлекла к нему внимание великого князя: переведши его из Коломны в Москву, великий князь сделал его, с одной стороны, своим духовным отцом, а с другой стороны—весьма важным и одним из самых доверенных при себе чиновников,—своим печатником, и вообще приблизил его к себе в качестве своего любимца и фаворита. Как к своему любимцу Дмитрий Иванович имел к Михаилу необыкновенную привязанность,—совершенно такую, какую имел царь Алексей Михайлович к Никону, если только даже не большую: «зело любяше»,—говорит летописец—«и чествование его яко отца паче всех» 1). Вследствие этого Михаил, будучи, священником, занял такое необыкновенно высокое положение при государе, что стал как бы вторым но нем лицом: «никтоже,—говорит тот же летописец—в такой чести и славе бысть, якоже он—Митяй; славу и честь имеяше паче всех; бысть во чти ни славе от великого князя и от всех и вси чествоваху его, якоже некоего царя»... Пользуясь необыкновенною привязанностью великого князя, Михаил,— чего никак нельзя сказать о Никоне,—пользовался и всеобщею любовью: «любляху ево вси», говорит летописец; а что касается в частности до вельмож и бояр, то они не только не питали к необыкновенному во всех отношениях и смыслах фавориту зависти и ненависти, но, любя его столько же, как и великий князь, подобно сему последнему имели его своим духовным отцом (великий князь «любляше его зело, такоже и бояре его..., прихожаху к нему надух бояре и вельможи..., бысть отец духовный всем бояром старейшим» 2). Был ли заражен Михаил суетной наклонностью к пышности и щегольству или это требовалось от него его положением и нарочито, как от любимца, было требовано великим князем, только подобно вельможам и епископам он окружил себя многими слугами и отроками («многи слуга и отроки имеяше»), а в роскоши одежд превосходил всех вельмож и епископов: «по вся дни— говорит летописец — ризами драгими изменяшесь, и сияше в ево

1) Никон. лет. IV, 72 fin. Великий князь приблизил к себе Михаила около 1370-го года, когда ему было 20 лет (родился в 1350 году): выражение «яко, отца» дает знать, что Михам по отношению к великому князю находился в возрасте отца.

2) Последнее по редакции Воскресенской и Типографской летописей.

229

одеяниях драгах якож некое удивление, никтоже бо таковая одеяния ношаше и никтоже тако изменяйтесь по вся дни ризами драгими и светлыми, якоже он—поп Митяй».

«В таковом чину и устроении», как выражается летописец, Михаил провел много лет. За два года до смерти св. Алексия освободилось место архимандрита в придворном Спасском монастыре великого князя, и тогда Дмитрий Иванович начал убеждать и просить Михаила, чтобы он согласился принять монашеское пострижение, с тем, чтобы из архимандритов Спасских быть ему поставленным в митрополиты на место св. Алексия. Сперва Михаил решительно отказался было пойти в монахи; но потом, отчасти преклоненный настоятельнейшими убеждениями и просьбами великого князя, отчасти же принужденный повиноваться и прямой силе 1), он был пострижен в монахи и в самый день пострижения поставлен в архимандриты на упразднившееся место.

Составляло для исследователей вопрос, как отнесся св. Алексий к назначению великим князем Михаила в будущие ему преемники. В летописях мы имеем не одно сказание о Михаиле, а два: из этих двух сказаний одно написано не сторонником его, но и не врагом,— из сказания заимствовано нами все сообщенное о нем выше и оно составляет исторический источник сведений о нем; другое сказание написано явным его врагом и по своему содержанию представляет не что иное, как обвинительную против него записку 2). В первом сказании, невраждебном Михаилу, нет совершенно ничего о том, как отнесся св. Алексий к его назначению великим князем в будущие ему—Алексию преемники: вовсе молча об этом, сказание говорит, что Михаил, постриженный в монахи, был поставлен в архимандриты Спасские с мыслью быть ему преемником св. Алексию и что по преставлении последнего он введен был великим князем на двор митрополичий с тем, чтобы быть поставленным в митрополиты. Сказание враждебное Михаилу уверяет, что св. Алексий отнесся весьма неблагосклонно к его избранию вели-

1) «Не все волею, но яко нужею приведен бысть (для пострижения) в монастырь святого Спаса». Выражение «яко», как видно из контекста речи, не должно быть понимаемо в том смысле, что Михаил только притворялся нехотящим, а должно быть принимаемо за особый образ выражения—или неудачный или желающий дать мысли особый оттенок.

2) Сказание о Михаиле враждебное ему занимает в Никоновской летописи первое место.

230

ким князем в будущие митрополиты, и именно—по двум редакциям сказания дело представляется в двух несколько различных видах. По одной редакции 1), св. Алексий, несмотря на все настоятельные просьбы великого князя, отказался благословить Михаила в свое место, мотивируя свой отказ будто бы тем, что апостол требует от епископа, чтобы он был не новонаук в христианстве (не из новообращенных,—1 Тим. 3, 6), а Михаил новонаук в иночестве, и говорил государю в свой последний ответ: «аз неволен есмь благословити его, но ему же даст Господь Бог и пречистая Богородица и пресвященный патриарх и вселенский собор, того и аз благословляю». По другой редакции 2), св. Алексий, быв молим и принуждаем великим князем, не нашел возможным отказать в своем согласии положительно и решительно, но дал его в такой форме, что прикровенно выразил желание и вместе изрек пророчество о несбытии хотения великого князя: «Алексий же митрополит,—говорит сказание по нашей редакции,—умолен быв и принужден (великим князем), и ни тако посули быти прошению его, но известуя святительски и старчески, паче же пророчески, рече: «аз неволен (вар. недоволен) благословити его (Михаила), но оже даст ему Бог и святая Богородица и пресвященный патриарх и вселенский собор». Можно было до некоторой степени подозревать, что сказание враждебное Михаилу, быв написано митр. Киприаном, которому Михаил с своей кандидатурой наделал слишком много неприятностей, говорит неправду. Но в настоящее время мы в состоянии сказать это последнее уже положительным образом. Найдено в рукописях послание митр. Киприана к преп. Сергию Радонежскому с его племянником игуменом Феодором, написанное вслед за тем? как он—Киприан после смерти св. Алексия неудачным образом приезжал в Москву для занятия кафедры-митрополии всея России 3). Из этого послания и открывается, что св. Алексий без всяких двусмысленностей, а с совершенным выражением своих воли и желания, насколько это от него зависело, утвердил и благословил быть

1) Как читается сказание в Никоновской летописи.

2) Как читается сказание в Воскресенской и Типографской летописях».

3) Послание вместе с другими двумя посланиями к тем же Сергию и Феодору и с четвертым посланием к неизвестному игумену напечатано в Правосл. Собеседн. 1860-го года, ч. 2. стр. 85; перепечатано в Памятниках Павлова, col. 173.

231

Михаилу его преемником. Во-первых, Киприан, как сам он говорит в послании, отлично знавший, что делалось на Москве перед, смертью и в минуту смерти Алексия, ни единым словом не намекает на то, чтобы последний не хотел благословить Михаила в, свое место; а об этом он нарочито и настоятельно говорил бы, если бы это действительно было так, потому что говорить об этом требовали бы его интересы и, это было бы для него очень важно. Во-вторых, он пространно и усиленно доказывает в своем послании, правилами каноническими, что не подобает святителю оставлять свой престол в наследие кому-нибудь и поставлять на святительское достояние, его же хощет: как совершенно ясно, это направлено против того, что св. Алексий оставил своим наследником Михаила.. В-третьих, Киприан прямо говорит о св. Алексие: «не умети было ему, т. е. не имел он права, наследника оставляти по своей смерти».. Наконец, в четвертых, мы читаем у него: «виде(х) грамоту, (юже) записал митрополит умирая, и та. грамота будет с нами на великом соборе». Это значит: я видел грамоту, которою Алексий умирая записал митрополию архимандриту Михаилу, и эта грамота, будет представлена мною патриаршему собору, как доказательство незаконного поведения умершего митрополита. Известные в настоящее время греческие акты дают знать, что не задолго до смерти св. Алексия было посылаемо из Москвы посольство к патриарху с прошением, чтобы от этого последнего признан был преемником его—Алексия избранный великим князем кандидат (см. о сем несколько ниже). Из актов прямо не видно, чтобы посольство было посылано не одним только великим князем, а вместе и самим св. Алексием. На основании сейчас сказанного, это представляется более чем, вероятным. Мы знаем, что св. Алексий сначала пытался было назначить своим преемником преп. Сергия Радонежского. Из этого следует, что Михаил не был для него кандидатом, на котором, он прямо и с первого раза остановился вместе с великим князем и что он что-то такое имел против него. Что именно мог иметь св. Алексий против Михаила, не можем сказать положительно; не невозможно, во-первых, допускать, что он, бывший регент и правитель, государства в малолетство государя, увидев при великом князе на своем месте его нового любимца, питал к последнему человеческое чувство ревности; во-вторых—вероятно предполагать, что в, Михаиле, весьма не охотно пошедшем в. монахи, он не находил достаточно монашеского скромного духа,—что кандидат в митропо-

232

литы представлялся ему человеком более должного мирским и светским 1).

В то время, как на Москве избирали преемника св. Алексию, в Киеве сидел, ожидая его смерти, уже готовый ему преемник. Это—Киприан.

Киприан знал, что в Москве питают к нему величайшую вражду за его поступки с св. Алексием; он знал, что там выбран в преемники последнему любимец великого князя, к которому государь имел необыкновенную привязанность. Несмотря на все это, он решился после смерти Алексия ехать в Москву, чтобы добывать себе кафедру митрополии всея России. Великий князь, узнав об его намерении приехать в Москву, расставил на дороге кордоны, чтобы не пропускать его. Но и это его не остановило: он явился в Москву, пробравшись окольными путями. В Москве с ним случилось то, чего и следовало ожидать по его совершенно экстраординарному поведению: он был схвачен и посажен в заключение (арестован), а потом со всевозможным бесчестием выпровожен вон.

Совсем исключительный поступок Киприана дает знать, что он принадлежал к числу людей, способных действовать напролом и наделенных тою храбростью, которая берет города. Но, не представляя его себе человеком из рук вон взбалмошным, трудно допустить, чтобы он не имел никаких оснований питать хотя бы слабые надежды. II действительно имеются данные предполагать, что у него были некоторые основания питать некоторые надежды. Михаил был таким любимцем великого князя, в котором государь не слышал своей души; вместе с великим князем его чрезвычайно любили и весьма желали видеть митрополитом все бояре. Между тем мы читаем в сказаниях, что совершенно иначе относилось к нему все духовенство, начиная от высшего и до низшего, и как черное, так и белое,—что духовенство чрезвычайно не любило его и крайне не желало видеть его митрополитом. Что могло быть причиной этих нелюбви и нежелания, скажем несколько ниже; но весьма вероятно

1) Св. Алексий, после того, что испытал он от Киприана, конечно, не имел никакого желания видеть его своим преемником: но так как избранный было им самим кандидат—преп. Сергий Радонежский решительно отказался от сделанного ему предложения: то и во всяком случае он должен был согласиться на кандидатуру Михаила. А грамоту на имя Михаила он дал, очевидно, для того, чтобы, в виду притязаний Киприана, бесспорным образом была ведома всем его воля.

233

думать, что на них-то Киприан и основывал свои некоторые надежды. Вместе с помянутым выше письмом его к преп. Сергию, писанным после изгнания из Москвы, сохранилось письмо его к тому же Сергию, писанное с дорога в Москву 1). Письмо очень кратко и не заключает в себе ничего особенного: митрополит извещает преп. Сергия, что идет на Москву, и выражает желание видеться с ним. Очень возможно подозревать, что за невинным письмом скрывалось нечто другое и что одновременно с ним Киприан обращался к Сергию с весьма важными исканиями, о которых неудобно было говорить в письме и которые имели быть переданы устно его доставителями, именно—с тем исканием, чтобы преп. Сергий вместе с другими влиятельными у великого князя лицами из духовенства агитировал перед последним в пользу его — Киприана. На эту-то агитацию, с убеждениями к которой Киприан мог обращаться и не к одному преп. Сергию, а и к другим, имевшим авторитет у великого князя лицам из среды духовенства 2), и мог возлагать он некоторые, оказавшиеся совершенно тщетными, надежды.

О приезде Киприана в Москву и о том, что случилось с ним здесь, мы узнаем из его послания к преп. Сергию, писанного после его изгнания отсюда. Это послание, в котором он, с одной стороны, сообщает о случившемся с ним, а с другой и главное— изливает свои жалобы на великого князя, производит истинно удручающее нравственное впечатление. Киприан успел достигнуть того, чтобы патриарх условным образом поставил его в митрополиты всея России, посредством представления последнему лживых доносов на св. Алексия, наполненных множеством лживых клевет на него, и употребив все средства, чтобы низвергнуть его с кафедры 3), и вот, когда устраняют его от этой кафедры, он вопиет к небу и земле и ко всем христианам об учтенной ему величайшей несправедливости, которой не слыхано во всем свете... «Тии на куны надеются»,—

1) В Правосл. Собеседн. ibid., стр. 84.

2) Вместе с тремя посланиями к преп. Сергию сохранилось послание Киприана к неизвестному игумену,—в Правосл. Собеседн. ibid. стр. 105. Если справедливо предположение, что под игуменом должно разуметь преп. Афанасия, игумена Серпуховского Высоцкого монастыря, то можно думать, что и к Афанасию Киприан обращался к теми же исканиями, что и к преп. Сергию Афанасий мог действовать на великого князя чрез своего удельного князя Владимира Андреевича и с которым Дмитрий Иванович жил в искреннейшей любви и дружбе.

3) Свидетельство соборного деяния 1380 года, в Памятнн. col. 171.

234

говорит он о великом князе с его кандидатом,—«аз же—находит он возможным утверждать о себе—на свою правду»... Как ни как, но он поставлен в митрополиты всея России, и предавая совершенному забвения средства, которыми он этого достиг, и сознавая единственно свои права, он говорит: «аще брат мой (т. е. оклеветанный им Алексий) преставился, аз есмь святитель на его месте, моя есть митрополия». Последние слова: «моя есть митрополия» звучат так странно, что являлась бы охота комментировать их с резкостью, на которую у нас не хватает духа 1). Киприан предает в своем послании отлучению и проклятию тех, кто был виновником случившегося с ним на Москве позора, но при этом, благоразумно и на всякий случай щадя единственного собственного виновника—великого князя, он суетно карает божественным гневом только несчастных чиновников последнего, которые по своему долгу повиновения государю были простыми исполнителями его воли 2).

Киприан приезжал в Москву, как это видно из его письма к преп. Сергию, между 3-м и 23-м Июня 1378-го года, 3), т. е. спустя

1) Пытавшись сейчас указанными средствами низвергнуть с престола св. Алексия, Киприан находит возможным восклицать: «Которая есть моя вина перед князем перед великим? Надеюся на Бога, не найдет во мне вины ни единыя»...

2) Относительно того, что случилось с Киприаном в Москве по его прибытии в нее, в послании читаем: «иным путем пройдох (в Москву, мимо расставленных кордонов)..., он же (великий князь) пристави над мною мучителя, проклятого Никифора, и которое зло остави, еже не сдея над мною? хулы и наругания и насмехания, грабления, голод! мене в ночи заточил, нагого и голодного, и от тоя ночи студени и нынеча стражу; слуги же моя, над многим злым, что над ними здеяли, отпуская их на клячах либивых (тощих), без седел, в обротех лычных, из города вывели ограбленых и до сорочки и до ножев и до ногавиц, и сапогов и киверев (шапок) не оставили на них!... Без вины мене обещестил (великий князь), пограбил, запрев держал голодна и нага, а черньци мои на другом месте, слуг моих опрочь; мене заточил у ночи, а слуг моих нагих отослати велел с бещестными словесы: и хто может изрещи хулы, ихже на мя изрекли?... Во мне же которую вину изнайдоша, запревши мене в единой клети за сторожьми и ниже до церкви имел есмь выхода? потом же, смеркшуся другому дневи, пришедше изведоша мене, не ведящу мне, камо ведут мене на убиение ли или на потопление; а еще бещестнейше: мене ведущей сторожеве и проклятый Никифор воевода, одежами моих слуг оболчени и на их конях и седлах ехающе»... В своем отлучении Киприан говорит: «елици причастни суть моему иманию и запиранию и бещестию и хулению»...

3) Письмо к преп. Сергию с дороги в Москву (из города Любутеска, который в настоящее время есть село Любутское, в калужской губернии, в 48 вер-

235

около четырех месяцев после смерти св. Алексия. Совершенно ничего не говорят об этом приезде его в Москву наши летописи. Причиной молчания необходимо считать то, что, явившись в Москве, он был арестован в ней так быстро и так секретно,—о чем дает знать и сам он в своем послании к преп. Сергию,—что в обществе не распространялось молвы об его приезде и что последнее осталось в совершенном неведении относительно казусного события.

Совершив неудачное путешествие в Москву, Киприан «устремился», как он сам выражается 1), для отыскания своих прав на кафедру митрополии всея России в Константинополь, к патриарху. Но и здесь он «нашел, как выражаются греческие акты, время не соответствующим своей цели»... 2).

В одном из деяний Константинопольского патриаршего собора, сообщающих относящиеся до нас сведения, читается, что патриарх константинопольский,—преемник Филофея, который поставил Киприана в митрополиты, Макарий 5) тотчас после того, как узнал о смерти св. Алексия, прислал в Великую Россию, т. е. в Москву, к вел. кн. Дмитрию Ивановичу, свои грамоты, в которых, с одной стороны, заявлял, что ни коим образом не принимает Киприана, и которыми, с другой стороны, вручал оную, т. е. Великой России, церковь архимандриту Михаилу 4). Невозможно и совсем не будет

стах от Калуги, при впадении реки Любучи в Оку) от 3 Июня; письмо по изгнании из Москвы (неизвестно откуда) от 23-го Июня.

1) В житии св. Петра,—Степ. кн. I, 422 sub fin.. Впрочем, устремился не тотчас после возвращения из Москвы: еще 18-го Октября 1378-го года он находился в Киеве и от этого числа писал письмо преп. Сергию (Правосл. Собеседн. ibid. стр. 103). В письме к неизвестному игумену, не имеющем даты, Киприан говорит, что собирается ехать в Константинополь через валашскую землю (ibid. стр. 105): по всей вероятности, это должно понимать так, что он отправился зимой 1378—79-го года, когда неудобно было плыть по Черному морю.

2) Деяние константинопольского патриаршего собора 1380-го года, в Памятнн. col. 173.

3) Филофей низведен был е кафедры, как дает знать Киприан в житии св. Петра,—Степ. кн. I, 423, Андроником, сыном импер. Иоанна Палеолога который отнял было престол у отца. А это последнее случилось 12-го Августа 1376-го года.

4) Относящиеся до нас сведения сообщают два деяния патриаршего собора,— деяние 1380-го года о поставлении в митрополиты московские Пимина и деяние 1389-го года об утверждении на кафедре митрополии всея России Киприана,—пре-

236

смысла допустить, чтобы патриарх прислал эти грамоты в Москву по своей собственной инициативе, не быв прошен из сей последней: по своей собственной инициативе он еще мог отстранить от московской кафедры Киприана, но с какой стати по своей инициативе он назначил бы на нее Михаила (про которого без сообщении из Москвы ничего не мог бы и знать)? Следовательно, из сего очевидно, что незадолго до смерти св. Алексия из Москвы присылана была к патриарху просьба об устранении от кафедры тамошней митрополии Киприана и о поставлении на нее Михаила. Из деяния соборного не видно, кем была присылана просьба,—одним ли великим князем или вместе и митрополитом, т. е. св. Алексием; но, как уже говорили мы, на основании других сведений более чем вероятно предполагать последнее. Очень может быть, что в деянии соборном, с устранением всяких сомнений, и прямо говорилось, кем была присылана просьба, но, к великому сожалению, в данном месте в нем больший или меньший пропуск, произшедший от повреждения рукописи. Как бы то ни было, но Киприан явился в Константинополь, когда патриарх был совершенно настроен в пользу московских просьб и когда он дал уже в Москву свой, приведенный нами, ответ. Естественно поэтому, что с своим исканием кафедры митрополии всея России он нашел в Константинополе время не соответствующим своей цели. Судя по тому, что говорит сам Киприан в житии св. Петра о приеме, который он встретил у патр. Макария, и о самом Макарии 1), должно думать, что прием этот был до крайней степени неблагосклонный.

Тотчас после смерти св. Алексия архимандрит Михаил возведен был великим князем, с совета и одобрения бояр, на двор митрополичий, с тем, чтобы до поставления в действительные митрополиты управлять митрополией в качестве митрополита нареченного. Киприан в послании к преп. Сергию и за ним враждебное Михаилу сказание о последнем, находящееся в летописи, уверяют, что нареченный митрополит, быв введен во двор митрополичий, «незнаемо здея страшно некако и необычно»,—что он облекся во весь сан митрополичий: возложил на себя белый митрополичий клобук, митрополичью мантию, митрополичий крест с парамандою 3),

имущественно второе. Сейчас указанное сообщает деяние 1389-го года, в Памятнн. col. 205.

1) Степ. кн. I, 422 fin..

2) В старое время у митрополитов и у епископов наших, кроме параманда, носимого монахами по рубашке, был еще другой параманд нарядный,

237

употреблял митрополичий посох,—что он становился в церкви на митрополичьем месте и даже садился в святом олтаре на митрополичьем престоле. По поводу этого обвинения на Михаила со стороны Киприана и сказания мы не можем высказаться совершенно положительным образом. По-видимому, Киприану бесцельно было клеветать на Михаила перед преп. Сергием, потому что последний очень хорошо мог знать истину; следовательно,—надлежало бы думать, что он говорит правду. Но, с другой стороны, о том, в чем обвиняет Киприан Михаила, ни единым словом не упоминает сказание летописи о Михаиле невраждебное последнему Если мы допустим, что Киприан и враждебное Михаилу сказание говорят правду, то опять останется для нас вопросом: в какой мере сделанное Михаилом было «страшно и необычно. При небывалости у нас дотоле случаев, чтобы управлял митрополиею нареченный митрополит, у нас имели дотоле место случаи, что управляли епископиями нареченные епископы: если бы мы обладали положительными сведениями, какой обычай существовал у нас относительно нареченных епископов, тогда мы в состоянии были бы в том или другом смысле высказаться о поведении Михаила; но, к сожалению, этих сведений нам не достает. В послании Киприана к преп. Сергию как будто мы находим указания, что Михаил не сделал ничего страшного и необычного, а сделал только то, что у нас делалось, и при том сде-

который при небогослужебном одеянии носим был поверх подрясника (древней рясы), а в богослужении надеваем был на подризник, и к которому принадлежал надевавшийся на шею поверх него на гайтане золотой или золоченый крест; параманд этот, в отличие от внутреннего параманда, называем был служебным, см. о нем Епифаниево житие преп. Сергия Радонежского по литографлческ. изданию л. 253 об., чины поставления в епископы в Акт. Экспед. т. №№ 184 и 375, стрр. 159 col. 2 и 473 col. 1, записку, как служил патриарх Иерусалимский Феофан в Описании рукописей Московской Д. Академии, принадлежащем архим. Леониду, вып. I, стр. 166 fin., опись Патриаршей ризницы XVII века, напечатанную в Вестнике Общества древнерусского искусства при Московском Публичном Музее на 1874—18»6 год, Ли О—10, стр. 13, Проскинитарий Суханова,—Синодальн. ркп. № 574 л. 313 об., по Казанск. изд. стр. 230 прим.. Изображение параманда—в снимках, приложенных к указателю Патриаршей ризницы преосв. Саввы, № 51.

1) Киприана и сказание подтверждает Епифаний в житии преп. Сергия, который говорит: «Взыде же на престол архиерейский некто архимандрит, Михаил именем, и дерзнув облещися в одежду святительскую и возложи на ся белый клобук».... литографич. изд. л. 256 об.

238

лал с благословения ев. Алексия. Киприан пишет: «не умети было ему (Алексию) наследника оставляти по своей смерти; коли слыпшюся преже поставления возлагати на кого святительския одежи, ихже нельзе иному никомуже носити, но токмо святителем единым». В этих словах Киприан как будто хочет сказать, что на Михаила возложил некоторые святительские одежды, благословляя его в митрополиты, сам св. Алексий. Далее Киприан пишет: «клеплют митрополита, брата нашего (т. е. Алексия), что он благословил его (Михаила) на вся та дела», именно—на употребление митрополичьих, указанных выше, одежд и на восседание на митрополичьем месте: но при снесении этих последних слов Киприана с его словами, приведенными выше, есть вероятность думать, что выдаваемое им за клевету не было клеветой на самом деле. В частности, что св. Алексий при наречении Михаила своим преемником мог возложить на него митрополичий крест с парамандом, относительно сего мы имеем решительное свидетельство или удостоверение в Епифаниевом житии преп. Сергия Радонежского. Епифаний говорит, что св. Алексий, сначала желавший было оставить своим преемником преп. Сергия, возложил было на него своими руками, яко некое обручение святительству, златой крест с парамандом 1). Рассуждая а priori весьма трудно допустить, чтобы Михаил дозволил себе в своем поведении что-нибудь страшное и необычное: будучи человеком столько умным и благоразумным, каким он нам представляется, с какой стати он хотел бы вести себя пошлым выскочкой? Что в его поведении действительно не было ничего укоризненного, «страшного и необычного», на это может быть приведено и положительное доказательство, хотя впрочем только а silentia. Находясь на кафедре митрополии в качестве нареченного митрополита, он сильно поссорился с епископом суздальским Дионисием: епископ не укоряет его, как нареченного митрополита, в неподобном поведении, между тем как в противном случае этой укоризны весьма следовало бы ожидать от епископа. Сказание летописи о Михаиле невраждебное ему говорит о заведывании им митрополией в качестве нареченного митрополита: «и седяше на великом и превысоком том столе (митрополичьем) со всякою областию и необиновением ко всем, елико подобает митрополиту владети; и по всей митрополыи с церквей дань збираше, зборные, петровские и рождественские доходы и уроки, и об-

1) Литографич. изд. л. 258 об.—254.

239

роки митрополичьи все взимаше, и живяше и властвование». В тоне сказания как будто слышится некоторый укор Михаилу за присвоение им себе слишком широкой и сверхдолжной власти. Если это так, то укор несправедлив: во-первых, Михаилу по праву принадлежала вся та власть, которою он пользовался; во-вторых, он имел грамоты от патриарха Константинопольского, которыми ему формальным образом подтверждалась вся эта власть: в грамотах патр. Макария, которые он написал в Москву тотчас после того, как узнал о смерти Алексия и в которых признавал преемником последнего (согласно прошению из Москвы) Михаила, нареченному митрополиту вручалась вся власть (πάσα ἀρχη)над московскою церковью за исключением, что само собою подразумевалось, хиротонии или права поставлять в церковные степени 1).

Патриарх константинопольский в своих грамотах, о которых мы упомянули сейчас, изъявляя свое согласие на поставление Михаила в преемники св. Алексию, вместе тем приглашал в них первого прибыть в Константинополь для посвящения 2). И Михаил, спустя то или другое непродолжительное время после наречения в митрополиты, стал было готовиться к путешествию в Константинополь. Но потом, говорит летописец, он переменил мысли и начать говорить великому князю: «написано в апостольских правилах, что два или три епископа да поставят епископа; тоже написано и в отеческих правилах: пусть соберутся русские епископы в числе 5-ти или 6-ти и пусть поставят меня в епископы и в митрополиты». Летописец совершенно ничего не говорит в объяснение этого решения Михаила, как его понимать. Так как в отношении к самому себе Михаил не имел совершенно никаких особых побуждений желать, чтобы его поставление совершилось в Москве, а не в Константинополе, ибо в последний он был призываем и ожидаем патриархом: то не невероятно предполагать, что у него, как у человека нерядового, явилась смелая мысль ввести новый порядок избрания и поставления русских митрополитов, т.-е. избрания и поставления не в Константинополе, а в самой России. Зная дела и людей в Константинополе, он мог надеяться, что успеет получить там согласие на подобное, само собою понятно—очень важное, изменение порядка замещения кафедры русской митрополии: император константинопольский, находившийся тогда в самом бедственном и жалком положении, чрезвы-

1) Соборное деяние 1389-го года, в Памятны, col. 205.

2) Ibidd..

240

чайно нуждался в деньгах 1), а в патриархии константинопольской, весьма низко стоявшей тогда в нравственном отношении, чрезвычайно были жадны до этих последних. Великий князь и бояре изъявили свое согласие на принятое Михаилом решение, и в Москву созваны были епископы. Но один из епископов разрушил задуманные планы (если только тут действительно были общие планы). Это был епископ суздальский Дионисий, который питал затаенную вражду к Михаилу, потому что сам мечтал было о кафедре митрополии 2). Явившись в Москву, он так решительно протестовал перед великим князем против намерения поставить Михаила в Москве, как против неподобающего претворения законов, что великий князь смутился и увидел себя вынужденным оставить поданную ему Михаилом мысль. Вслед за этим затаенная вражда между Михаилом и Дионисием превратилась в весьма сильную открытую ссору и дело изменилось в своем положении так, что первый, отказавшись от принятого было им решения поставиться в Москве, увидел себя вынужденным поспешить путешествием в Константинополь. Дионисий, прибыв в Москву, не счел себя обязанным явиться к Михаилу для принесения ему официального поклона, как требовалось отношениями подчиненного к начальнику. Это было принято Михаилом, которого между тем какие-то любители ссор,—из светской или духовной среды интриганы, старались всевозможным, образом вооружить против Дионисия, за крайнее себе оскорбление. Когда Михаил послал к Дионисию с выговором, почему он не пришел к нему с поклоном, как к своему начальнику, Дионисий явился к нареченному митрополиту и отвечал: «ты присылал сказать мне, что ты мой начальник, но ты мне нисколько не начальник, и не мне к тебе, а тебе ко мне надлежало прийти с поклоном: я епископ, а ты поп, но кто больше—епископ или поп?» До последней степени разгневанный, Михаил сказал на это Дионисию: «ты меня назвал попом, но подожди немного, вот я приду из Константинополя от патриарха и тогда сделаю из тебя меньше чем. нопа»: после этого,—говорит летописец,—«многа брань бысть и молва промеж их». Страшно поссорившись с нареченным митро-

1) Как известно, именно с тогдашним императором Иоанном Палеологом случился тот невероятный анекдот, что он был было заарестован своими кредиторами (в Венеции, в 1370-м году, на возвратном пути от папы).

2) Дионисий, основатель нижегородского Печерского монастыря, был поставлен в епископы св. Алексием в 1374-м году.

241

политом, епископ суздальский решился идти в Константинополь, чтобы пытаться там добыть себе митрополию под Михаилом. На чем основывал свои надежды епископ, для нас вовсе не ясно и вовсе не видно; но их нисколько не считал химерическими архимандрит Михаил; не будучи в состоянии дать делу удовлетворительного объяснения, мы с своей стороны можем только сделать указание, что надежды действительно не были совсем химерическими: до нас сохранилась грамота Дионисию патриарха Нила, преемника Макариева, которою епископ возводится в архиепископы; из этой грамоты оказывается, что Дионисий писал к Макарию и что последний приглашал его прибыть в Константинополь 1) (по господствовавшим тогда в Константинополе нравам, не невозможно предполагать, что Макарий желал видеть в Константинополе двух претендентов на русскую митрополию для того, чтобы на аукционном торге продать ее за большую цену). Великий князь, чтобы отнять у Дионисия возможность идти в Константинополь, приказал схватить его и посадить в заключение. Тогда епископ, по деликатному выражению летописи, «преухитрил» государя, а по неделикатному выражению простого языка обманул его: он начал проситься у великого князя на свободу и уверял его, что не пойдет в Константинополь без его дозволения, а в поручители по себе представил преп. Сергия Радонежского 2). Великий князь, поверив Дионисию и полагаясь на его поручителя, выпустил его на свободу и отпустил на его кафедру. Но епископ, не долго побыв в Суздале, перебрался из него в Нижний-Новгород и оттуда, выдав своего поручителя, побежал Волгой в Константинополь. Михаил, заподозривая преп. Сергия в сообщничестве с Дионисием, воспылал против него страшным гневом и грозил уничтожить его монастырь 3); но в то же время он и сам нашелся вынужденным поспешить путешествием в Константинополь.

1) Акт. Ист. т. I, № 251, стр. 431, col. 1 нач.

2) В летописи читаются загадочные речи об отношении преп. Сергия к Михаилу: «Митяю же не вверившесь Диониеей епискуп Суздальский, сице же и преподобный игумен Сергей Радонежский»,—Ник. лет. IV, 72.

3) «Преподобный же игумен Сергий рече: молю Господа Бога сокрушенным сердцем, да не попустит Митяю хвалящусь разорити место сие святое и изгнати нас без вины»,—ibidd..—Если бы не постигла Михаила скорая смерть, то, конечно, недоразумение разъяснилось бы и он примирился с преп. Сергием, хотя и был значительно иного духа, чем сей последний.

242

Св. Алексий скончался 12-го Февраля 1378-го года. Архимандрит Михаил отправился в Константинополь после 20-го Июля 1379-го года. Следовательно, он пробыл на кафедре митрополии в качестве нареченного митрополита год и пять месяцев.

Как уже мы говорили, великий князь Дмитрий Иванович имел, к Михаилу необыкновенную дружескую привязанность, «зело любяше и чествоваше его яко отца паче всех». Вследствие этого он снарядил его в Константинополь совершенно исключительным образом: во-первых, на случай каких-либо там нужд и на случай недостатка денег он вверил ему, так сказать, всю свою волю и снабдил его всем своим кредитом,—он дал ему неписанные хартии или бланки, припечатанные великокняжескою печатью, на которых, он мог бы писать от лица великого князя, какие находил нужным, грамоты, и на которых он мог бы писать на имя великого князя заемные письма или векселя в таких суммах, в каких бы оказалась (не превосходящая кредит великого князя) надобность; во-вторых, он отправил с ним, для его сопровождения, чрезвычайным образом блестящую свиту. Свиту эту, до того многочисленную, что она представляла из себя целый «полк велик зело», составляли: три архимандрита, митрополичьи владимирские клирошане, московского собора протопоп и протодиакон, большое количество игуменов, священников, диаконов и монахов, боярин великого князя, имевший представлять собою лицо последнего, как его посол, и вместе тем. получивший от него старейшинство или начальство над всем поездом 1), пятеро бояр митрополичьих, два переводчика, лучшие митрополичьи дворные люди и лучшие митрополичьи слуги. Необыкновенные были устроены Михаилу и проводы из Москвы; его провожали далеко за город «с великою честью и славой»: сам великий князь с своими детьми и боярами, все епископы, все архимандриты и игумены, священники и монахи, купцы и житейские люди, и множество народа. 26-го Июля Михаил с полком своих спутников переправился у Коломны через Оку и держал путь на Рязань. Из Рязани он пошел в степь ордынскую или татарскую, чтобы пройти ею до моря кафинского или Черного. В Орде остановил было его Мамай; но, после непродолжительной задержки, отпустил с честью, приказав выдать ему ярлык (сохранившийся до настоящего времени) и проводить до самого моря 1). Сев в корабль, Михаил переплыл.

1) Юрий Васильевич Кочевин Олешинский.

2) Ник. лет. IV, 83.

243

Черное море и уже приближался Босфором к Константинополю, так что уже стал виден этот последний; но тут... по воле Божией внезапно кончились его повесть и история: он вдруг заболел и скоропостижно умер, так что привезен был в Константинополь уже мертвый, с тем, чтобы только быть в нем погребену 1).

Прежде чем расстаться с Михаилом, мы должны сказать о нем несколько дополнительных слов. Враждебное ему сказание о нем летописи уверяет, что, вопреки великому князю и боярам, весьма не желали видеть его в митрополитах, на месте Алексиевом, священники и монахи, и потом говорит, что когда он был возведен на двор митрополичий, то «нача вооружатись на священники и на иноки и на игумены и на архимандриты и на епискупы, и оеуждаше и продаяше многих и востаяше со властью, не обинуяся никогоже»..., что «епискупи и архимандриты и игумены и иноцы и священницы воздыхаху от него, многих бо и в вериги железныя сажаше и наказываше и смиряше и наказываше их со властью». Если всего этого сказание не сочиняет, с целью представить Михаила ненавистным тираном и мучителем, то оно дает нам знать, что Михаил собирался было быть митрополитом исключительным. Предполагать, чтобы он поднял жестокое гонение на духовенство, начиная с епископов, ни с того ни с сего и без всякого повода, конечно, было бы вовсе неосновательно и несостоятельно. Если он поднял это гонение, то необходимо предполагать, что он обрушился с ним на людей недостойных. Следовательно, необходимо предполагать, что он хотел было поставить задачей своего правления реформу нравов духовенства от верху до низу. Сказание дает знать, что Михаил в избытке наделен был мужеством и энергией, которые требовались для предположенной было им весьма трудной миссии, и следовательно—дает право предполагать, что миссия не окончилась бы тем печальным совершенным фиаско, каким через 80 лет после него она окончилась у одного из его преемников (митр. Феодосия)...

Нельзя искренно не пожалеть, что такова была судьба человека, несомненным образом чрезвычайно замечательного 2).

1) Он погребен был при какой-то церкви в Галате.

2) В одной рукописи XVII—XVIII века, находящейся в библиотеке св. Синода (носящей название Цветец духовный) сохранились выписки из так называемой Пчелы (о ней—Ит. 1 полов., стр. 752), которые принадлежат Михаилу и которые он сделал, по замечанию одного из их переписчиков, «укоризны наво-

244

Но самую грустную сторону внезапной смерти Михаила составляет то, что именно она послужила вовсе нечаянным поводом для прискорбнейших замешательств на кафедре митрополии, так что вся его недолгая история обратилась как бы только в присказку к наипечальнейшей сказке.

Спутникам Михаила после его смерти надлежало возвратиться в Москву ни с чем и с неожиданною вестью об его смерти. Но они этого не сделали: они решились поставить митрополита из среды самих себя. Мы сказали, что Михаилу сопутствовали три архимандрита; архимандриты эти были: Иоанн московского Петровскаго монастыря, Пимин переяславского Горицкого монастыря и Мартиниан неизвестного коломенского монастыря. Того или другого из двух первых архимандритов и решила посольская рада поставить в митрополиты. Между сторонниками обоих кандидатов вышли продолжительные и горячие споры; но наконец взяла верх сторона Пимина 1). На одной из неписанных хартий или на одном из бланков, которыми снабдил великий князь Михаила, написали от лица первого прошение к патриарху о том, чтобы Пимин был поставлен в митрополиты. Патриарх Нил, преемник Макария, который звал Михаила в Константинополь, исполняя мнимое прошение великого князя, и поставил Пимина в митрополиты.

Представляется до крайней степени недоуменным и непонятным, с какой стати послы могли решиться на такое вопиющее дело, как этот их самовольный приговор искать поставления в митрополиты одного из бывших между ними архимандритов: чтобы захотеть распорядиться кафедрой митрополии самим собой, помимо великого князя, для этого им надлежало быть людьми безумными или людьми, что называется, о двух головах. Как же объяснять себе совершенно невероятный их поступок? Единственно возможное и един-

дяче на Дионисия (суздальского), еже о иноцех властолюбцех», см. Срезневского Древние памятники русского письма и языка, стр. 110, col. 1 fin.. Возможно, что выписки имеют значение для характеристики Михаила, а поэтому желательно, чтобы кто-нибудь нарочито посмотрел их.—Одна из слобод, примыкающих к городу Коломне, называется Митяевской (словарь Семенова под сл. Коломна): весьма вероятно думать, что слобода была подарена вел. кн. Дмитрием Ивановичем Михаилу и что она носит имя своего бывшего знаменитого владельца.

1) Иоанн нисколько не прочь был стать митрополитом; но когда взяла сторона не его, он, как водится, громко завопиял, что послы творят неправду пред Богом и пред великим князем.

245

ственно вероятное объяснение есть то, что они были увлечены и подбиты к нему Греками. В наших летописях и в греческих актах утверждается, будто патриарх, ставя в митрополиты Пимина, дался в обман послов 1); но это—не только совершенная неправда, но и несообразнейшая ложь, чтобы не выразиться по отношению к тем, кто намеренно говорит ее, гораздо более жестким образом 2). Предшественнику Нилову Макарию было писано из Москвы, что к нему будет прислан для поставления в митрополиты Михаил, и он сам писал Михаилу, призывая его для посвящения в Константинополь; митр. Киприан после своей неудачной поездки в Москву отправился в Константинополь, чтобы оспаривать себе кафедру митрополии всея России у Михаила и, когда прибыли послы в Константинополь, он находился там 3); находился там и епископ суздальский Дионисий, несколько упредивший послов; наконец, совершенно невозможно было, чтобы сами послы, при великом их множестве и с одной стороны—при отсутствии единомыслия между ними, а с другой стороны—при способности Греков выведывать тайны, могли сохранить свою тайну в секрете. Может показаться недоуменным, что наши собственные летописи, покрывая Греков, утверждают, будто последние сделались жертвою обмана; но это недоуменное для нас объяснится, если мы предположим, что в наших летописях в данном месте говорит никто другой, как желавший покрывать Греков Киприан, на что имеются тут и положительные доказательства 4). Таким образом, не может подлежать ни малейшему сомнению, что в Константинополе очень хорошо и совершенно достоверно было известно, что послан был для поставления в митрополиты архимандрит Михаил, а не кто-либо другой. Но если в Константинополе, несмотря на отличное и совершенно достоверное знание дела, поста-

1) Никон. лет. IV, 76 (за Никоновскою летописью Воскресенская и Типографская летописи); деяние собора 1389 г., в Памятны, col. 208.

2) А если историки наши верят этой лжи, не находя ничего недоуменного для себя в том, что спутники архим. Михаила по собственной инициативе решили заменить его кандидатом в митрополиты подложным, то поистине велико их простодушие...

3) Соборное деяние 1380 г., в Памятнн. col. 176. Он пытался было тягаться с Пимином и «бежал» из Константинополя, когда увидел, что ему не одолеть самозваного противника. См. несколько ниже.

4) В данном месте летописи утверждается, будто Михаила не желали видеть в митрополитах не только все духовные, но и все бояре.

246

вили Нимииа вместо Михаила, то представляется совершенно необходимым предполагать, что и самая мысль о замене действительного кандидата фальшивым была подана послам там же. Ведь нельзя же в самом деле представлять себе послов людьми безумными и двуголовыми; а если так, то какие же побуждения они могли иметь к невероятному поступку, который ничего не мог доставить им, кроме того, чтобы привлечь на них страшный гнев великого князя? Но другое дело—Греки. Послы привезли с собою оставшуюся после Михаила казну митрополичью 1),—как должно думать по отношениям последнего к великому князю, огромную; они привезли с собою неписанные хартии великого князя, посредством которых могло быть занято денег, сколько угодно. Если бы послы воротились домой, только похоронив Михаила в Константинополе; то все это было бы увезено ими назад в Москву. Между тем все это могло остаться в Константинополе, будь только они подбиты к тому, чтобы вместо действительного умершего кандидата искать место митрополита другому—подставному. Послы, конечно, должны были опасаться подпасть за свой, из границ вон дерзкий, поступок тяжкому гневу великого князя; но Греки могли их обнадеживать, что они успеют извинить и оправдать их перед государем. И нам действительно известно, что патриарх и после того, как не мог уже притворяться незнающим, что поставил Пимина, как кандидата незаконного, весьма усиленно хлопотал за него пред великим князем 2). Но, считая за более чем вероятное, что инициатива невероятного дела принадлежала Грекам, нельзя, конечно, представлять себе совершенными дураками и наших послов, и следовательно—нельзя думать, что они согласились выставить фальшивого кандидата вместо действительного за тем только, чтобы доставить деньги Грекам и чтобы самим себе не доставить ничего, кроме опасности тяжкого гнева великого князя; если они согласились на это, то необходимо думать, что согласились сколько за тем, чтобы доставить деньги Грекам, столько же и за тем, чтобы доставить их самим себе, т. е. чтобы известную сумму денег заплатить Грекам и известную сумму под видом платы Грекам разделить между самими собой. Таким образом, это поставление Пимина в митрополиты должно быть представляемо как

1) Ник. лет. IV, 74 нач..

2) Деяние Константинопольского собора 1389 г., в Памятки, col. 209 fin.. «См. несколько ниже.

247

обоюдостороннее грабление великого князя—и чужими и своими. Никоновская летопись уверяет, что грабление это было чисто и выше всякой меры баснословное и чудовищное, а именно—что не только была истрачена, т.-е. роздана Грекам и разделена послами между собой, вся наличная привезенная казна, которая, как мы сказали, должна быть представляема огромною, но что еще занято было у константинопольских банкиров на имя великого князя, под его векселя, написанные на помянутых выше хартиях или бланках, больше 20 тысяч рублей серебра 1), что на наши теперешние деньги будет более двух миллионов рублей кредитных 2).

Послы прибыли в Константинополь с телом Михаила не позднее конца Августа—начала Сентября 1379-го года. Пимин был поставлен в митрополиты в Июне месяце следующего 1380-го года после 9 или 10-месячного пребывания в Константинополе 3). Эта медленность объясняется тем, что послы приехали в Константинополь в то время, как кафедра патриаршая, после низвержения с нее Макария 4) и до возведения на нее нового патриарха Нила, оставалась

1) IV, 76 нач. (Так называемая Тверская летопись, Собр. лет. XV, 440,. говорит не совсем понятное, что «взято боле 70 и 6 долгу»).

2) Принимая с В. О. Ключевским, что рубль начала XVI века, а следовательно—и более раннего времени, равнялся не менее, как 100 кредитным рублям нынешним, см. его статью: «Русский рубль XVI—ХVIII в. в его отношении к нынешнему», напечатанную в 1-й книге Чтен. Общ. Ист. и Древн. за 1884-й год (Карамзин полагает, что в 10-ти тысячах рублей первой половины XV века было не менее 55-ти пудов серебра.—V, 145. Следовательно, в 20-ти тысячах рублей будет не менее 110-ти пудов серебра. В 110-ти пудах серебра 100 слишком тысяч нынешних рублей. Допуская что ценность тогдашнего рубля относилась к ценности нынешнего рубля как 1-н к 20-ти, получим те же два миллиона нынешних рублей. А какое вообще отношение между рублями второй половины XIV века и нынешними, можно видеть из того, что в 1437-м году Псковичи поднесли митр. Исидору, ехавшему чрез их город на флорентийский собор и некоторыми при сем своими действиями приобретшему их усердную благодарность, дары великие, состоявшие и всего из 120-ти рублей, см. ниже в рассказе о митр. Исидоре).

3) Соборное деяние о поставлении Пимина в митрополиты в Памятнн. col. 165.

4) Макарий низвержен был с кафедры после того, как был низведен с императорского престола поставивший его Андроник. А это последнее случилось около половины 1379-го года. (О низвержении Макария см. у Киприана в житии св. Петра,—Степ. кн. I, 423).

248

праздною 1), т.-е. при этом должно быть подразумеваемо, что сановники и чиновники патриархии, умыслив великолепный гешефт (полагаем, что вполне дозволительно употребить в нашем случае неприличное слово) поставления в митрополиты московские фальшивого кандидата, удержали послов в Константинополе дожидаться избрания нового патриарха. В сем последнем находились два человека, которые должны были громко свидетельствовать и протестовать против самозванства Пиминова, это—митр. Киприан и епископ суздальский Дионисий. Но здесь нашли возможным не остановиться делом и пред лицом двух свидетелей. Что касается до Киприана, то соборное деяние о поставлении Пимина дает знать, что он должен был отказаться от своих протестов против фальшивости кандидатуры Пиминовой и от своих требований кафедры митрополии всея России самому себе в виду угрозы, что он, как поставленный в митрополиты при жизни Алексия незаконным образом, будет лишен и кафедры литовской. Махнув рукой, Киприан бежал из Константинополя, не дождавшись посвящения Пиминова 2). Что касается до Дионисия, то он получил в Константинополе титул архиепископа, и с весьма немалою вероятностью можно подозревать, что титул был дан ему за то, чтобы он согласился не выступать свидетелем формально протестующим. Поставленный в митрополиты в Июне месяце 1380-го года, Пимин в том же месяце присутствовал на одном соборном заседании и подписался под деянием сего последнего. Из этой подписи оказывается, что он получил титул киевского, хотя Киев и находился в фактическом обладании Киприана, но не получил титула: «всея России». Он подписался под соборным деянием: «Смереныи митрополит Поимин Киевьс(кии) и Великое Руси» 3).

Остается непонятным, как вел. кн. Дмитрий Иванович в продолжение целых 9—10 месяцев не узнал о смерти Михаила и о замышлениях и предприятиях своих послов в Константинополе и как он не послал туда -наложит свое veto на их махинации. Вероятно, что надлежит объяснять это тогдашними исключительными

1) Что в Сентябре 1379-го г. кафедра патриаршая была праздною, си. Acta Patriarchat. Constantinop. II, 6 sub fin.. Когда после Сентября 1379-го г. и до Июня 1380-го г. возведен был на место Макария Нил остается неизвестным.

2) В Памятнн. col. 175.

3) Acta Patriarchat. Costantinop. II, 8.

249

обстоятельствами. Мамай собирался и готовился сделать то страшное нашествие на великого князя, которое окончилось знаменитой Куликовской битвой 8-го Сентября 1380-го года: может быть, совершенно были пресечены Татарами сообщения между Москвой и Константинополем; может быть, великий князь, поглощенный заботами о собирании и снаряжении требовавшейся не бывало великой рати против Мамая, совершенно не имел времени, чтобы думать о находившихся в Константинополе своих послах.

И поставленный в митрополиты, Пимин не спешил возвратиться в Россию. Необходимо думать, что теперь дело шло о том, чтобы патриарх постарался предварительно расположить в его пользу великого князя и убедил последнего принять его как законного митрополита. Однако, если это было так, старания не удались патриарху. Узнав, что наделали послы в Константинополе после случившейся смерти Михаила, великий князь пришел в страшный гнев и решил не принимать Пимина. Не знаем, успел ли между тем Киприан через своих доброжелателей расположить государя в свою пользу или этот, не видя другого выхода, принудить себя подавить свои чувства к нему, только Дмитрий Иванович, не желая принимать Пимина, решился послать за Киприаном. В Марте 1381-го года он отправил в Киев звать Киприана на кафедру к себе своего духовного отца Симоновского игумена Феодора 1), вследствие какового зова Киприан и прибыл в Москву в Вознесеньев день, 23-го Мая, того же 1381-го года 2). Через семь месяцев после прибытия Киприана в Москву, следовательно—в Декабре того же 1381-го года, явился в пределы России и Пимин, возвращавшийся из Константинополя. Когда он пришел в пограничный город великого княжества Коломну, великий князь послал схватить его и отвезти для ссылки мимо Москвы (не завозя в нее) в костромскую Чухлому, а его дружину, думцев и советников, т.-е. всех членов посольства, которые были

1) Ник. лет. IV, 92 fin.

2) Повесть о Куликовской битве, помещенная в Никоновской летописи,— IV, 86 sqq, утверждает, будто Киприан прибыл в Москву ранее этой битвы, 23-го Мая не 1381-го г., а 1380-го, но она говорит неправду (подобно тому, как говорит неправду, заставляя Дмитрия Ивановича молиться в Москве пред отправлением на битву Владимирской иконе Божией Матери, перенесенной в Москву позднее).

250

виновниками его поставления, развести по разным местам и посажать в железа 1).

Доводимому, тут бы конец печальной истории: так или иначе Киприан добыл кафедру митрополии при жизни св. Алексия, но великий князь примирился с ним или по крайней мере с необходимостью терпеть его и призвал его в Москву. Однако, огромные деньги, которые заплатил Пимин за кафедру митрополии в Константинополе, сделали то, что история этим не кончилась. Патриарх Нил, узнав, что его старания за Пимина оказались напрасными и что вместо кафедры он попал в заточение, обратился к новым настоятельнейшим за него стараниям: патриарх начал осаждать великого князя своими грамотами, в которых, с одной стороны, обвинял Киприана, а с другой—ходатайствовал за Пимина. Следствием этих новых грамот было то, что великий князь, может быть—и лично не изменивший и не победивший своих враждебных чувств к Киприану, отослал последнего из Москвы и призвал на кафедру заточенного Пимина 2). В Августе месяце 1382-го года имело место нашествие на Москву хана Тохтамыша, который после Куликовской битвы занял место изверженного им Мамая. Великий князь хотел было биться с новым ханом, как бился с прежним, но встретил решительное сопротивление своему намерению в князьях и своих боярах, потому что после страшного Куликовского побоища был совершенный недостаток ратных людей, и в следствие сего с небольшою дружною отступил от Москвы к Переяславлю, из которого удалился потом в Кострому. Когда Татары явились под стенами оставленной великим князем столицы и когда между жителями последней началось страшное волнение из-за того —биться или не биться с Татарами: то и митрополит не нашел возможным оставаться в Москве и бежал из нее в Тверь. Это бегство Киприана из осажденной столицы и послужило для великого князя предлогом, чтобы обнаружить свой гнев против него и выслать его

1) В греческих актах говорится о наказаниях, которым подверг великий князь членов посольства, виновных в поставлении Димина: «у одних конфисковал имение, других сослал в ссылку, иных посадил в тюрьму и подверг телесному наказанию, а некоторых предал и смертной казни»—соборное деяние 1389-го г., в Памятнн. col. 290.

2) Соборное деяние 1389-го года, в Памятнн. 209 fin.: πολλῶν μὲν γραμμάτων κατὰ τοῦ κυροῦ Κυπριανοῦ πεμπομένων, πλειόνων δε ὐπὲρ Ποιμένος, οὗτος νικᾳ καὶ παραλαμβάνει τὴν ἐκχλησίαν ἑκείνην.

251

из Москвы, а на его место позвать Пимина, который переведен был перед тем из Чухломы в ту же Тверь 1).

Киприан был выслан из Москвы осенью 1382-го года, после 7-го Октября, пробыв в ней на кафедре митрополии 16-ть месяцев.

Как бывает в театральных комедиях, что все было улеглось и вдруг все снова поднимается вверх дном, так и в нашей прискорбнейшей комедии из действительной жизни явились на сцену новые лица, чтобы продолжить ее далее.

Епископ суздальский Дионисий, отправившийся в Константинополь летом в 1379-м году, незадолго до путешествия в него Михайлова, прожил там до 1383-го года (оставлял свою епископию на произвол судьбы в продолжение трех лет с половиной!). В начале этого года (в Январе) он возвратился в Россию в сане архиепископа, который был дан ему патриархом Нилом 2). Не знаем, насколько сильно протестовал он против поставления Пимина в митрополиты, которое совершилось на его глазах; можно, как говорили мы, предполагать, что—не особенно сильно, и весьма можно подозревать, что он получил сан архиепископа именно за то, чтобы

1) Наши летописи, не знающие о стараниях за Пимина перед великим князем со стороны патриарха, считают гнев великого князя на Киприана за его бегство из Москвы, действительной причиной его удаления великим князем (Воскрес. лет. в Собр. лет. VIII, 48). Но мы вовсе не видим побуждений, по которым бы великий князь действительно мог гневаться на Киприана за его бегство (нет никаких оснований полагать, будто великий князь мог надеяться, что в случае пребывания в Москве Киприанова ее не постигло бы то бедствие, которое постигло,—ужаснейшее разграбление Татарами), а поэтому мы и находим вероятнейшим считать действительною причиной удаления Киприанова, согласно с указанием греческих актов, старания за Пимина со стороны патриарха. Очень может быт даже, что между бегством Киприана из Москвы от Тохтамыша и его удалением с кафедры великим князем и нет связи и что они поставляются в связь только нашими летописями: нашествие Тохтамыша имело место в конце Августа, а Киприан выслан из Москвы в Октябре. В Никоновской летописи,—IV, 139, говорит об удалении Киприана с кафедры ни кто другой, как сам Киприан; но о причине он выражается глухо: «не восхоте великий князь— Киприана... и имяше к нему нелюбие» (Тохтамыш взял Москву 26-го Августа, а Киприан оставался в Твери до 3-го Октября, когда был позван в Москву великим князем).

2) Грамота патриарха о возведении им Дионисия в сан архиепископа на русском языке в Акт. Ист., т. I, М 251, стр. 471.

252

согласился остаться свидетелем безмолвствующим и не выступал свидетелем формально протестующим: но, возвратившись в Россию, он задумал достать себе под Пимином престол митрополичий, о котором давно мечтал. Вероятно, он рассказал великому князю историю поставления Пимина в митрополиты во всей ее безобразной истинности; вероятно, он впервые сообщил великому князю о той громадной сумме денег, которая была занята Пимином и послами на имя последнего. Как бы то ни было, но он успел вооружить великого князя против Пимина, и этот в Июне 1384-го года послал его—Дионисия в Константинополь вместе с Симоновским архимандритом Феодором «управления ради митрополии русския», как говорят неопределенно наши летописи, именно—для того, как говорят определеннее греческие акты, чтобы требовать низложения Пимина и искать поставления на его место его самого—Дионисия 1). Не может подлежать никакому сомнению, что патриарх очень хорошо знал о незаконности и подложности кандидатуры Пимина и в то время, как ставил его в митрополиты; но теперь ему были принесены и представлены формальные заявления относительно этого от лица великого князя, и ему ничего не оставалось делать, как притвориться введенным в обман и отказаться от Пимина, т. е. пожертвовать сим последним. Это патриарх и сделал: он приговорил с собором, что Пимин, если справедливо то, что на него доносится, должен быть низвержен с кафедры, и послал в Россию двух митрополитов со свитою сановников 2) для того, чтобы они, по выслушании

1) Соборное деяние 1389-го г., в Памятнн. col. 211. Деяние говорит о двух, одна за другой, поездках Дионисия в Константинополь: сначала для предварительных переговоров с патриархом о низложении Пимина и без Феодора, потом для формального требования сего в сопровождении последнего. Но наши летописи говорят об одной поездке-—По возвращении из Константинополя в 1383-н году Дионисий ездил в Новгород с патриаршей грамотой к архиепископу относительно здешних Стригольников, а из Новгорода, по приглашению архиепископа, ездил во Псков. В последнем городе он вел себя как настоящий посол или экзарх патриарший, из какового поведения его можно заключать, что он выдавал себя великому князю за такого человека, которого патриарху очень приятно было бы видеть на митрополичьей кафедре.

2) Никон. лет. IV, 145 fin.: «Тояже осени (1384 г.) приидоша из Царяграда два митрополита Гречина, единому имя Матфей, другому Никандра, и архидьякона и сановницы». Воскрес. лет. в Собр. летт. VIII, 49: «Тоеже зимы (1384— 85 г.) приидоста из Царяграда некаа два митрополита Гречина, единому имя..., а с ними архидиакони и прочий сановници». По-греческим актам, посланы были

253

обвинений на Димина от великого князя, низложили его и поставили на его место Дионисия 1). Не поставил Дионисия в митрополиты сам патриарх, как должно думать, потому, что, с одной стороны, он желал попытаться примирить великого князя с Димином и в сем смысле дал поручение митрополитам, а с другой стороны—потому, что он не доверял Дионисию и подозревал в нем обманщика, который ищет кафедры митрополии на основании подложных грамот, составленных от лица великого князя 2). Таким образом, предстояло было небывалое у нас событие—поставление русского митрополита в самой России руками греческих митрополитов. Но события этого не случилось. Явились в Москву патриаршие митрополиты,— осенью 1884-го или зимой 1884—85-го года 3), и не явился в нее нареченный патриархом в митрополиты русские Дионисий. Не знаем, шел ли он вместе с греческими митрополитами или отдельно от них, но почему-то он держал свой обратный путь не через Орду, а через Киев. В Киеве же сидел Киприан: будучи одарен наклонностью и способностью прибегать для достижения своих целей к решительным средствам, этот не задумался прибегнуть к тому средству, чтобы захватить нового явившегося ему соперника, что он и успел сделать руками киевского князя Владимира Ольгердовнча 4). В заключении, не успев вырваться от него, Дионисий и скончался спустя около года (15-го Октября 1385-го года 5). Феодор Симоновский благополучно

два митрополита и два сановника,—один церковный, другой царский.—соборное деяние 1389-го года в Памятны. 211 fin..

1) Соборное деяние 1389-го г. в Памятнн. стр. 211 fin. (Наши летописи говорят, что митрополиты присланы были звать Пимина к патриарху, подразумевается—на суд,—Ник. лет. IV, 145, fin.).

2) Соборное деяние 1389 г., ibidd..

3) См. третье примечание выше-

4) Со всею вероятностью следует думать, что Дионисий шел через Киев вместе с митрополитами патриаршими и что тогда как эти были пропущены свободно, он был захвачен. Так как они шли осенью или зимой, то должно думать, что избрали сухопутную дорогу на Киев (через Болгарию и Молдавию) но причине опасности или невозможности плавания по Черному морю. Дионисий, обходя Киев, мог своротить в степь татарскую (если только осенью и зимой возможно было путешествие по ней); но он мог не подозревать, что случится с ним в Киеве то, что случилось, или подозревая думал считать себя безопасным под охраной патриарших митрополитов.

5) Наши летописи по неведению утверждают, будто Дионисий был поставлен патриархом в митрополиты.

254

возвратился в Москву и вынес от патриарха—себе самому сан архимандрита, а своему монастырю право ставропигии 1). Как видно, в Константинополе господствовали тогда такие нравы, что если бы отправились туда за покупками все русские епископы и игумены, то никто не возвратился бы с пустыми руками).

Великий князь Дмитрий Иванович и после захвата в Киеве Дионисиева не хотел примириться с Димином. Так как не мог он желать и Киприана в виду только что совершенного последним деяния—этого захвата Дионисиева, то необходимо думать, что он требовал поставления себе нового митрополита. Но новый митрополит не был ему поставлен и вместо сего ему предлежало то печальнейшее и оскорбительнейшее, что при существовании двух митрополитов он не будет иметь у себя ни одного. Оставляя патриарших митрополитов в Москве пользоваться гостеприимством великого князя,—а нужно думать, что они желали и старались воспользоваться им как можно долее,—Пимин в Мае 1385-го года отправился в Константинополь, чтобы хлопотать там о восстановлении или об укреплении себя на кафедре митрополии 2). С своей стороны патриарх, когда явился к нему Димин, выписал к себе своей грамотой Киприана, который и прибыл в Константинополь вместе с патриаршими митрополитами, ходившими в Москву и возвратившимися спустя некоторое время после Пимина 3). Не ставя великому князю нового митрополита, патриарх предположил дать суд двум существовавшим митрополитам, чтобы решить, который из них должен быть признан имеющим законное право на кафедру московскую. Совершенно непонятно, почему и по каким побуждениям патриарх, столько перед великим князем виновный делом поставления Пиминова, хотел навязать ему того или другого из не желаемых

1) По Никоновск. летоп., IV, 145, он возвратился летом 1384-го г., по Воскресенск. летоп., в Собр. лет. VIII, 49. осенью этого года.

2) По уверению соборного деяния 1389-го г., он бежал из России, сложив с себя монашеские одежды и надев мирские, и прибыл в Константинополь после многих скитаний с места на место,—в Памятны, col. 213 fin.; а по нашей летописи, пред отправлением в Константинополь он ходил было в Новгород за пошлинами своего так называемого месячного суда, о котором см. ниже, в речах о митр. Киприане,—Собр. лет. V, 239 («Пимин митрополит поиде ко Царюграду на Новгород, и Новгородци митрополиту не дали месяца судити в Новегороде»).

3) Соборное деяние 1389-го г. в Памятнн. col. 215.

255

им митрополитов. Но не только непонятно, но и совершенно не может быть извинено поведение патриарха, который, предполагая дать великому князю того или другого из не желаемых последним митрополитов, не хотел дать ему ни одного: митрополиты в ожидании суда прожили в Константинополе, а великий князь пробыл в неизвестности,—кто будет у него митрополитом и без всякого митрополита, около трех лет—до конца 1387-го—начала 1388-го года. Медлил ли патриарх так долго судом потому, что вообще не находил нужным торопиться с делами русской церкви, или же он имел к этому какие-нибудь особенные побуждения: но когда видишь, что на целую церковь люди смотрели как на свою игрушку, то невольно овладевает тобою страшная грусть... Конец невероятно долгого медления был тот, что Киприан одолел Пимина, при чем дело сопровождалось со стороны последнего неожиданными, а со стороны другого, находившегося в Константинополе, представителя Москвы невероятными поступками. Вскоре после того, как возвратились в Константинополь ходившие в Россию митрополиты, великий князь снова прислал к патриарху Симоновского архимандрита Феодора с подтвердительными требованиями низложения Пимина и с новым представлением доказательств его виновности 1). Сначала Феодор и действительно вел себя, как ревностный обвинитель Пимина. Но потом, перед тем как начаться соборному суду над митрополитами, он с Пимином, по свидетельству соборного деяния 1389-го года о низложении Пимина, «сделались единомышленниками и, вступив в заговор между собой и дав друг другу клятвы и сделав некоторые взаимные обязательства и вступив в некоторые неподобные связи», бежали из Константинополя в Анатолию (Малую Азию) к Туркам и нашед у последних поддержку изливали оттуда многие хулы (ругательства) и на царство и на церковь, т. е. и на императора и на патриарха 2). В этом неожиданном может быть понято поведение Пимина. Известно, что в то время Турки овладели почти всею византийскою империей и что императоры константинопольские с тем весьма немногим, что оставалось в их власти, были совершенными рабами султанов турецких 3). На основании сейчас сказанного по-

1) По нашим летописям, Феодор во второй раз был послан великим князем в Константинополь «о управлении митрополии» в 1386-м году.

2) В Памятны, col, 215.

3) Cfr относительно сего послание патр. Нила к папе Урбану VI от 1334-го года в Acta Patriarchat. Constantinopol., II, 87.

256

ведение Пимина должно объяснять таким образом, что он после того как увидел, что в Константинополе шансы победы склоняются на сторону Киприана, бежал к Туркам, чтобы при содействии последних одержать верх над своим противником. Может казаться непонятным, каким образом пришло Пимину на мысль обратиться к Туркам и как он мог найти себе у них поддержку. Но относительно этого мы имеем указания. В актах греческих говорится, что Пимин и Феодор «вступили в некоторые неподобные связи». В то время была в Константинополе довольно многочисленная турецкая колония 1); при своем поставлении в митрополиты Пимин занимал деньги между прочим именно у константинопольских турецких банкиров 2): так, под неподобными связями, очевидно, нужно разуметь связи с этими банкирами и понимать дело так, что они—то банкиры и устроили Пимину, чтобы он нашел помощь у Турок. По всей вероятности, под Турками должно разуметь не самого султана, который впрочем имел тогда свою столицу уже не в Азии, а в Европе,—в Адрианополе, а какого-нибудь ближайшего к Константинополю пашу; под Анатолией вовсе не должно разуметь глубь Малой Азии, а, как дается знать в самых актах, места очень близкие к Константинополю, может быть— просто азиатский берег Босфора. Таким образом, может быть понято неожиданное поведение Пимина; но представляется совершенно непонятным поведение Феодора. Греческие акты говорят, что Пимин поставил его в епископы ростовские (при участии, как должно подразумевать, каких-то греческих архиереев) и что он с попущения митрополита самовольно присвоил себе титул архиепископа 3); но этого нельзя признать достаточным побуждением к тому, чтобы он позорным образом изменил великому князю и стал сообщником Пимина: и то и другое он мог бы так сказать законным образом купить у патриарха. Как бы то ни было, но при помощи Турок Пимину не удалось выиграть дела. Император и патриарх несколько раз и усиленно приглашали его возвратиться в Константинополь и

1) Об этой колонии см. у Гаммера в Geschiehte d. Osmanischen Reiches, 1,247 fin..

2) «Позаимовал серебро в долг на имя князя великого у Фрязи (у генуезских банкиров, живших в Галате) и у Бесермян»,—Никон, лет. IV, 76.

3) Соборное деяние 1389-го года, в Памм. соl. 217.

257

лично явиться на собор 1); он почему-то не хотел этого сделать: и патриарх с собором заочно низложили его с престола, а законным митрополитом всея России провозгласили Киприана 2).

Этот приговор патриарше-соборный состоялся в конце 1387-го— в начале 1388-го года 3).

Провозглашенный законным митрополитом всея России, Киприан не спешил ехать в Москву. Он имел за собою такую вину перед великим князем, как захват Дионисия, и, должно думать, находил нужным вести с государем предварительные переговоры, чтобы достигнуть примирения. Но провозглашенный низложенным Пимин явился в Москву в Июле месяце (6-го числа) 1388-го года. В наших летописях об этом приходе Пимина сказано: «Прииде Пимин митрополит на Русь из Царяграда, не на Киев же убо, но на Москву токмо, и прииде без неправы, понеже на Киеве бе Кипреян митрополит, а на Москве Пимин митрополит» 4) Сейчас указанное или что-нибудь другое говорил Пимин о результате, с которым приехал из Константинополя (после своего более чем трехгодичного отсутствия!), но он быль принят великим князем; следовательно, нужно думать, что он утаил от государя о своем низложении и предстал пред него в качестве законного митрополита. Если справедливо то, что говорят греческие акты об отношениях к нему Феодора ростовского (бывшего симоновского),—то необходимо думать, что сей последний с своей стороны содействовал ему в обмане великого князя 5). Возможно впрочем предполагать, что Пимин

1) Император для удостоверения Пимина в том, что в Константинополе он будет совершенно безопасен, послал к нему свои священные енколпии,—в Памм. col. 217: относительно сего см. 2-ю полов. I т., стр. 412.

2) Соборное деяние 1389-го года, в Памятнн. col. 217.

3) Прежде соборного суда, 29-го Мая 1387 года, Киприан отпущен был патриархом из Константинополя в Литву по какому-то императорскому делу, с тем, чтобы возвратился в годичный срок, — грамота в Памятнн. col. 189. Мы не знаем, когда возвратился Киприан в Константинополь, но годичный срок, которого он просил, показывает, что он предполагал возвратиться не скоро. Пимин после соборного, заочного по отношению к нему, определения, прибежал в Россию в Июле месяце 1388 г.

4) Никон. лет. IV, 156.

5) Впоследствии Феодор опять является в Константинополе при Киприане, но что он возвращался в Россию с Пимином, см. Никон. лет. IV, 160 нач. (он в числе провожающих Пимина в его третье путешествие в Константинополь).

258

и Феодор не обманули государя, а инымпутем склонили его к тому, чтобы он принял первого из них, как истинного митрополита, именно—они могли представить государю, что суд произведен был незаконным образом, без приглашения Пимина на собор, и что вследствие этого приговор собора не может быть признан действительным. И так как великому князю предстояла альтернатива принять Пимина или Киприана, то он, скрепя сердце, и мог найти сейчас указанный довод убедительным для себя.

Прожив в России с Июля 1388-го года до весны следующего 1389-го года, Пимин снова отправился в Константинополь (13-го Апреля) 1). Если он обманул великого князя, то он должен был опасаться, что обман скоро или не скоро откроется (и в этом случае весьма странным и непонятным будет то, что в продолжение почти целого года великому князю не дано было знать из Константинополя от патриарха или от Киприана о состоявшемся соборном решении), и следовательно—после своего совсем мерзкого поступка должен был с набранным новым запасом денег бежать, чтобы сделать новую во что бы ни стало попытку своего оправдания или по крайней мере сделать то, чтобы скрыться с глаз великого князя, предоставляя себя судьбе. Если же он не обманул великого князя, то в виду нового собранного запаса денег он мог иметь желание одержать законную победу над Киприаном и достигнуть формальной отмены состоявшегося соборного решения. По поводу этого путешествия Пиминова непосредственно современный писатель говорит: «князь великии Дмитрей Иванович понегодоваше на митрополита о сем, яко без его совета поиде, бе бо и распря некая меж их» 2). Если государь был обманут Пимином и считал его законным митрополитом, то он мог не соглашаться и негодовать на его путешествие потому, что находил последнее ненужным. Если же князь не был обмануть Пимином, то причина негодования остается для нас неясною. Не смотря на то, что Пимин отправился в путешествие против воли великого князя, он мог взять с собою довольно многочисленную свиту, которая состояла: из одного епископа (Михаила, смоленского), архимандрита (московского Спасского монастыря Сергия

1) Это третье путешествие Пимина в Константинополь подробно описал монах сопутствовавшего митрополиту епископа смоленского Михаила Игнатий. Описание в Никоновской летописи,—IV, 158 fin. sqq, а в отдельном виде напечатано у Сахарова в Сказаниях русского народа, кн. VIII.

2) Сейчас помянутый Игнатий.

259

Азакова 1), протопопов, священников, диаконов (между которыми были протодиакон и архидиакон), монахов и слуг. Пять епископов русских 2) с архимандритами, игуменами и монахами провожали митрополита от Москвы даже до Переяславля рязанского (нынешней Рязани) и чуть ли не далее (очень может быть, что движимые не столько желанием выразить митрополиту свое уважение, сколько желанием совершить увеселительное путешествие и воспользоваться гостеприимством рязанского великого князя, на столищу которого держан был путь и у которого епископам действительно были пированья многие и великие 3).

В то время, как Пимин находился в России, в Константинополе на кафедре патриаршей произошла перемена: патриарх Нил скончался и его место в Январе 1389-го года 4) занял новый патриарх—Антоний. Новый патриарх в самом непродолжительном времени по своем вступлении на престол, в следующем Феврале месяце, составил новый собор по делу Пимина и Киприана (из которых последний между тем все оставался в Константинополе) и на этом соборе подтвердил приговоры собора Нилова, т. е. Пимина признал низложенным, а Киприана—законным митрополитом всея России 5). Знал ли Пимин, когда ехал в Константинополь, что он есть уже дважды низложенный, из летописей наших этого не видно.

Что ожидало Пимина в Константинополе: успел ли бы он при помощи новых денег добиться своего восстановления или же в тре-

1) Сергий Азаков, быв иеромонахом или игуменом неизвестного монастыря, находился в числе спутников архимандрита Михаила в его путешествии в Константинополь и следовательно был в числе виновников поставления Пиминова в митрополиты. Но если он был потом поставлен в архимандриты придворного монастыря великого князя, то, как видно, он не только успел отвратить от себя гнев последнего, но и снискать его благоволение (после он был епископом рязанским).

2) Во главе их архиепископ ростовский Феодор.

5) Но если собственная цель слишком долгих проводов было увеселение, то «оно началось во вторник на страстной неделе (II во всяком случае целые пять «епископов не находили ничего неудобного в том, чтобы провести время страстной недели и св. Пасхи в путешествии, если и неувеселительном, то вовсе ненужном!).

4) Acta Patriarchat. Constantinop. II, 112.

5) Весьма обширное деяние этого собора, сообщающее историю наших замешательств, в Памятнн. col. 193.

260

тий раз было бы произнесено ему низложение и что бы он придумал сделать в сем последнем случае,—вопросы эти остались нерешенными. Настоящее его путешествие было концом его похождений. Он доехал до Константинополя и, не отваживаясь прямо явиться в него, сначала остановился в одном турецком городе на Босфоре, чтобы, вступить в сношения с Константинополем через других, а потом перебрался в Халкидон, что от Константинополя на противоположной стороне устья Босфора. Здесь—в Халкидоне он и отдал Богу свою грешную душу 11-го Сентября 1389-го года 4).

Очень может быть, что вел. кн. Дмитрий Иванович не согласился бы принять Киприана. Но он скончался через месяц с небольшим после отправления из Москвы Пиминова — 19-го Мая 1389-го года. Наследовавший ему сын его Василий Дмитриевич согласился принять Киприана, с чем наконец и настал конец нашим замешательствам.

В истории западной церкви, как известно, есть страницы, которые людьми, принадлежащими к этой церкви, с большим удовольствием были бы вырваны. Не кичясь через меру перед Западом, мы должны знать, что и в истории нашей церкви есть страницы, до чрезвычайности нехорошие.

Исключительные обстоятельства нашего времени, в. соединении с тою счастливою случайностью, что сохранились и открыты греческие акты этого времени, несколько приподнимают для нас густую завесу, за которою в обыкновенной нашей истории, по воле наших лето-

1) Корабль, на котором Пимин переезжал Черное море, прибило бурею к. Синопу. От Синопа по южному берегу Черного моря он доехал до города Астравии (Astrabites, ныне Istrawros), находящегося недалеко от входа в Босфор, и отсюда через своих спутников начал сношения с Константинополем. Для погребения Пимин привезен был в этот последний и здесь положен был в церкви Предтечи, находившейся вне городской стены, на краю моря против Галаты. Не говорит Игнатий, может быть—по личным причинам, но говорят, наши летописи, что имение, оставшееся после Пимина, «разиаша инии» (Воскресенск. лет. под 1389 г. Когда в Азове Пимин садился на корабль, то его заарестовали было его кредиторы, которых ему удалось потом умолить или может быть, утолить уплатою процентов. Не видно, были ли это кредиторы константинопольские, случайно оказавшиеся тогда в Азове, или местные-Если последние, то это будет, значить, что Пимин занимал не только в Константинополе, но и в Азове).— Какой то писец богослужебных книг XVI в., присвоивший себе и право быть редактором святцев, внес Пимина в число святых! (Барсукова Источники агиографии, col. 459).

261

писцев, скрывается от нас наше высшее духовенство с своей нравственной физиономией и качественностью. Немного открываемая нам часть картины никак не может быть названа привлекательною. Великий князь Дмитрий Иванович составил свиту архимандрита Михаила для путешествия в Константинополь, нет сомнения, из людей, которых считал особенно хорошими, и однако эти особенно хорошие люди позволили себе такое до крайней степени нехорошее дело, как поставление Пимина; Дионисий суздальский, Феодор ростовский принимаются за людей очень почтенных, и однако они являются перед нами ни коим образом не в блистательном свете.

Греческие власти, с отважною бесцеремонностью дозволявшие себе по отношению к русской митрополии те вопиющие деяния, на которые они были тогда способны, уверенно воображали, что стоит им писать пространно и красноречиво лгущие оправдательные записки и Русские без возражений будут признавать виновными исключительно самих себя. Но они совершенно ошибались. Русские заявили свой протест против нравственной распущенности Греков решительным, хотя и неожиданно—своеобразным образом: они составили себе убеждение, что у нравственно-падших людей погибло истинное благочестие веры, и перестали признавать их авторитет в сем отношении. К весьма важным речам об этом возвратимся несколько ниже.

Летописи наши уверяют, что вел. кн. Дмитрий Иванович Донской был человек искренно и глубоко благочестивый (хотя божественным писаниям, как уже мы упоминали, и не до конца навыкший). Нужно поэтому думать, что прискорбнейшие замешательства в митрополии, начавшиеся с неожиданной смерти его любимца архимандрита Михаила и продолжавшиеся до самого конца его жизни, причиняли ему чрезвычайно сильную и глубокую скорбь.

По известию Никоновской летописи, в 1388-м году приходили в Москву послы от папы римского 1). В то время пап римских было одновременно двое,—в самом Риме Урбан VI и в Авиньоне Климент VII. Нужно думать, что посольство прислал Урбан, ибо мы знаем, что в 1384-м году он посылал посольство к Грекам 1). По всей вероятности, дело об этом посольстве должно понимать так, что папа узнал о крайних замешательствах, происходящих

1) IV, 158: «Того же лета приидоша на Москву послы от папы римскаго».

2) См. в Acta Patriarchat. Constantinop. И, 86 (послание патр. Нила к папе Урбану).

262

в русской митрополии II что он счел минуту удобною для того, чтобы обратиться с приглашением к великому князю, которого должно было возмущать поведение Греков, приступить к союзу с римскою церковью (На папском престоле, одновременно имевшем двух пап, как раз было то, что на кафедре русской митрополии; но папы по свойственной им особенной логике могли находить, что необычное и неизвинительное для других обычно и извинительно для них...).

Страница сгенерирована за 0.1 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com