Митрополит Филипп I

532

МИТРОПОЛИТ ФИЛИПП I.

Преемником Феодосия на кафедре митрополии был Филипп I, поставленный из епископов суздальских 1).

Как Феодосия избрал сам св. Иона еще при своей жизни, так в свою очередь Филиппа избрал сам Феодосий прежде своего удаления с кафедры. Об этом избрании Филиппа самим Феодосием читаем в послании к последнему архиепископа новгородского Ионы, составляющем ответ на известительное послание митрополита об удалении с кафедры: «Пишешь к нам, нашь господин, что еси, поговоривши с своим сыном, а с нашим господином, с великим князем, и с его матерью великою княгинею и с нашею братиею— архиепископом и епископы, и съборне благословил еси в свое место на митрополию господина нашего епископа Филиппа ради тяжкого своего недуга» 2). Избранный самим Феодосием, Филипп был возведен на кафедру митрополии спустя два месяца после его отречения—11-го Ноября 1464-го года.

О делах митр. Филиппа за время его 10-летнего управления русской митрополией нам известно следующее: во-первых, он употреблял старания вместе с великим князем Иваном Васильевичем отвратить Новгородцев от литовского митрополита Григория; во-вторых, он предпринял постройку нового Успенского собора в Москве на место старого; в третьих, он показал стойко-ревностную заботливость об охранении уважения к православию по поводу приезда в Москву из Рима второй супруги Ивана Васильевича греческой царевны Софии.

Митрр. св. Иона и Феодосий напоминали архиепископу новгородскому Ионе об его обете, данном при поставлении, не признавать

1) Когда и откуда поставлен был в епископы суздальские, остается неизвестным; упоминается как таковой под 1455-м годом,—Акт. Ист. т. I, № 57, и у Павл. № 74.

2) У Павл. col. 705 fin..

533

Григория и отвращать от него свою паству, как вероятно думать, еще без действительных оснований, из одной предусмотрительной заботливости о будущем. Но скоро в отношении к пастве явились и действительные основания. Вел. кн. Василий Васильевич в своем мирном договоре с Новгородцами 1456-го года навязал им такие условия, которыми сильно урезывалась их свобода и которыми очевидным образом начиналось их совершенное порабощение Москве. Пользуясь молодостью преемника Василиева, Новгородцы решились было возвратить себе прежнее положение по отношению к великим князьям; но оказалось, что этот преемник, несмотря на свою молодость, имеет твердое намерение защищать свои приобретенные права. Тогда то в виду московского порабощения, как несомненной действительности, предстоявшей в близком будущем, Новгородцы задались вопросом: не лучше ли им признать покровительство короля польского. Но при возникшей у них мысли отдаться под покровительство короля польского, совершенно естественно было опасаться от них и того, чтобы они решились поддаться церковной власти Григория. При этом, к тому самому времени, как явилась наша опасность, и Григорий сам по себе стал несравненно опаснее прежнего. В продолжение 12-ти лет своего пребывания на кафедре митрополичьей он оставался униатом, но в 1470-м году он решился возвратиться к православию и отправил своего посла в Константинополь к патриарху с изъявлением своего желания и с просьбою, чтобы патриарх признал и утвердил его в сане митрополита русского. Патриарх Симеон трапезунтский, к которому был отправлен посол, или отказал в просьбе или, может быть, не успел исполнить ее, так как занимал кафедру патриаршую весьма недолгое время 1). Но преемник Си-

1) Когда именно отправлено было Григорием посольство в Константинополь, положительным образом остается неизвестным и время его должно быть определяемо тем, что оно было отправлено к патриарху Симеону (послание в Новгород Ивана Васильевича, который называет Симеона Симоном,—Акт. Эксп. т. I, 80, у Павл. в Памм. № 100). Симеон занимал кафедру патриаршую в первый раз, при жизни Григория, весьма недолгое время, менее года; но этот год, который должен быть 1468—69—70, точным образом не может быть определен. Мы останавливаемся на 1470-м годе, как на наиболее вероятном (заметим здесь кстати и на всякий случай, что послом от митрополита к патриарху ходил некий Мануил,—указанное послание Ивана Васильевича, и что есть посыльная грамота от Грека Мануила к митр. Ионе: Царск. № 366. л. 228 об., Опис. стр. 367).

534    

меона Дионисий, склоненный, как уверяют наши известия, великими дарами Григория 1), воссоединил его к православию, утвердил в сане митрополита не только литовского, но и всея Руси, и отправил за него своего посла не только в Литву, но и в Москву и в Новгород, повелевая и в этик двух последних местах, чтобы его признали своим митрополитом, а чтобы митрополита, поставленного в самой Москве, отстранили, как незаконного и не признаваемого константинопольскою церковью 2).

Когда было узнано в Москве о деянии патр. Дионисия и о том, что его посол вместе с послом Григориевым идет в нашу московскую Русь 3), то великий князь Иван Васильевич и поспешил предупредить опасность, грозившую в отношении к Новгороду, а именно—он поспешил написать послание к архиепископу новгородскому Ионе 4). Великий князь говорит Ионе в своем. послании, как Казимир польский присылал с просьбами о принятии этого незаконно поставленного униата Григория к его—великого князя отцу Василью Васильевичу и после смерти отца не один раз к нему самому, и как Казимиру постоянно даваем был решительный отказ и сам он наоборот был убеждаем признать митрополита московского,—напоминает Ионе, как он дал обет не приступать к Григорию при своем поставлении св. Ионе и как он подтвердил его потом своим писанием митр. Феодосию и нынешнему митр. Филиппу. Но так как после признания и утверждения Григория патриархом константинопольским нужны были новые против него доказательства, то великий князь и представляет эти доказательства. Мы говорили выше, что у нас после взятия Константинополя Турками было пущено в народ или образовалось у народа мнение, будто порабощение турецкое повредило у Греков чистоту православия. Великий князь уверяет архиепископа, будто этот факт повреждения у Гре-

1) Указанное послание в Новгород Ивана Васильевича.

2) У преосв. Макария в Ист., IX, 37 sqq, на основании источников, которых мы не имеем под руками.

3) Известие сообщил из Константинополя тот Иосиф, митрополит Кесарии Филипповой, который посвящен был в митрополиты Феодосием,—указ. послание Ивана Васильевича.

4) То, на которое мы ссылаемся выше. Нужно читать его у Павлова, а не в Актах Экспедиции, ибо в последних оно напечатано с пропуском (сделанным Бог знает для чего, ибо опущенное читается уже у Карамзина, к т. VI прим. 35).

535

ков Турками чистоты православия признается самими патриархами константинопольскими. Он рассказывает ему, что когда Григорий послал в Константинополь своего посла искать у патриарха благословения и подтверждения себе, то патриарх Симеон, при котором пришел посол в Константинополь и которого великий князь называет Симоном, несмотря на обещание великих даров, отказал в просьбе, сославшись на то, что он не может дать благословения, так как у них—Греков православие уже изрушилось. «Посылал он (Григорий),—пишет великий князь, передавая, как он уверяет известие, сообщенное ему из Константинополя, — до Царягорода посла своего Мануила, ищучи собе благословения и подтвержения от царьградскаго патриарха, да от того деи много порекл злата и порт патреярху, да подавал великие же поминки; и в то деи время патреярх был, Симоном звали, над некоторым монастырем над убогим, а большие церкви Божьи соборные турецкий царь в мизгиты починил, а которые церкви оставил патреарху, на тех крестов нет, ни звону у них нет, поют без звону; и тот деи патреярх Симон, человек деи рассудителен 1), да у того Мануила у Григорьева посла, поминков и обещанного злата ни порт не принял и благословенья не дал, а отрек деи ему так: ««аз сам живу в убожестве, в бесерменских руках, в чюжой неволе, а наше ся уже православие изрушило»». Преемник Сгмеонов Дионисий, не смотря на то, что по сейчас указанной причине не мог дать Григорию своего благословения и подтверждения, будучи соблазнен великими дарами, дал ему их 2). Но,—сообщает великий князь архиепископу далее,—против этого незаконного действия патриарха произнес свой протест собранный мною в Москве собор всех архиереев, архимандритов и игуменов и всего священства, приговоривший иметь патриархов константинопольских чуждыми и отреченными (от нашего истинного православия). «И мы ныне умыслили собе,—пишет великий князь архиепископу,—с своим отцом с митрополитом и с своею матерью с великою княгинею и с своею братьею и с своими богомолцы—со архиепискупом и с епискупы и со владыками и со архимандриты и с честными игумены и со всем священьством, да того ми посла патреарша ни Григорьева и в свою

1) Этот мнимо рассудительный человек имеет ту позорную славу, что был виновником наложения султанами дани на патриархов.

2) В послании великого князя тут пропуск, cfr преосв. Макария в указанном выше месте.

536

землю впущать не велеть: не требую его, ни его благословенья, ни его неблагословенья, имеем его от себя, самого того патреарха, чюжа и отречена»...

Таким образом, против благословения и подтверждения, полученного Григорием в Константинополе, великий князь представляет архиепископу: во-первых, что патриарх, как переставший быть истинно православным, не имел права этого сделать; во-вторых, что на Москве собором всего священства произнесено против него или от него—патриарха отречение.

Весьма вероятно, что одновременно с великим князем писал архиепископу свою грамоту и митр. Филипп. Но его грамоты не сохранилось до настоящего времени. До нас дошли две его грамоты в Новгород, писанные уже после смерти архиепископа Ионы, случившейся 5-го Ноября 1470-го года. Мысль о том, чтобы против поработительных стремлений Москвы отдаться под покровительство короля польского приобрела себе между высшими новгородскими гражданами партию приверженцев еще при жизни Ионы; эта партия в виде демонстрации против Москвы и в виде угрозы ей выпросила себе на кормление у короля польского одного из его литовских князей (Михаила Александровича или Олельковича киевского), который прибыл в Новгород на третий день после смерти Ионы. В преемники Ионе на 10-й день после его смерти был выбран по жеребью из трех предложенных кандидатов его бывший протодиакон и ризничий Феофил. Так как в это время еще не состоялось окончательным образом решения отдаться под покровительство короля, то по настоянию самого Феофила, принадлежавшего к числу приверженцев Москвы, тотчас же отправлено было посольство к великому князю и митрополиту с просьбою о высылке избранному кандидату опасных грамот на приезд его в Москву для поставления 1). Но партии короля удалось одержать решительный верх в то самое время, как посольство ездило в Москву, и она остановила дело о поездке Феофила к митрополиту на поставление. Тогда митрополит послал Новгородцам свою грамоту, в которой убеждает их не изменять своей доброй старине, не отступать от своего изначального дедича и отчича, от христианского господаря—великого князя московского, и не приступать к чужому, к латинскому господарю—королю 2). Эта первая грамота, ничего не говорящая о Григории, написана митрополитом с тою одною государственною целью, чтобы отвратить Новго-

1) Опасная грамота митрополита в Акт. Ист. т. I, № 279.

2) Грамота в Акт. Ист. т. I, № 280.

537

родцев от решения предаться королю. Но скоро он нашел необходимым отправить в Новгород другую грамоту, чтобы писать именно уже против литовского митрополита. Новгородцы, решив предаться королю, не намерены были вместе с этим изменять своему православию и отдаваться под власть Григория. Но были между ними отдельные люди, которые по своим личным побуждениям проповедовали эту последнюю мысль. В числе трех кандидатов, избранных для жеребьевания в архиепископы, был ключник покойного архиепископа Пимин. Когда жребий вынулся не ему, он, мечтая получить кафедру путем открытого избрания, чтобы привлечь на свою сторону партию короля, заявил, что готов пойти на посвящение, куда бы его ни послали, хотя бы в Литву к тамошнему митрополиту. Правда, следствием этого заявления было то, что отчасти по приговору веча, отчасти, кажется, по свободной расправе народа он подвергся страшно жестокой каре 1). Но его мысль о подчинении Григорию, быв проповедуема после сего им ли самим, или другими, действительно приобрела некоторых приверженцев в радикальнейшей так сказать части королевской партии. Это обстоятельство, что в Новгороде образовался кружок людей, которые стали за подчинение Григорию, и побудило митрополита написать его вторую грамоту в Новгород, которая уже направлена собственно против литовского митрополита 2). Извещая Новгородцев, как доходит до него слух, что у них многие молодые несмысленные люди, которые не навыкли доброй старине, чтобы стоять и поборать по благочестии, собираются на сходбища и поостряются на многие стремления и на великое земли неустроение, хотя ввести мятеж и великий раскол в святой Божией церкви,—оставя православие и великую старину, приступить к латинянам, митрополит обращается к Новгородцам с своим увещанием престать от их злого начинания. Он убеждает старых посадников, тысяцких, бояр и купцов и всех старых людей, твердых в православии, чтобы они старались вразумить молодых людей и обуздать лихомыслящих; он убеждает нареченного архиепископа,

1) «Великой Новград ключника владычня Пимина великим, сильным избезчествовав бесчестием, на крепости издержав, самого измучив и казну всю у него разграбили и ковчее самого на 1000 рублев продали»,—Псковск. 1-я лет. под 1471-м годом, в Собр. летт. IV, 236 нач..

2) Грамота, писанная 22-го Марта 1471-го года, в Акт. Ист. т. I, №181, и у Павл. в Памм. № 102.

538    

архимандритов, игуменов и священников, чтобы они всех своих духовных детей от велика и до мала наказывали духовным учением, укрепляя их в вере православия и оберегая их единородные и бессмертные души от сетей ловца,—многоглавого змия диавола. Отпадение от света православия ко тьме латинской прелести и латинских ересей митрополит старается представить Новгородцам таким богоотметным и богоотступным делом, за которое их ожидает тяжкий гнев Божий и в сей век и в будущий.

Новгородцы остались верными православию и не отложились к тьме латинской прелести в лице литовского митрополита Григория. Но, оставаясь верными православию, они скоро формальным образом отдались в покровительство короля, заключив с ним договор 1). Следствием сего было то, что в Мае 1471-го года великий князь Иван Васильевич решил предпринять поход на Новгород,—что в Июне он выступил в поход и что в Августе (после Шелонской битвы 14-го Июля 2) Новгород стал уже из вольного подневольным, хотя на несколько лет еще и не совсем окончательно.

Первый московский Успенский собор, составлявший кафедральную церковь митрополитов, был заложен 4-го Августа 1326-го года незадолго до смерти св. Петра, о чем мы говорили выше. Так как в то время Москва еще только робким и неуверенным образом помышляла о своем возвышении, так как она вовсе не предвидела тогда своего будущего величия, которого достигла в действительности, и так как и с своими какими бы то ни было мечтами тогда она должна была еще таиться: то этот первый собор, хотя и пред-

1) В договорной грамоте Новгородцев с королем находим: во-первых, что они прежде всего обязуют короля: «а держати тобе, честному королю, наместника на Городище (в Новгороде) от нашей веры от греческой, от православного крестьянства»; во-вторых, что они делают нарочитое постановление: «а у нас тебе, честны король, веры гречские православные нашей не отъимати, а где будет нам Великому Новугороду любо в своем православном крестьянстве, ту мы владыку поставим по своей воли; а римских церквей тебе, честны король, в Великом Новегороде не ставити, ни по пригородом новгородцким, ни по всей земли новгородцкой»,—Акт. Эксп. т. I, № 87.

2) Во время похода великого князя на Новгород митрополит писал ему грамоту за Новгородцев, прося, чтобы он помиловал их, если они принесут повинную (Акт. Ист. т. I, № 282). Но, как кажется, эта грамота есть только формальное исполнение святительского долга предстательствовать, нежели что либо другое.

539

назначавшийся быть фактическою кафедрою митрополитов, был построен в очень скромным размерах, так что представлял из себя церковь по своей величине или совсем заурядную или разве только не много большую заурядной. От того ли, что стройка собора производилась с поспешностью, быв начата в необычное время— осенью, или от того, что он был строен плохими мастерами; только спустя неполные полтораста лет от построения, ко времени митр. Филиппа, он пришел в такую ветхость, что двинувшиеся своды его были подперты толстыми бревнами. Обоими ли сейчас указанными обстоятельствами или только одним последним, но митр. Филипп был подвигнут к решимости построить новый собор, и по своим размерам такой, который бы уже отвечал своему достоинству кафедры митрополичьей 1). Представляется недоуменным то, что предпринял постройку нового собора не великий князь, а сам митрополит на свои собственные средства. В объяснение этого недоумения мы не можем сказать ничего удовлетворительного. В период домонгольский архиерейские кафедральные соборы строены были князьями 2). Из времени после-монгольского мы знаем два примера построения этих соборов: коломенского в 1382-м году и ростовского после 1408-го года. Первый был построен великим князем, к области которого принадлежала Коломна 3), второй был построен (собственно возобновлен) епископом 4), но тут дело может быть изъясняемо исключительными политическими обстоятельствами Ростова: собственные

1) За год и 8 месяцев до приступа к постройке нового собора был в московском Кремле пожар, от которого один из приделов старого собора изгорел так, что рассыпался,—Софийск. 2-я летоп. под 1470-м годом fin., в Собр. летт. VI, 190 fin.. Но сказания о построении нового собора не указывают на это обстоятельство, как на одну из причин, по которым митрополит решил построить новый собор. Эти сказания о построении собора читаются: в Никоновской летописи,—VI, 37 sqq и 56 sqq, и в Софийской 2-й летописи под 1472-м и 1474-м годами,—в Собр. летт. VI, 194 и 198. В первой летописи помещено сказание официальное, во второй—частное (историку представляется тут редкий случай сличить официальное с частным...).

2) За исключением, может быть, одного случая, именно—что в Ростове в 1160-м году построен был каменный собор на место сгоревшего деревянного не Андреем Боголюбским, к столу  которого принадлежал город, а самими гражданами последнего.

3) У Карамз.к т. V прим. 254, col. 98.

4) См. гр. Толстого Древние святыни Ростова—Великого, изд. 2 стр. 28.

540

князья его были тогда полными данниками Москвы и поэтому моглине иметь охоты строить собор, а великий князь в свою очередь, мог не иметь этой охоты потому, что в Ростове все-таки были собственные князья. Знаем одно указание из после-монгольского времени и именно из правления Ивана Васильевича, что епископу вменено было в обязанность построить уездный собор 1); но если и принять, что это было правилом, то во всяком случае это правило относилось бы к городам, в которых не было князей. Может быть, дело нужно объяснять так, что великий князь желал поберечь свои деньги на свои многочисленные церковные и гражданские постройки (о первых между ними скажем во второй половине тома, в. главе о богослужении), а митрополит с своей стороны вызвался избавить великого князя от издержек, надеясь управиться с постройкой сам собою. Как бы то ни было, митрополит предпринял постройку на свой собственный счет: вероятно, он имел весьма немалый запас прежде скопленного (ибо при непосредственной смене трех сряду митрополитов чиновники митрополичьи не имели возможности разворовывать митрополичьей казны); должно думать, что значительный ресурс представляли его ежегодные доходы 2); недостающее он собрал таким образом, что, во-первых, наложил на приходские церкви и на монастыри своей митрополичьей епархии весьма высокий принудительный сбор, который, по словам летописца, был крайне тягостен для духовенства 1), и что, во-вторых, обратился к. добровольной благотворительности бояр и купцов. Новый собор митрополит решил построить по образцу владимирского Успенского собора Боголюбского, но с прибавкой против последнего полуторых сажен в длину, ширину и в вышину. Москва не славилась мастерами каменного дела, которое было в ней до тех пор весьма незначительно, а митрополит, несмотря на то, что предполагалось построить церковь исключительную по размерам, почему-то (может быть, из побуждений москофильства) не поискал мастеров в дру-

1) Епископу Ростовскому собор в Устюге, см. I т. 2 полов., стр. 113.

2) А что митр. Филипп был хороший хозяин, см. его грамоту своему слуге, посланному торговать добром Пречистые Богородицы,—в Акт. Ист. т. I, № 79 (в словах: «пи бы что прибыло церкви Божией в подможение», может быть, разумеется именно стройка нового собора).

3) «Сотвори же митрополит тягину велику, со всех попов и монастырей. сбирати сребро на церковное создание силно, и собра много сребра»,—Софийск. 2-ая лет. под 1472-м годом.

541

гих местах, и нашел в Москве двух подрядчиков, которые взялись ему построить собор, но которые, как показали последствия, были плохими знатоками своего дела, единственно надеявшимися на русские знаменитые: «авось и не бойсь». Для заготовления и подвозки материала и вообще для всех побочных работ при стройке (а может быть—отчасти и непобочных) митрополит накупил холопов, так чтобы работа в значительной степени производилась своими собственными людьми 1). Новый собор предположено было поставить на месте старого, и так как он имел быть значительно более последнего, поставить таким образом, чтобы он равномерно со всех сторон облегал его. К постройке собора приступлено весной. 1472-го года. Кругом старого собора выкопали рвы для фундамента новому собору и, когда фундамент был сделан, разобрали алтарь старого собора и меньшие притворы к нему, но оставили до времени, нетронутыми его стены, так как подле них находились раки погребенных в нем митрополитов, которые должны были оставаться на своих местах до тех пор, пока не приготовят для них месту стен нового собора; над ракой с мощами св. Петра, находившейся у северной алтарной стены, по ее разобрании, поставили временную деревянную церковь. После этого 30-го числа Апреля месяца, совершена была торжественная закладка нового собора. Когда его стены выведены были в высоту человека, старый собор разобрали весь до основания и раки митрополитов перенесли на новые, приготовленные для них у новых стен, места (по Никоновской летописи—23 го Мая, по Софийской—29-го Мая). Рака с мощами св. Петра имела остаться в новом соборе на том самом месте, на котором она. находилась в старом. Но так как пол нового собора был сделан выше против пола старого собора на рост человека, а рака с мощами должна была находиться в нем на полу, как находилась в старом соборе: то на новом полу сделали новую раку, в которую и переложили мощи по уничтожении прежней раки 2). Это по-

1) Перед своей смертью он завещал дать волю этим, накупленным для стройки собора, холопам,—Никон. лет. VI, 53. Следовательно, он накупил было их в собственность не кафедре, а лично самому себе.

2) Пока на месте старой раки была делаема новая рака, мощи сохранялись во временной раке, быв выложены в самом строившемся соборе для поклонения.—Софийская летопись относит перенесение рак митрополитов ко второму лету стройки собора. Но в таком случае его закладку нужно было бы относить к 1471-му году, ибо в 1473-м году митр. Филипп, совершавший перенесение,

542

ложение мощей в новую раку или это их перенесение совершено было торжественным образом и день перенесения (1-го Июля) установлено было праздновать на будущее время как праздник.

Дальнейшая история стройки собора относится к правлению преемника Филиппова Геронтия, где мы ее и доскажем.

В конце 1472-го года вел. кн. Иван Васильевич вступил во второй брак с греческой царевной Софией Палеолог, дочерью бывшего морейского деспота Фомы, брата двух последних константинопольских императоров Иоанна и Константина. Принужденный в 1460-м году бежать из своих владений от султана Магомета, Фома нашел себе убежище у папы в Риме, где и умер в 1465-м году, оставив после себя двух сыновей и дочь—нашу Софью 1). В 1469-м году папа (Павел II) предложил ее в замужество Ивану Васильевичу через известного кардинала Виссариона, и великий князь, как многозначительно выражается наша летопись, взяв предложение папы в мысль себе, после совета с митрополитом, с материю и боярами, не замедлил принять его 2). Едва ли можно думать, чтобы папа и Виссарион серьёзным образом мечтали при устроении этого

умер ранее, нежели оно имело место (5-го Апреля). И сама же летопись говорит, что собор упал в 1474-м году на третье лето стройки (а Пахомий Сербин в слове на перенесение мощей св. митрополита Петра говорит, что он упал во второе лето по преставлении митрополита Филиппа).

1) Которой собственное имя было Зоя и которая получила имя Софьи (переименована) уже у нас в России (2-я Софийская летопись,—Собр. летт. VI, 196, называет ее Зинаидой). Другая дочь Фомы Елена была прежде выдана замуж за последнего сербского деспота Лазаря Бранковича.

2) Никон. лет. VI, 8.—Пирлинг в своем сочинении La Russie et le Saint-Siège,—I, 133 sqq. утверждает, что инициатива переговоров о браке шла не из Рима, а из самой Москвы, именно—что Грек Юрий, который, по нашим летописям, 11-го Февраля 1469-го года пришел из Рима от кардинала Виссариона с предложением руки Софьи, не был послан в Москву Виссарионом, а, быв послан из Москвы в Рим, принес от Виссариона ответ на предложение. Хотя это и не совсем ожиданно, не может быть однако решительным образом отрицаемо (и если слова Псковской 1-й летописи об Юрии Греке понимать так, что он был боярин не Софьи, а великого князя,—Собр. летт. IV, 244: то они будут служить к подкреплению утверждаемого Пирлингом). В этом случае о побуждениях, заставивших вел. кн. Ивана Васильевича сделать предложение, должно думать то же, что о побуждениях, заставивших его без замедления принять его, как представляют дело наши летописи (а тщательное исследование вопроса об инициативе принадлежит гражданской истории).

543

брака о новом привлечении московской Руси к флорентийской унии, ибо убедительный пример Исидора был еще в слитком живой памяти 1). Но они самым деятельным образом занимались устроением крестового похода против Турок, и нет сомнения, что в сем отношении они и возлагали большие надежды на брак царевны с великим князем. Что касается до этого последнего, то он чрез брак с царевной приобретал формальные и положительно юридические права на то, чтобы считаться преемником императоров византийских, и должно думать, что именно это главным образом он внял в мысль себе. Для препровождения Софьи в Москву папа (преемник Павлов Сикст IV) послал с ней легатом своего кардинала, по имени Антония 2). Этот кардинал вел себя в пределах России до самой Москвы так же, как и в землях католических: совершал путь в преднесении водруженного на высокое древко крыжа или креста 3). Когда поезд с царевной приближался к Москве и когда донесли великому князю, что кардинал идет в преднесении крыжа, то он начал советоваться с своей матерью, своими братьями и боярами: как быть с папским послом,—дозволить ему или нет вступить в Москву в преднесении крыжа. На совете голоса раздвоились: одни говорили, что не должно возбранять ему этого,

1) И легат папы, приходивший с Софьей, сколько видно из наших летописей, не заводил в Москве речей о вере. Впрочем, так как Софья была воспитана в приверженности к католичеству, то могли питать некоторую надежду, что она успеет расположить своего мужа в пользу соединения с Римом, или что по крайней мере в детях своих приготовит людей склонных к этому соединению. Возвратимся к некоторым речам о сем ниже, в главе о митр. Макарии, когда будем говорить о попытках пап привлечь нас к союзу с римскою церковью, имевших место после женитьбы вел. кн. Ивана Васильевича на Софье до названного митрополита включительно.

2) Посол папа Антоний Bonumbre, епископ города d’Accia. по Пирлингу, вовсе не был кардиналом,—ibid. р. 155 sub fin..

3) О преднесении послу креста Пирлинг говорит, что on la portait devant lui comme en triomphe, en vertu d’un privilège accordé au légat par le Pape (несли его перед ним как бы в триумфе, в силу привилегии, данной легату папою),—ibid. р. 170. Описывая пребывание Софьи с легатом во Пскове 1-я Псковская летопись говорит: «бе свой владыка с нею, не по чину нашему оболчен бе весь червленым платьем, имея на собе куколь червлен же (это одеяние кардинальское?).., да такоже и крест пред ним и распятие осязаему (?), якоже всем человеком видети, вылитое носят пред ним, на высокое древо воткнуто горе»,—Собр. летт. IV, 245.

544

другие говорили: не бывало в нашей земле того, чтобы чинить почесть латинской вере; сделал это один Исидор, который и погиб. Тогда великий князь послал донести о деле митрополиту, от которого и был получен ответ: «невозможно допустить не только того, чтобы кардинал в преднесении крыжа вошел в город, но чтобы он таким образом и приблизился к нему; если дозволишь ему это, желая его почтить, то—он в ворота города, а я—отец твой другими воротами вон из города; недостойно нам не только видеть этого, но и слышать, потому что—кто окажет почтение чужой вере, тот поругался своей» 1). Вследствие такого ответа митрополита великий князь выслал к кардиналу за 15-ть верст от Москвы своего боярина, который и заставил его распорядиться, чтобы крыж был спрятан.

Кардинал был прислан в Москву не для того, чтобы сделать попытку вторичного привлечения здешних Русских к флорентийской унии. Но митр. Филипп почему-то весьма желал иметь с ним богословское прение. В ожидании его прибытия он старательно изучал книги и призвал себе на помощь какого-то, должно быть—знаменитого в то время на Москве, книжника Никиту поповича. Когда кардинал явился в Москву, митрополит устроил было с ним сходку, на которой, вспомоществуемый Никитою поповичем, засыпал было его вопросами; но кардинал из благоразумной осторожности (которая, конечно, понята была Русскими, как его сознание в своей слабости) совершенно уклонился от прений, выставив иредлогом то, что нет с ним книг 2).

Кроме грамот митр. Филиппа, упомянутых выше, сохранились от него до настоящего времени две церковно-правительственные грамоты в собственном смысле этого слова, писанные—одна в Новгород, другая—во Псков. В грамоте в Новгород от 8-го Апреля 1467-го года, адресованной к архиепископу Ионе и веем гражданам,

1) Никон. лет. VI, 50.

2) «Тогда же убояся легатое, много было митрополит Филипп изучил, от книг словеса емлючи и книжника Никиту поповича призва, ово сам емля у него речи глаголаше легатосу, иное же повеле самому с ним глаголати; он же ни единому слову ответа не даст, но рече: нет книг со мною»,—Софийск. 2-я лет. в Собр. летт. VI, 197.—Никита попович, может быть, есть тот священно-инок Никита Семешков, сын протопопа московского Архангельского собора, который в 1474-м г. поставлен был в епископы коломенские,—Никон. лет. VI, 55 нач.

545

митрополит, подобно своему предшественнику Феодосию, увещавает граждан новгородских не посягать на церковные недвижимые имения, сопровождая свои увещания пространным поучением о неприкосновенности этих имений. Со всею вероятностью нужно думать, что грамота была послана, так же, как и митр. Феодосием, по просьбе архиепископа Ионы; но она написана так, что как будто слух о бесчиниях, творящихся в Новгороде, дошел до митрополита вовсе не от архиепископа, а от других 1). Грамотой во Псков от 22-го Сентября 1471-го года митрополит дозволяет Псковичам учредить у себя шестой собор для повседневного служения 2),—об этих соборах мы будем говорить во второй половине тома. Митрополит вмешивается своей грамотой в дела архиепископа новгородского, отчасти, вероятно, потому, что тогда был в Новгороде владыка только нареченный, но не посвященный, отчасти же, может быть, потому, что у Псковичей, находившихся в ненормальных отношениях к архиепископам по их гражданской зависимости от Новгорода, вообще было в обычае обращаться к митрополитам помимо архиепископов. К двум сохранившимся грамотам может быть присоединено послание Филиппа к игумену Троицкого Сергиева монастыря Спиридону с просьбою о прощении одного старца монастыря, впавшего перед братией в какую-то укоризну и великую нужу своего греха и за это лишенного монастырскими властями его имения. Послание, рекомендующее игумену кротость вместо жестокости, как кажется, есть собственно частное письмо за человека близкого митрополиту, ибо он просить простить согрешившего и возвратить ему его рухлядку и лошадок «мене деля» 3).

(Об еврейском молитвеннике, выдающем себя за псалтырь Давидову, переведенную с еврейского языка по приказанию будто бы митрополита Филиппа, см. ниже в истории ереси Жидовствующих).

В правление митр. Филиппа имел место замечательный инцидент в нашей церковной жизни, состоявший в том, что псковское духовенство, отстраняя власть своего архиепископа, решилось было присвоить себе самосуд. Невдовые псковские священники находили, что поведение их вдовых собратьев совершенно невозможно и совершенно нетерпимо, т. е. что последние или открыто жили с наложницами или предавались открытому разврату. Неизвестно, как об-

1) Грамота в Акт. Ист. I, № 82, и у Павл. в Памм. № 101.

2) Грамота в Акт. Ист. т. I, № 283, и у Павл. № 103.

3) Послание в Акт. Ист. I, № 278, и у Павл. № 104.

546

яснять себе эту чувствительность невдовых псковских священников, —тем ли, что здесь сравнительно живо было в духовенстве нравственное чувство, или тем, что здесь вдовые священники вели себя до невозможности зазорным образом. Если первое, то, может быть, должно объяснять явление большею свободой, которою пользовалось здешнее духовенство против других мест и которая нравственно воспитывает людей (посредством самоответственности, которую на них возлагает). Если второе, то, может быть, нужно объяснять дело близким соседством безжонного католического духовенства Ливонии, пример распущенности которого, как и всего католического духовенства, влиял на псковских вдовых священников. Как бы то ни было, осенью 1468-го года невдовые псковские священники приняли намерение положить конец соблазну, который причиняли собой священники вдовые, и решились сделать это посредством самосуда. Относительно вдовых священников было постановлено у нас св. Петром узаконение, чтобы они, если хотят сохранить священство, стриглись в монахи, а если хотят оставаться в миру, слагали с себя сан. Но это узаконение св. Петра, подтвержденное потом митр. Фотием, не соблюдалось у нас строго. В частности, оно не соблюдалось в правление митр. Филиппа, при чем специальной причиной послабления вдовым священникам, может быть, было то, что крутые меры против них предшественника Филиппова Феодосия навлекли на последнего проклятия народные 1) Невдовые псковские священники хотели употребить против вдовых узаконение св. Петра, подтвержденное Фотием, и так как они не надеялись, чтобы архиепископ новгородский Иона согласился на применение этого, в то время бездействовавшего, узаконения, то, обходя архиепископа, они и решили прибегнуть к самосуду. Митр. Фотий подтвердил узаконение св. Петра именно в своем послании во Псков; послание внесено было у Псковичей в их списки Кормчей книги, и на этом основании они придавали ему такое значение, что как будто бы оно было одним из канонических узаконений этой последней. Думая сделать применение мнимого канона, псковские священники полагали, что они могут сде-

1) Что в правление митр. Филиппа вдовые священники оставались в миру священниками, ото видно из рассказа летописи о венчании Ивана Васильевича с Софьей Фоминичной: «венча (великого князя) протопоп коломенский Осея, занеже здешним (московским) протопопом и духовнику своему не повеле, занеже вдовцы»,— Софийск. 2-я лет. в Собр. VI, 197.

547

лать это и вопреки архиепископу, и что последний должен будет преклониться пред совершившимся фактом, после того как ими будет сделано дело. Священники собрали город на вече и с согласия и одобрения веча своим единогласным приговором написали крепостную грамоту, выписав ее из Номоканона, т. е. из послания Фотиева, читавшегося в псковских номоканонах, которою отлучили вдовых священников и диаконов от службы во всей псковской области 1). Грамота была написана священниками с согласия веча, во-первых, потому, что в Пскове миряне принимали большое участие в делах церковных и ничто важное церковное не могло быть сделано без их согласия,—во-вторых, потому, что без согласия мирян сделанное священниками постановление могло остаться без действия, так как миряне, не смотря на постановление, могли бы держать у себя на приходах вдовых священников. Ожидания псковских священников, чтобы архиепископ Иона подчинился их самовольному приговору, поставленному будто бы на основании Номоканона, не оправдалось. После напрасной собственной попытки заставить священников подрать или уничтожить их крепостную грамоту, архиепископ обратился с жалобой на них к великому князю и митрополиту, и вмешательство в дело сих последних имело своим следствием то, что священники, продержавшись за свою грамоту год и два с половиной месяца, наконец принуждены были подрать ее, уступив дело о вдовых священниках и диаконах в руки архиепископа. По уверению псковского летописца, архиепископ показал себя в сем случае далеко не особенно достойным образом. Летописец говорит, что, убеждая псковских священников подрать их грамоту, он обещал им, что если то святительское дело о вдовых священниках и диаконах они положат на нем, то он покажет к недостойным между этими священниками и диаконами большую строгость, нежели какую хотели показать они, но что на самом деле он показал совсем иное. Когда священники подрали свою грамоту и когда вдовым священникам и диаконам приказано было от архиепископа явиться к нему на управление, то дальнейшее, по уверению летописца, было: «и начата к нему священницы и диакони вдовии ездити,

1) Псковск. 1-я лет. в Собр. летт. IV, 232. Псковск. 2-я лет. ibid. V, 35. В первой как будто неясным образом дается знать, что речь шла не об одних вдовых священниках; но тут только некоторое широковещание летописца.

548

а он у них нача плати мзду—у коего по рублю, у коего полтора, а их всех посполу (под ряд) без востягновения (испытания) нала благословляти пети и грамоты другие из тоя мзды за печатями давати» 1).

Митрополит Филипп скончался 5-го Апреля 1473-го года 2).

1) Псковск. 1-я лет. в Собр. летт. IV, 234 (затем летописец и прикровенно и прямо обличает Иону в страсти сребролюбия).

2) Он погребен в Успенском соборе и его гроб есть тот гроб, который в настоящее время ошибочным образом выдается за гроб митр. Афанасия, погребенного в Новоспасском монастыре, см. Снегирева Памятники московской древности, стр. 24. col. 1, § 3 fin.