Речь об архитектуре наших церквей домонгольского периода имеет быть разделена, так сказать, на две статьи. Именно—должна быть она особая об архитектуре церквей каменных и особая об архитектуре церквей деревянных.

Мы начнем с первых.

Заимствовав веру от Греков, естественно, мы должны были взять себе от них, а не от кого-нибудь другого, и все прочее относящееся к вере. А следовательно, и наши церкви должны были явиться ни чем иным, как снимком с современных пм церквей греческих или теми же церквами греческими, только перенесенными в другое место. В церквах деревянных не могло быть совершенного воспроизведения церквей греческих, потому что у Греков церкви были исключительно каменные, а камень и дерево, как материал, существенно обусловливают формы зданий. Но ”в церквах, каменных не было никаких препятствий к тому, чтобы они явились у нас именно воспроизведением и повторением церквей греческих.

Так это и на самом деле, однако не без некоторого «но», без которого сочти никогда не бывает в действительной жизни. Сравнивая наши сохранившиеся церкви домонгольского периода с современными им церквами греческими, насколько последние сохранились и известны, находим, что, при единстве и тождестве в общем и существенном, они представляют против последних некоторые разности и отличия в частностях, так что, несомненно принадлежа к церквам греческим как к своему роду, они оказываются в»том роде как бы особым видом. Вопрос об этой видовой особенности наших церквей остается пока не решенным окончательно, ибо, к сожалению, из первых наших каменных церквей, построенных мастерами греческими, которые бы решали наш вопрос положительно, ни одной не сохранилось в совершенно полном и целом виде. Большая и наиболее существенная часть отличий наших церквей от церквей греческих, несомненно, принесена к нам из той же Греции и должна быть понимаема так, что наши церкви представляют собою воспроизведение особого вида церквей греческих,— вида, которые не сохранился или по крайней мере пока остается неизвестным (о сем ниже). Относительно других немногих отличий

остается в настоящее время думать на двое: именно — или что они идут из той же Греции и также, принадлежат к числу отличий того особого вида греческих церквей, который воспроизводят наши церкви, или—что они привнесены к нам мастерами западными, которые были призываемы и приходили к нам для работ. Иначе сказать, об этой видовой особенности наших церквей должно думать: или так, что она сполна принесена к нам из Греции, или что уже у нас она сложилась из двух элементов.

У Греко-римлян, от которых всеми принято христианство и все христианское, как известно, установились два архитектурные типа церквей — тип так называемой базилики и тип купола или церкви купольной (точнее говоря, центро-купола, а еще точнее — купола в центре четвероугольника). Тип базилики, старший по времени, первоначально был общим типом Римлян и Греков, но потом явился второй тип—церкви купольной: первый остался на римском Западе, второй усвоил себе греческий Восток. Название: базилика, βασιλική, в древнейшей форме—βασίλειος στοά или ἡ τοῦ βασιλέως στοά, значит: судейская галерея, причем слово βασιλεύς, от которого оно произведено, употребляется не в смысле царя, а в смысле судьи. У Греков суд был публичный и производился на местах всяких общественных собраний — на торговых площадях (ἀγορά). На площадях для помещения судей были устраиваемы особые галереи, которыми вместе с ними пользовались купцы для продажи товаров, а все вообще граждане городов для сходбищ общественных и частных, для прогулок и для деловых свиданий; или—что гораздо вероятнее—судьи для производства на площадях суда пользовались купеческими и общественными галереями; как бы то ни было, то или другое по своему первоначальному происхождению, площадные или базарные галереи от помещавшихся в них судей получили название судейских галерей—базилик (βασιλική, basilica) 1). У Греков бази-

1) Из девяти Афонских архонтов, стоявших во главе управления республикой, второй архонт, ведавший дела относившиеся до веры в богослужения, и судивший преступления против веры и благочестия, а также судивший в уголовные преступления более тяжкие, назывался βασιλεύς’ом, и от него-то галереи на общественных площадях и получили название базилик или судейских галерей. Вместо первоначальных названий ἡ βασίλειος στοά или ἡ τοῦ βασιλέως στοά позднейшие Греки стали употреблять название ἡ βασιλική, усвоив от Римлян латинскую форму последнего, которая есть basilica. В Платоновом разговоре Евтифрон, в самом его начале читаются слова, обращенные Евтифроном к Сократу: Τί

лики были тaкoгo рoдa: извecтнoe прocтрaнcтвo плoщaди oбнocилocь глухoй кругoвoй или в ceбe зaмыкaвшeйcя cтeнoй в фoрмe прoдoлгoвaтoгo чeтвeрoугoльникa; внутри, впрoдoль вceх cтeн (т. e. кaк прoдoльных, тaк и пoпeрeчных) нa извecтных рaccтoяниях oт них cтaвилиcь ряды кoлoнн (кoлoннaды); нa cтeны и нa кoлoнны клaлacь крышa, a внутрeннee ocтaвaвшeecя прocтрaнcтвo мeжду кoлoннaми (т. e. мeжду кoлoннaми и кoлoннaми) ocтaвлялocь нeпoкрытым (ὕπαιθρος). Тaким oбрaзoм, грeчecкиe бaзилики прeдcтaвляли из ceбя кругoвыe внутри прoдoлгoвaтoгo чeтвeрoугoльникa cтeн гaлeрeи c oткрытoй мeжду ними плoщaдью. Гaлeрeи в cущecтвe были coвeршeннo тo жe, чтo нaши гaлeрeи у тoргoвых рядoв, тoлькo oни нe были узкими хoдaми и кoридoрaми, a были бoлee или мeнee ширoки, тaк чтo пo ширинe дocтигaли рaзмeрoв нacтoящих зaл, в кoтoрых мoглo прoизвoдитьcя нaпр. прeпoдaвaниe (cтoики—oт στοά); зaтeм, чтoбы вoзмoжнo рacширить гaлeрeи и в cлишкoм ширoких cдeлaть вoзмoжнo прoчнoю пoдпoру крыш, cтaвили инoгдa, ecли нe вceгдa, вдoль cтeн нe нo oднoму ряду кoлoнн, a пo двa. У oднoй из пoпeрeчных cтeн бaзилики или пoд oднoй из пoпeрeчных гaлeрeй пoмeщaлcя cудья для прoизвoдcтвa cудa; вce ocтaльнoe былo прeдocтaвлeнo купцaм и публикe, из кoтoрых пeрвыe, пoмeщaяcь в прoдoльных гaлeрeях, или рacклaдывaли cвoп тoвaры, принocившиecя из дoмoв кaждый дeнь, или тoлькo в дни бaзaрныe,

νεώτερον, ὦ Σώκρατε:, γέγονεν, ὄτι καὶ συ τὰς ἐν Δυκείῳ καταλιπὼν διατριβὰς ἐνθάδε νῦν διατρίβεις, περὶ τοῦ βασιλέως στοάν; οὐ γὰρ που καὶ σοι δίκη τις οῦσα τυγχάνει πρός τὸν βασιλέα, ὥσπερ ἕμοί; т. е. Что новейшего случилось. Сократ, что и ты, оставив упражнения в Лицее, теперь проводишь (убиваешь) время здесь в галерее василевса (судьи)? Может быть, и у тебя есть какая-нибудь жалоба василевсу (судье), как и у меня? По словам Крема, в городах Египта и в настоящее время суд производится публично на базаре; он пишет: «Место, где обделываются торговые дела—базар; здесь также происходят судейские разбирательства, обыкновенно но пятницам: судья со своими писцами заседает в какой-нибудь из лавок»,—Путешествие по северо-восточной Африке, ч. I, русск. перев. стр. 170. У нас в Киевской времен казацких Руси бывал «карвасар—словесный суд, помещавшийся в прежние Бремена в малороссийских городами, и селениях на ярморочных площадях, в раскинутой палатке» (Закревский в книге 2-й Старосветского бандуристы, стр. 357; см. также у Котляревского в начале 6-й песни его Энеиды). Полагаем, что карвасар есть переделка из караван-сарай и что обычай словесного базарного суда перешел в Малороссию из восточных, ближайшим образом—из Крымских, караван-сараев, которые представляют собою нечто довольно близкое к греко-римским базиликам.

прямо на полу, на пристроенных полках, ларях и проч., или же имели шкапы и шкалики для постоянного их хранения 1).

Римляне, заимствован от Греков базилики для тех же целей, для которых они служили у них, превратили них из открытых галерей в настоящие закрытые здания. Это они сделали таким образом, что покрыли кровлей внутреннее, остававшееся у Греков не покрытым, пространство. Если бы положить кровлю над этим внутренним пространством на колонны в уровень с кровлями галерей, то и базилике или по крайней мере в ее середине водворился бы мрак (галереи получали бы свет из окон в своих стопах). Чтобы сделать базилику совсем закрытым зданием и вместе сохранить в ней свет, нужно было поступить другим образом. Римляне сделали так, что над колоннами поверх кровель галерей надстроили стены, что в ровен с этими новыми стенами протянули или возвысили поперечные внешние стены галерей и что образовавшееся таким образом здание над зданием, прорубив в нем окна, и покрыли уже кровлей; иначе сказать—Римляне, чтобы превратить греческую базилику совсем в закрытое здание, надстроили над ее серединой своего рода купол—прямостенный и плоскопокровный (в виде продолговатого сундука, поставленного в колоннах). Если бы это случалось в то время, когда у Римлян уже был употребителен купол, то весьма возможно, что он и был бы применен к базилике, и тогда она получила бы другую форму. Но это было в то время, когда купол у них еще не употреблялся или употреблялся еще в весьма малых размерах. Форма, данная базилике в докупольное время, и осталась за нею навсегда (хотя в позднейшее время вместе с плоским потолком из дерева или вместе с двускатной деревянной кровлей, — ибо потолок мог и отсутствовать, как ондействительно отсутствует в иных древних христианских базиликах,—они стали покрываться и складенными из кирпича сводами, а стены начали быть ставимы на колонны не посредством положенных на них архитравов, а посредством сведенных между ними арок, вероятно, с более или менее первого времени, ибо эти арки по своему появлению, как можно думать, не моложе базилик). Превратив

1) Обстоятельных сведений об устройстве греческих базилик мы не имеем, ибо у Греков не было писателя, который, подобно римскому Витрувию, оставил бы сочинение об их архитектуре. На основании речей Витрувия о греческих базиликах в первой главе 5-й книги его сочинения De architectura надлежит представлять их себе, как мы представляем.

греческую базилику из открытой площади, окруженной галереями, в совсем закрытое здание 1), Римляне затем еще сделали небольшое к ней прибавление, именно — чтобы нарочитым образом выделить помещение судей, они начали приделывать для них к одной из поперечных стен базилики небольшие полукруглые пристройки, так называемые абсиды 2) (которых иногда приделывали и по две, у обеих поперечных стен, так что вход делался с боку, в одной из продольных стен).

Эти-торимские базилики и послужили образцом для христианских храмов. Старыми археологами было принимаемо, будто форма базилик потому была усвоена для христианских храмов, что Константин Великий, приняв христианство, отдал христианам языческие базилики для обращения в церкви (и что с церквей—действительных базилик и стали их строить по подобию базилик). Но это совершенно неосновательно. Базилики были не то, что языческие храмы и не имели с ними ничего общего; быв зданиями по своей цели не религиозными, а гражданскими, они и после обращения граждан в христианство оставались столько же нужными им, сколько были нужны до обращения, и следовательно — Константин Великий вовсе не мог отдать их христианам (ибо иначе вместо отданных он должен бы был построить новые). Форма базилики усвоена была для христианских храмов просто потому, что она была формою самою и можно сказать единственно для них подходящею. Христианские храмы имели быть зданиями возможно большими или просторными, для вмещения молящихся; а такими зданиями у Римлян были именно базилики. Весьма возможно, что во второй половине III—начале IV века, когда появи-

1) В виде исключения у Римлян до позднейшего времени бывали базилики и с не покрытыми серединами или совершенно греческие: такова наприм. была basilica Ulpia, построенная императором Траяном, — Hübsch’а Monuments de larchitecture chvétinne в переводе аббата Guerbera, Pavis, 1S66, PI. I, № 13.

2) Латинское absida из греческого ἁψίς (π ἀψίς),—ῖδος. Ἁψίς, от ἅπτω— соединяю, связываю, слаживаю (привожу одно в соприкосновение с другим), собственно значит соединение, связывание (связка чего-нибудь), затем—петля или ячейка в сети, обод колеса и самое колесо, всякая округлость, арка (от того - триумфальные ворота у Римлян с арками—абсиды), ниша с аркой, дуга свода, самый свод (архитектурный и небесный). Небольшие полукруглые пристройки к базиликам получило название абсид или от своей формы круглой (т. е. полукруглой) или вместе и от своего покрова, который с древнего времени мог делаться сводом.

лись у христиан настоящие храмы, они имели бы уже охоту подражать в форме своих храмов храмам языческим. Но последние, за весьма немногими исключениями, были зданиями весьма малыми, ибо назначались не для вмещения молящихся, а только для помещения статуй (а их великолепие составляли внешние, окружавшие их, колоннады или перистили). После не подходивших языческих храмов для: христиан не было другого выбора кроме базилик. При сем, в частнейшее объяснение того, как могло случиться, что ишн была усвоена для храмов форма базилики, с совершенною вероятностью предполагают следующее: у Римлян быцо принято, чтобы всякое большое помещение имело форму базилики, т. е. длинной залы с боковыми· галереями; поэтому и в частных домах большие залы были строены в форме базилик 1); первенствующие христиане, пока не начали строить особенных храмов, собираясь на молитву в частных домах, собирались в базиликах богатых людей, как в помещениях наиболее просторных; таким образом они постепенно свыклись с формою базилик, как формою для своих молитвенных помещений, а следствием сего и было то, что когда они начали строить особые xpaмы, то взяли эху форму.

(Усвоив для храмов форму языческой, а точнее говоря—гражданской, базилики, христиане прежде всего сделали в ней то изменение, что уничтожили поперечные колонны перед абсидой, в которую поместили алтарь; затем, в больших базиликах, не довольствуясь для алтаря абсидой, начали приставлять спереди их четвероугольника поперечный меныший четвероугольник (приставляя абсиду уже к нему), при чем она получала форму креста. На Востоке (до появления и водворения там купола), так как женщины имели там обычай становиться в церквах отдельно от мужчин, иногда устраивались для них в боковых отделениях базилик верхние галереи. В позднейшее время, вместе с движением архитектуры, базилики так и иначе изменялись смотря по требованию вкуса: начали ставить над ними купола, все три отделения ставить на одной высоте, — не говорим о внешних пристройках к ним и над ними, каковы башни,—наконец (и ближайшее к нам время) даже все три отделения сливать в одно, сохраняя память о боковых уничтоженных отделениях только колоннами или пилястрами, поставленными вдоль стен, вплотную к последним, и нишами между ними. Вообще, за-

1) В Палатинском дворце императоров римских базилика Юпитера (что значит не храм Юпитера, а базилика юпитеровская—императорская).

падная базилика так же, как и наша купольная церковь, имеет свою историю).

Купол есть известной особенной формы свод. Этот последний есть покров над зданием, сделанный не посредством горизонтальной (потолок) или трехугольной (кровля) настилки деревянных (или каменных) досок, а посредством выкладки из кирпича в той или другой, допускаемой сим материалом (по законам статики), выпуклой форме. Купол есть свод, имеющий форму вспрокинутой полусферы, поставленной на круглом основании 1). Русский читатель, приникший смешивать и принимать за одно купол и главу, должен твердо заметить и запомнить, что один и другая не смеют между собой ничего общего и должны быть строго различаемы: купол есть часть свода, имеющая известную форму, глава есть внешнее украшение (в виде шара, груши и луковицы), поставленное· на куполе или просто на кровле 2). Свод, бывший известным древнему Востоку, на первую мысль о котором люди, нет сомнения, наведены были пещерными постройками (и естественными пещерами с естественными сводами), был известен и классическим Грекам, но почти что вовсе не был ими употребляем, так что они звали только плоские потолкиобыкновенно деревянные, а если крылись не широкие пространства,— каменные (из длинных каменных плит или как бы из каменных досок) 3). В Италии свод впервые является у Етрусков, которые или сами изобрели его или заимствовали с Востока; от Етрусков он был усвоен Римлянами. Первое приложение свода состояло в том, что выкладывали над стенами или над столбами неширокие арки. Затем, люди поняли, что если прикладывать одну арку к другой, то можно покрыть ими целые пространства между стенами, иду-

1) Купол из средневекового латинского cupula, cuppula (у Итальянцев cupola), которое из cupa (греч. κῦφος, σκῦφος)—чаша.

2) Главы ставятся у нас на куполах и на кровлях посредством шеек и фонарей (которые иногда на куполах, как бы представляя свод на своде, бывают полыми). Но на купола древних и старых церквей они посажены у нас непосредственно, именно—на сферу купола насажена луковица. Эти луковицы на древних и старых куполах, по происхождению своему весьма поздние, должно отличать от самых куполов, которые крылась, точно по их ферме, сферическими крышами (вМоскве эти сферические крыши старых куполов сохранились на куполах Архангельского собора и синодальной церкви 12-ти апостолов. А рядом с ними и луковицы—на Успенском и на Благовещенском соборах).

3) Cfr у греческого ученого Δ. Р. Рαγκάβη в его греческой Ἀρχαιολογία, τ. ά σέλ. 230.

щими параллельно одна к другой: таким образом явился свод бочкообразный (Tonnengewölbe). А наконец, они поняли и то, чтобарку могут быть уперты дуги перекрестной арки и что посредством дальнейшего приложения этого перекрещивания может быть покрыто как чашей круглое пространство: таким образом явился сферический или куполообразный свод для покрова круглых зданий, из которого вышел византийский церковный купол.

У Римлян была придаваема круглая форма башенок и башен или ротонд, во-первых, храмам и по преимуществу одному известному классу их, именно—храмам Весты; во-вторых, надгробным, памятникам или мавзолеям. Некоторые из этих храмов и памятников и были покрываемы сферическим или куполообразным сводом. В тех и других впрочем главное составлял не свод, а кругловидность или круглота (rotunditas) самых зданий, т. е. не затем здания были строимы круглыми, чтобы их покрывать сферическими сводами, но затем иногда покрывались они сферическими сводами, что были круглыми 1). Намеренное приложение сферического свода, при котором он достиг всей своей колоссальности и грандиозности, имело место у Римлян в их общественных банях или термах. Общественные бани, как известно, составляли у Римлян такую же существенную и необходимую потребность общественной жизни, как театры и цирки, и их так же, как и последние, строило на свой счет правительство. Во времена императоров общественные бани стали громаднейшими и великолепнейшими из всех общественных сооружений и такими громадными и великолепными безотносительно, что мы в настоящее время едва можем составить себе понятие2). Бани у Римлян состояли из нескольких отделений, именно: отделения холодного или купальни (frigidarium, baptisterium) 3), в котором устрояемы были бассейны (piscinae) для плавания в холодной

1) Исключение между храмами, как измеренные большие ротонды, представляют весьма немногие, таковы в особенности: Пантеон Агриппы (первоначально храм Юпитера) и храм Юпитера в Диоклетиановом дворце в Спалато.

2) При Санях были устроены гимнасиумы для телесных упражнений, находились библиотеки, сады и пр. Вообще они были как бы клубами древних, в которых проводилось свободное время.—О римских банях или термах, бывших в самом Риме, см. у De Bleser’aв Rome et ses monuments, guide du voyageur catholique, 2 edit. Louvain, 1870, p. 77 sqq.

3) Baptisterium—купальня от греч. βαπτίζω, которое в доцерковном и нецерковном употреблении значит купать.

воде; отделения теплого для мытья теплой водой (tepidarium) и отделения жаркого или лотового для потенья (caldarium, sudatorium) 1). Круглая форма бассейнов, в которых плавали (писцин), условливавшаяся тем, что вода, возмущаемая в круглом вместилище, правильнее волнуется и что в круглом пространстве удобнее обращаться человеку, требовала, чтобы и комнаты, заключавшие их в себе или их покрывавшие, были круглые; пары, поднимавшиеся от воды в других двух отделениях, именно требовали, чтобы они были круглые комнаты с высокими сводами, под которые бы пари уходили. Таким образом, в общественных банях у Римлян сферический свод или купол получил все свое приложение и стал господствующею формою покрова. В громаднейших и великолепнейших общественных банях, которые начали строить со времени Августа, этот сферический свод или купол, который должен был покрывать огромные круглые залы, достиг полного совершенства и полного блеска своего развития 2).

Христиане усвоили для своих храмов форму базилики, как мы сказали, потому, что она удовлетворяла потребности иметь в храмах здания по возможности просторные. Но простор и удобство не составляют всего достоинства зданий, и если во всех зданиях, кроме их целесообразности, стремятся еще к соответственной назначению художественности, то тем естественнее было стремиться к соединению одного качества с другим в христианских храмах, которые должны быть по возможности достойными жилищами великого Бога. Нерукотворенный храм Божий, распростирающийся над нашими головами в виде громадного свода и так красноречиво говорящий о величии Божием, сам собою указывал как на наиболее соответствующую и как на наиболее приличествующую форму для храма рукотворенного

1) Некоторые разделяют caldarium и sudatorium на два особые отделения.

2) Римляне передали свои бани Византийцам, а от Византийцев их наследовали Турки, так что нынешние знаменитые турецкие бани суть не что иное, как древние римские бани (а не выдумка самих Турок, принесенная ими из своего Туркестана, в котором они вероятно не каждый день и умывались). У Турок бани и доселе с куполами, так что в Константинополе не знаючи очень можно принять было за церковь. По этой, может быть, причине купола (и главы) у Поляков и в Малороссии назывались и называются банями. О банях византийских и турецких изображениями, см. у К. Тексе и II. Пуллана в LArchitecture Byzantine, французск. изд. стр. 173 sqq.

на этот свод, который в архитектурном отношении достиг всего своего развития. И вот — первый христианский император Константин Великий, ища сооружать достойные жилища единому Богу, которого он познал, начинает сооружать храмы, которые бы воспроизводили Им Самим созданный храм и которые так же, как и этот, способны были бы проповедовать об Его величии, именно — строить храмы, над которыми распростирает небесам подобные купола.

Нет сомнения, что Константин не затруднился бы и прямо перенести купола с бань на церкви, ибо, во-первых, брать хорошее не предосудительно, где бы то ни было, а во-вторых, как мы говорили много выше (1-й пол. т. стр. 686), древние христиане не только не видели в банях чего-нибудь предосудительного, а напротив соединили их с церквами. Но как бы то ни было, он уже имел перед собою сделанным первый шаг. С конца III века у христиан вошло в обычай совершать таинство крещения не в естественных водах—реках и источниках, как было прежде, а в особых зданиях при церквах—крещальнях. Эти крещальни были ни чем иным, как точным снимком с тех отделений в общественных банях, которые назначены были для купанья, т. е. баптистериев, как названы были они, следовательно круглыми зданиями с куполами. А таким образом Константин видел купола перенесенными если не на самые церкви, то на здания, соединенные с ними.

Константин строил свой новой архитектуры храмы не на римском Западе, а на греко-азиатском Востоке 1). Весьма вероятно, с одной стороны, думать, что Римлян, привыкших к своей традиционной и национальной базилике, он не хотел беспокоить нововведением. А с другой стороны—это, вероятно, надлежит понимать так, что тот дух парения к высокому, который он стремился персонифицировать в своих новых храмах, он находил именно духом Востока, а не Запада. И Восток действительно усвоил его идею храма и, дан развитие форме, создал спой новый тип,—тип олицетворявший духово-высокое в противоположность базилике, которая представляла собою только вещественно пространное и громадное.

Усвояя форму гражданской базилики для христианских храмов, взяли и скопировали эту форму целиком, как она есть, без вся-

1) Величественный купольный храм построил Константин в столице Азии — Антиохии. О нем Евсевий в De vita Constantini, lib. III с. 50 (у Миня в Pair. t. 20, col. 1109) и в De laudibus С—ni, cap. 9 sub fin. (ibid. col. 1869).

ших существенных изменений, так что храм-базилика стал простым воспроизведением гражданской базилики. Не так было с храмом купольным: здесь заимствован был только купол, но самое здание было создано вновь и притом не сразу.

Залы римских общественных бань, с которых Константин взял купол, как мы сказали, были огромные круглые залы, накрытые этими куполами Громадное пространство этих зал с распростирающимся в высоте как бы величественным небесным сводом способно пробуждать идею величественного, что было целью Константина при введении храмов купольных, но пробуждать только мимолетно и на минуту: в первый момент, как вы вступаете под свод подобной залы, в вас пробуждается идея величественного; но затем однообразие и пустота пространства наводит на вас скуку и тягость, и идея величественного сменяется в вас каким-то неприятным предоставлением, что вы находитесь в огромном сарае 1). Следовательно, для достижения цели, при заимствованном куполе, Константину нужно было создать нечто новое. В Риме до настоящего времени сохранился баптистерий, построенный Константином Великим для крещения двух Констанций, сестры и дочери 2). На этот баптистерий должно смотреть как на первый момент в движении мыслей Константина от круглой залы с сферическим сводом или куполом к той форме, которую он дал своим купольным церквам. Пусть вообразит читатель, что галерее базилики дана круглая форма, т. е. что поставлена стена в виде круга,—что внутри этого круга поставлены кругом

1) Говорим это не только а priori, так сказать, сочиняя чувства, но и основываясь на нашем собственном впечатлении: мы были в Риме в Пантеоне и в Солуни в знаменитой ротонде св. Георгия, имеющей точную форму зал в римских банях (План и разрез Пантеона у Любке в Geschichte d. Architectur, 4 Aufl. S. 184 и 185; план и разрез Солунской ротонды св. Георгия у Тексье и Попл. Пуллана в L’Architecture Byzantine и из них в Сборнике Общества древне-русск. искусства прп Моск. Публ. Музее на 1866 г., Отд. II, лист рисунков к стр. 24. №№1 и 2).

2) В настоящее время церковь св. Констанции близ базилики св. Агнесы, что за городом; см. о ней Де-БлезераRome et ses monuments, p. 241, a ее план и разрез: у Ciampiniв De sacris aedibus, a Constantino Magno constructis, Romae, 1698, tab. XXIX, у Д’Ажинкура в Histoire de lart par les monuments,—Architeet. PI. VIII, y Любша в Monuments de larchiteetuie chrétienne, PII. VII и VIII, и y Любке в Geschichte d. Archit., S. 241 (y последнего один план, a вместо ее разреза см. разрез церкви S. Maria zu Noeera, S. 244, совершенно одинаковой с нею по форме).

на известном расстоянии от стены, примерно на одной четверти ширины (как это в баптистерии Константиновом) колонны, — что на стену и колонны положена крыша (и баптистерии Константиновом бочкообразный свод), под которою образуется круговая или круглая вокруг стены (между ею и колоннами) галерея; пуст вообразит он. далее, что на колоннах над круглой серединой внутри круговой галереи надстроен сферический свод или купол,—и он будет иметь баптистерий Константинов. Το-есть, этот баптистерий представляет собой как бы круглую базилику (середина и круговая галерея), с тем отличием от действительной базилики, что над серединой не плоский потолок, а купол. Чрез такое поставление купола на другое здание, чрез такое, так сказать, соединение в одно двух зданий достигалось то разнообразие, то разделение и раздробление пространства, которых не доставало купольной зале, как таковой, и устранялись та монотонность к то пустынное однообразие, которыми онастрадала.

Не знаем, прилагал ли Константин новую созданную им форму в этом первоначальном ее виде в отношении к церквам, т. е. строил ли он церкви по сейчас представленному образцу Римского баптистерия 1). Но во всяком случае в отношении к церквам он не остановился на ней, а пошел далее. Этот первоначальный вид новой формы имел еще существенные недостатки: во-первых, он представлял соединение в одно двух однообразно круглых зданий; во-вторых, чрез поставление круга колонн производилось разделение пространства большее должного,—вместо оразноображенного раздроблением на части одного целого получались два целые, т. е. пространство внутри колонн и пространство позади их, прп чем купол, огра-

1) Должно думать, что строил и именно—но крайней мере на Западе, ибо на Западе, вместе с базиликами, мы находим серию церквей нашей формы (планы этих западных церквей нашей формы см. у А. Lenoir’aв Architecture monastique, t. I p. 379) sqq, y Гюбша в Monuments de larehit. ehrét., Pl. XXXV, y Любкев Gesch. Arch. S. 241 и в Annales Archéologiques par Didron aîné,t. XII, Paris, 1852, p. 177 sqq.: a построенная Константином, римская базилика мучеников Петра и Марцеллина, находившаяся на via Labicana, близ городских ворог Porta Maggiore, и служившая усыпальницей его матери св. Елены, сюда не относится, ибо она представляла собою круглую башню без круга колонн внутри и с куполом не над центром только.—на сих колоннах, а над всею ею, т. е. башню, подобную Пантеону и Солунской ротонде св. Георгия— ее план и разрез у Ciampini в De sacris aedibus, lab. XXVII, а о ней у Де-Влезера в Rome et ses monumm., p. 402).

ничейный (и заставленный) колоннами терял эффект широко распростирающегося над горизонтом неба. Следовательно, дальнейшая задача должна была состоять в том, чтобы, во-первых, сделать разними две составные части, и именно — так как не могла быть изменена форма купола, изменить форму нижней части; во-вторых, поставить купол над нижней частно таким образом, чтобы при раздроблении пространства сохранялось единство целого и чтобы купол, сохраняя свой эффект, казался распростертым над всем им. В этом дальнейшем развитии своей новой формы Константин сделал то, что придал нижней части вид восьмиугольника и что круг в вей для поставления купола вместо частого ряда колонн образовал из восьми столбов (которыми заменены были колонны для большей твердости), поставленных против ее восьми углов. Чрез придание нижней части здания формы восьмиугольника Константин хотел достигнуть той первой цели, чтобы сделать разновидными две составные его части, а чрез поставление редкого ряда столбов вместо частого ряда колонн он хотел достигнуть той другой цели, чтобы слить две части в одно целое, ибо сквозь редкий ряд столбов открывался большой просвет в заднее пространство. Ко всему сказанному должно быть прибавлено, что в самом куполе Константин сделал то важное изменение, что пробил в нем окна, которых у Римлян он не имел 1).

1) Антиохийский купольный храм Константинов не сохранился до настоящего времени; но он, как это ясно из его описания у Евсевия (цитата выше), а также из описания Григорием Богословом храма построенного его отцом в Назианзе и представлявшего очевидное воспроизведение по форме Константинова (Oratio tunebris in patrem, § 39, у Миня в Patr. t. 85 col. 1038; воспроизведение плана церкви по описанию Григория у Гюбша, Pl. XIX. № 7), был несомненно то самое, что есть восьмиугольная церковь св. Виталия в Равенне, которая несправедливо считается дальнейшим развитием формы Константиновой (план и разрез св. Виталия: у Д’Ажинкура Р1. ХХIII, у ГюбшаPll. XXI и XXII, у ЛюбкеS 249 и 250). Евсевий пишет об Антиохийском храме: εἴσω δὲ τὸν εὐκτήριον οῖκον εἰς ἀμήχανον ἐπὰρὰς ὕψος, ἐν ὀκταέδρου μὲν σονεστῶτα σχήματι, οἴκοις πλείοσιν, ἐξέδραις τε ἐν κύκλῳ ὑπεριῴων τε καὶ καταγείων χωρημάτων. ἀπανταχόθεν περιεστοιχισμένον (De vita Const.). Если внутри храма были кругом галереи нижния и верхние, то значит он имел отставленный от стен круг столбов, между которым и стенами находплись галереи. А если это так, то это и будет св. Виталий Равеннский (и то, что мы представляет). Не считаем нужным выписывать Григория Богослова, но он еще яснее говорит о галереях кругом стен восьмиугольника.—δρόμοις τε ἀμφιθέτοις ἰσογωνίους κυκλοόμενον.

Форма, данная Константином купольному храму, оставалась в продолжение двух сот лет до Юстиниана. Этот последний произвел в лей еще изменение, которое завершило ее образование. Восемь столбов, которые поддерживали купол в храмах Константина, были поставлены один от другого так редко, что соединяли пространство, находившееся внутри их, с пространством, находившимся по-за них, в одно целое. Но все-таки они производили это соединение не вполне достаточно; все таки они представляли из себя круг, который смотрел замкнутым целым и мешал тому, чтобы поставленный на них купол казался распростертым над всем зданием. Во времена Юстиниана строительная техника достигла того, что купол мог быть поставлен не на круге столбов, а на их четвероугольнике, и он сделал то изменение, что поставил купол на четырех столбах, придав вместе с тем форму четвероугольника и нижней части здания 1). Чрез это круг разрушился, подкупольная часть действительно слилась с боковыми галереями (с внекупольной окружностью) в одно целое и купол, простиравшийся над серединою здания, обнял как бы все его (вследствие чего для вступающего в храм перестало быть так, чтобы он сначала входил в окружную галерею и потом уже под купол, а стало так, что вступая в храм он как бы сразу входил под купол, хотя на известном расстоянии и обнимался им только воображаемо).

Таким образом, купольная церковь в своей вторичной после Константина и «месте окончательной форме, какую дал ей Юстиниан,

1) От Константина до Юстиниана оставалось неизменным то, что купол ставился на круге восьми столбов, ибо постановка купола на четырех столбах есть именно нововведение Юстиниана. Но нижней части по-видимому была придаваема и другая форма кроме восьмиугольной. Григорий Нисский описывает построенный им храм, в котором (если мы его правильно понимаем) круг восьми столбов был поставлен в здании крестообразном (письмо 25 к Амфилохию, у Миня в Patr. t. 46, cul. 1094 sqq). Сам Юстиниан изменил нижний восьмиугольник в четвероугольник прежде чем поставил купол на четырех столбах: в церкви Сергия и Вакха (ныне мечеть Кучук-Айя-София, т. е. Малая св. София), построенной им ранее Софии, купол по старому на круге восьми столбов, а низ имеетот форму четвероугольника, а не восьмиугольника (план Кучук-Айя-Софии: у Ленуара в Architecture monastique, t. 1. р. 257, и с разрезом,—р. 321. у Зальценберга в Altchristliehe Baudenkmale von Constantinopel vom V. bis XII. Jahrhundert. Berlin, 1854, у ГюбшаPl. XXXII и у ЛюбкеS. 252; о ней см. в статье: Griechische Kunst, помещенной, в энциклопедии Ерша и Грубера,t. 84 S. 395).

стала куполом на четырех столбах над центром четвероугольника. Так как четвероугольник явился из восьмиугольника, быв около него описав (или в нем вписан), и так как его назначением осталось то же самое, что и сего последнего,— составлять одно целое с куполом, следовательно относиться к нему во всех частях одинаково, то понятно, что четвероугольник должен был стать квадратным четвероугольником. Таким он и стал в Юстиниановой Софии и оставался в первое время, хотя по условиям архитектурным и не вполне точно выдерживал эту форму, быв в действительности вместо подлинного квадратного близким к квадратному (в Юстиниановой Софии при 241 футе длины 224 фута ширины); таким он собственно остался и навсегда, хотя в позднейшее время, под влиянием новых явившихся условий, о которых сейчас ниже, забыв о своем происхождении и назначении, и позволял себе в отдельных случаях произвольно уклониться от этой формы.

Должно сделать здесь оговорку. Юстиниан, дав купольной церкви новую после Константина и вместе окончательную форму, прибавил к своей новой форме еще побочный вариант или побочную разновидность, так что в действительности он создал два вида новой формы, — вид основной, вместе ставший и общим, который был собственным дальнейшим развитием формы Константиновой, и вид, так сказать, добавочный, ставший рядом с основным, как исключение, относительно происхождения которого должно думать или так, что он был модифицированием основного, или — что гораздо вероятнее—так, что Юстиниан приложил купол к прежде существовавшей форме некупольной. Здесь мы будем говорить единственно· об основном виде формы, а к виду побочному, который также перешел и к нам, мы возвратимся после. Так как здесь мы не имеем нужды, то вовсе не будем распространяться и о том, в чем состоял побочный вид (тем более, что это может внести смуту в представления читателя).

Первый образец купольной церкви в ее окончательной форме представляет собою знаменитая Константинопольская св. Софии, построенная Юстинианом в 537 году (ь продолжение 6-ти лет, начиная с 532 г.) и возобновленная им после повреждения землетрясением в 563 году 1).

1) Подробные и обстоятельные изображения св. Софии на рисунках: у Фоссати в Aya Sofia Constantinople, as recently restored et caet., 1852, London и y Зальценберга в Altchristliehe Baudenkmale (для наглядного ознакомления бо-

Основываясь на тождестве имени нашей Киевской Ярославской Софии с Софией Юстиниановой и руководствуясь априорическими соображениями, у нас утверждали (и до сих пор некоторые утверждают), что наша София есть не что иное, как уменьшенный снимок с Юстиниановой Софии. А так как все наши большие церкви домонгольского периода суть снимки с Ярославовой Софии, то из этого следовало бы, что и все они суть уменьшенные снимки с Юстиниановой Софии. Но первое утверждали (и утверждают) совершенно несправедливо. Действительность не сходится с априорическими соображениями потому, что наша София есть произведение греческой архитектуры XI века, а между тем—с одной стороны, окончательно установленный Юстинианом тип купольной церкви, быв окончательно установлен им относительно того, что под куполом, имел дальнейшую историю относительно самого купола; с другой стороны, Юстинианова София, установляя новый тип, в тоже время еще удерживает нечто из типа предшествующего, что было после оставлено. Юстиниан поставил купол «место круга восьми столбов на четвероугольнике четырех столбов: это осталось навсегда и в этом наша София и все другие наши церкви, как большие, так и .малые, тождественны с его Софией. Но, во-первых, купол его Софии есть сферический, а в позднейшее время он получил иную форму и на нашей Киевской Софии и других наших церквах является в этой иной форме: во-вторых, купол на его Софии только один, а между тем в позднейшее время явилось многокуполие, и наша София, с другими большими нашими церквами, ее воспроизводящими, есть именно церковь многокупольная. Что касается до старого, чего уже нет в позднейших церквах, но что еще удерживает Юстинианова София, то оно состоит в том, что купол его Софии имеет под собою шесть полукуполов, которые подставлены под него и которые все вместе составляют с ним одно целое. Довольно трудно понять это;

лее первая, для обстоятельного изучения более вторая): ее описания: у Дюканжа в Constantinopolis Christiana, lib. III, у Византия в Κωνσταντινούπολις, I, 464, в статье Griechische Kunst Энциклопедии Ерша и Грубера, t. 84 S. 396; ее планы, фасады и разрезы: у Гюбша Pl. V, у Лютцова в Die Meisterwerke d. Kirchenbaukunst, у Византия в прилож. к II т, у Любке S. 253: из русских книг— в Сборнике Общества дрсвне-pусск. искусства при Моск. Публ. Музее на 1S66 г.. Отд. II к стр. 4 (один разрез) и у Сааваитова в его издании Константинопольского Паломника Новгородск. архиепАнтония (план и разрез).

но если читатель насколько напряжет свое воображение и обратится к помощи планов и разрезов св. Софии, то, конечно, поймет, хотя, может быть, и не совершенно отчетливо. Купол св. Софии поставлен на своих четырех столбах так, как это обыкновенно делается и как это единственно возможно, т. е. на четырех столбах посредством арок поставлен четвероугольный обруб, а в четырех углах этого обруба сделаны каморы или раковины (в нашей архитектуре техническое название, кажется, паруса), посредством которых верху обруба придана круглая форма (так чтобы на него можно было поставить круглый свод). Стенки обруба, — как это единственно возможно,—перекинуты через столбы или поставлены на них посредством арок: к двум из этих арок — восточной и западной в Софии приставлены полукупола, которые лбами упираются в арки, а низами передов сидят на столбах купола вместе с ним самим, затем в трех их окружностях—боковых и задней выпиты арки, посредством которых окружности могли бы висеть, а пииты или ноги между выемками арок (одной боковой и задней и другой боковой и задней) сидят на двух парах своих особых столбов из которых одна пара к востоку, а другая к западу от главных. В окружностях полукуполов,—мы сказали, — вынуты арки затем, чтобы они могли висеть (ибо окружности эти ни начем не лежать). К аркам боковых окружностей полукуполов приставлены новые меньшие полукупола, которые лбами упираются в арки, а окружностями сидят на поставленных полукругами колоннах (подразумевается, с ярочками между последними 1).

1) Все сказанное нами читатель более или менее ясно поймет, если, за невозможностью видеть Фоссати и Зальденберга, обратится просто к русским книгам—плану и разрезу у Савваитова и разрезу в Сборнике Общества древне-русск. искусства. На плане у Савваитова, левая половина которого представляет нижний этаж церкви, а правая—верхний или полати, он видит в середине круг, а сзади и спереди круга полукруги: это—купол с восточным и западным большими полукуполами, между передними подкупольными столбами и столбами, стоящими у восточной стены, между задними подкупольными столбами и столбами, стоящими у западной стены, поставлены полукругами колонны: на этих полукругах колонн сидят своими окружностями четыре меньшие полукупола. На продольном разрезе церкви у Савваитова видны: прямо—главный купол, с боков его (но не под ним)—большие полукупола, и под последними—два меньшие полукупола. На поперечном разрезе церкви в Сборнике, представляющем восточную сторону, видно, как восточный больший полукупол сидит под куполом, а два передние меньшие полукупола под ним (большой полукупол под куполом,

Таким образом, говорим, в Юстиниановой или Константинопольской св. Софии под куполом шесть полукополов,—два больших к востоку и западу под ним самим и четыре малых с боков под большими. Эту особенность она наследовала, как мы сказали, от предшествующей или Константиновой формы — купола на круге из восьми столбов в восьмиугольном здании 1). Как объяснять эту особенность, довольно загадочно, но нам представляется весьма вероятным следующее: при круге из восьми столбов, на которые ставился купил, церковь все еще разделялась ее две части, как разделилась и при круге из более часто поставленных колонн, хотя и не так ясно и резко; не имея возможности вполне уничтожить при этом способе доставления купола разделения церкви внизу, придумали уничтожить его вверху, и именно нашими полукуполами: эти полукуполы, шедшие от купола висевшего над внутренним пространством, в пространство окружное, там вверху как бы захватывали и обнимали последнее к первому (приподнимали из первого в последнее завесу) и таким образом производили их соединение. Если верно наше объяснение, то в церквах с куполом на четвероугольнике четырех столбов они были оставлены потому, что были более не нужны, ибо здесь соединение (совсем полное не только верха, но и низа) достигалось, иным образом. Как бы то ни было, но вскоре после Юстиниановой Софии они были оставлены. Если справедливо мнение, что Солунская София построена при Юстиниане (и даже одним из мастеров, которые строили Софию Константинопольскую), то наших полукупо-

а меньшие полукупола с боков сего последнего, в середине же виднеется полукупол алтарной абсиды).

1) Принадлежать ли полукуполы под куполок самому Константину или явились в позднейшее время, может быть, не задолго до св. Софии (Равеннская церковь св. Виталия, построенная в 526—547 г., в которой наши полукуполы, может быть, составляют позднейшую прибавку к Константиновой форме восьмиугольника и в которой они явились, может быть, впервый раз), это составляет вопрос. Но вероятнее, кажется, первое: Григорий Нисский в указанном нами выше описании построенной им церкви как будто говорит о наших полукуполах (Автор статьи Griechische Kunst в Энциклопедии Ерша и Грубера, t. 84 S. 336, ссылаясь на одно место Златоустого.—edit. Montfauc. Paris, altera t. III p. 192 fin., говорит, что в Константинову Антиохийскую церковь свет проникал сверху изобильно со всех сторон,—reichlich von allen Seiten. Если бы это было так, то это указывало бы, что в церкви были полукуполы. Но на самом деле Златоустый говорит только, что верх церкви возвышался на невыразимую высоту,—εἰς ὕψος ἀνέστηκεν ἄφατον).

лов в ней уже нет 1) (Описанные полукупола св. Софии Константинопольской, которые после были оставлены, по нашему мнению, составляют то, что придает ей наибольший эффект: купол, имея под собою эти полукупола, представляется как бы не сидящемна своих массивных столбах, а висящим на них и парящим вместе ними в воздухе; затем, все полукупола так же в окнах, как и купол; вследствие этого свет льется на вас изо всего верха и как бы охватывает и пронизывает вас со всех сторон, производя в первые минуты, как вы входите в церковь, невыразимое очарование).

Юстинианова София представляет собою купольную церковь в полном развитии ее формы, так что далее идти было некуда. Далее и не пошли. Но после Юстиниана, как мы сказали, настала очередь самого купола.

Мысль купольной церкви есть та, чтобы, распростирая над зданием сферический купол, выразить идею величественного и создать Богу рукотворенный храм подобный храму нерукотворенному, подобный той небесной сфере, которая распростирается над нашими головами. Чтобы быть подобием небесной сферы, сферический купол, очевидно, должен быть возможно большим, ибо иначе он будет не подобием небесной сферы, ήкарикатурой. Следовательно, сферически-купольная церковь, чтобы быть верною своей мысли, предполагает здание грандиозных и исключительных размеров. Но после Константина и Юстиниана уже и дари не имели средств созидать таких церквей, какие созидали они, а за царями было еще целое общество, которое имело нужду в церквах. Таким образом — или надлежало оставить эту купольную церковь, рассчитанную на средства не обыкновенные, а только исключительные, и возвратиться к базилике, или найти какой-нибудь такой выход, чтобы купол, не превращаясь в карикатуру, стал доступен для средств обыкновенных. Первого не могло случиться, потому что, высясь над материею всех церквей греческих, т. е. Юстиниановой Софией, купол, так сказать, стал священным достоянием Греков и такою существенною принадлежностью и национальною особенностью их церквей, без которой и церковь была бы не в церковь. Следовательно, должно было случиться второе. Оно и случилось. Выход из указанного затруднения нашли таким образом, что, сократив диаметр купола, вместо убавленной

1) План и разрез у Тексьеи Попл.Пуллана и из них в Сборнике Общества, древне-русск. искусства на 1866 г., Отд. II, стр. 24, №№ 3 см. в Записках поклонника Святой горы, Киев 1864, стр. 13 sgq.

шири пошли в высь: на столбах подкупольных начали ставить более или менее высокий тамбур или барабан, иначе трибуну 1), и эту последнюю покрывать сферическим верхом. Малая сфера, поставленная на тамбур, конечно, осталась все-таки малою, но этот тамбур, составляя как бы одно с ней и ее же саму,—ее продолжение, придавал желаемую величину целому, а между тем в архитектурном отношении подобный купол был делом совершенно удобоисполнимым 2). Этот тамбурный купол и вошел после Юстиниана в общее употребление на место сферического 3).

Как над нашими головами распростирается только один небесный свод, так и сферических куполов над церквами, которые служили его подобием и воспроизведением, могло быть только по одному. Но когда купол превратился из сферического в тамбурный, то мало-по-малу забылась его мысль и идея и он стал простой архитектурной формой, простым архитектурным украшением. Тогда должны были явиться и многие купола, ибо чем более украшений, тем лучше, и во всяком случае нет препятствия быть многим.

С сокращением диаметра купола, как подразумевается, сократили и произвольно сокращали размеры и самых церквей. Вместе с этим произошли и другие перемены, хотя не существенные, но о которых для ясности дальнейшего должно сказать. Над церковью висит не только купол на своих четырех столбах, но и своды, покрывающие остальное кругом его пространство церкви. Для этих сводов вместе с столбами купольными, смотря по размерам цер-

1) Слово трибуна значит собственно кафедру, но в средневековой латыни оно употребляется и в нашем смысле (Дюк. Gloss. Latinit). По-гречески тамбурный купол—κυλινδρωτὸς θόλος. цилиндрический купол (Дюк.Gloss. Graecit. сл. κυλινδρωτός).

2) Тамбур с прямыми стенами гнетет вниз, а не в бока, как сферический купол, и следовательно не распирает столбов, как последний. Чтобы противодействовать этому распору в Константинопольской св. Софии, должны были подпереть ее снаружи громаднейшими контрфорсами, которые отнимают у нее всякий наружный вид, если не смотреть на нее с какого-нибудь места, откуда бы видим был только купол.

3) Купол Солунской Софии более тамбурный, чем сферический. Если справедливо, что нынешний Иерусалимский храм Воскресения построен патр. Модестом в начале VII в., после сожжения в 614 г. Константинова храма Хозроем, царем персидским, (Ἱεροσολυμιὰς ἤτοι ἐπίτομος ἱστορία τῆς ἁγίας πόλεως Ἱερουσαλὴμ, ὑπὸ Γρηγορίου τοῦ Παλαμᾶ, ἐν Ἱεροσολύμ., 1862, стр. S85 sqq.), то его купол (самого храма, но не ротонды год гробом Господним) совсем тамбурный.

кви, могут быть нужны еще особые подпоры. В Юстиниановой Софии эти особые подпоры состоят из четырех столбов сверх такого же числа столбов подкупольных. Именно—Юстиниан развернул круг из восьми столбов Константиновых в продолговатый четвероугольник, на четырех средних столбах поставил купол, а два и два— одни к востоку от средних, другие к западу, имели помогать этим средним или купольным столбам в поддержании сводов (которые в Юстиниановой Софии в значительной степени заменяются полукуполами, о которых мы сказали выше). В больших последующих церквах, хотя они были и значительно менее Юстиниановой Софии, осталось то же число восьми столбов, что и в ней, только столбы были теснее сдвинуты. Затем — шесть столбов: четыре подкупольных и два лишних, и четыре столба, т. е. одни подкупольные, на которых (вместе с стенами) висели купол и своды. то есть, в отношении к числу столбов церкви разделились на три класса: восьмистолпные, шестистолпные и четырехстолпные.

Другая перемена состояла еще в том, что купола тамбурные, как более легкие, начали ставить не только на столбах, но и на колоннах 1).

Таким образом, после Юстиниана купольная церковь у Греков, быв принуждена изменить своей идее, заменила сферический купол тамбурным, вместе с чем потерял свою силу и закон единокуполия иобратилось в дело произвольное—ставить один купол или многие.

Наши купольные церкви домонгольского периода представляют собою воспроизведение церквей греческих в том их позднейшем виде, который они получили после Юстиниана, и с теми их позднейшими законами, которые они усвоили после него, т. е. купол тамбурный, а не сферический, и одновременно—единокуполие и многокуполие.

Мы сказали, что наши церкви при единстве и тождестве с греческими в общем и существенном отличаются от них некоторыми разностями ιί особенностями в частностях. Эти разности и особен-

1)В позднейшее время к иных местностях, каков наприм. Афон, колонны господствуют исключительным образом (и у нас колонны вместо столпов, по подражанию Афону, входили в употребление, если не везде, то по крайней мере в Галиции. Но известия об этом относятся уже ко времени после нашествия Монголов, см. Ипатскую летопись под 1259-м годом, 2 изд. стр. 558 и 559).

ности состоят: 1) в способе постановки купола и куполов,—одного и многих, и в соединенной с сим форме сводов, 2) в месте постановки купола и куполов в церквах восьми—и шестистолпных, 3) (может быть) в относительной величине куполов, 4) в форме окон, 5) в форме дверей, 6) в орнаментовке или разделке стен церквей с наружной стороны и наконец 7) в форме кровель.

Купол, как мы сказали, ставится на свои столбы (или колонны) посредством четвероугольного арочного обруба. У Греков и у нас этот обруб ставился не на одной высоте в отношении к высоте стен церкви. У Греков он ставился таким образом, что весь возвышался над линией стен церкви, так что у них возвышался над этою линией не только купол, но и самый четвероугольный обруб, на который поставлен купол 1). У нас обруб ставился так, что его верх, а не низ приходился в ровен с линией стен церкви, так что он был не поверх этой линии, а ниже ее, внутри церкви, над линией стен которой у нас возвышался только купол (без обруба). Вследствие этой разности в постановке обруба выходила разность в форме покрывающих церковь сводов. У Греков от четырех арок обруба (выставлявшихся из-за стен или поверх стен церкви) проводились бочкообразные своды на соответствующие стены церкви (т. е. каждый на стену своей стороны), на которых они закрывались со вне (т. е. дыры ко вне между стенами и их на стенах дугами) посредством фронтонов, и затем сводами ниже стен церкви покрывались только те четвероугольники (четвероугольные закоморы или четырехугольные лоскути, вырезки), которые оставались по-за этим верхним сводам в промежутках между ними к углам церкви. Таким образом, у Греков не вся площадь сводов висела на одной высоте, но часть их была выше и поверх линии стен церкви, другая ниже ее, и первая часть образовывала собою поверх стен церкви крест (который имел центром своим купол и от него шел концами на стены церкви) 2). У вас напротив все своды

1) См. для образца фасад Солунской церкви свв. Апостолов (теперь мечети Соук-су-Джамиси,—Itinaire de l’Orient Изамбера, 2 изд. р. 718) в несколько раз помянутом выше Сборнике Общества древне-русск. искусства на 1886 г., Отд. II. к стр. 27 №3, и у Любке фасад церкви Божией Матери в Константинополе (Θεοτόκου τοῦ Λιβός, построенной при импер. Льве философе, Дюк. Constantinop. christ.. Iib. IV, JTs 26, теперь мечети Зерек-Джамиси,— Изамберibid. р. 556), S. 259.

2) См. сейчас указанный фасад Солунской церкви свв. Апостолов.

церкви составляли одну и на одной высоте висевшую (разумеется, «однообразную) площадь (как покрывалась у нас эта площадь крышей, скажем ниже) 1).

Из сейчас сказанного о различии формы сводов в греческих церквах и в наших следует, что и многокуполие у Греков и у нас должно было выйти различным. Если читатель хорошо понял и ясно представляет себе то, что мы сейчас сказали о верхах церквей греческих, то он видит, что на церквах греческих побочные купола не могли быть ставимы на одной плоскости с главным, потому что это невозможно было при сейчас упомянутых перекрестьях. Единственными местами на церквах греческих, где могли быть ставимы побочные купола, были четырехугольные впадины или закаморы между перекрестиями. Поставленные в этих впадинах побочные купола должны были приходиться значительно ниже главного 1). У нас наоборот, по свойству нашей постановки главного купола, побочные купола должны были ставиться на одной с ним плоскости. Вследствие этого вид церквей многокупольных греческой и нашей существенно различный: у нас многие купола представляли из себя одно целое и как бы один пусть, составляли нечто выдающееся и бросающееся в глаза, характеристическую черту; напротив у Греков многокуполие есть нечто вовсе не выдающееся и не характеризующее, так что оно и замечается не сразу, а только когда обойдешь кругом церковь или будешь смотреть на нее с высоты птичьего полета. У Греков многокуполие не составляло одного целого (на взгляд разумеется, а не в более реальном смысле); вследствие этого у них не могло быть и непременной заботы о симметрии куполов. У них могла быть эта забота только в отношении побочных куполов между собою, но не в отношении побочных куполов к главному. Если в одном углу ставился купол, то, конечно, должен был ставиться купол и в другом углу одного и того же фаса,—и этим и могла кончаться забота о симметрии. Напротив у нас, по указанной выше причине, необходимо должна была явиться забота о симметрии побочных куполов в отношении к главному, и всякому понятно, что эта забота об общей симметрии всех куполов требовала именно числа пяти, а не большего и не меньшего. У Греков

1) Исключение в сем отношении представлял Владимирский Успенский собор Боголюбского, о чем сейчас ниже.

2) См. те же фасады Солунской церкви Апостолов и Константинопольской Божией Матери.

бывало по три купола, именно — два побочные на передних или на задних углах церкви, затем с куполами над нартексом или папертью по четыре, по пяти и до восьми — пять на церкви и три (в одну линию) над папертью 1). Напротив, у нас куполов могло быть именно пять, ни более ни менее.

Что единственно могло быть, то, конечно, было и на самом деле. Но при этом или на двух наших многокупольных церквах домонгольского периода или ήο крайней мере на одной из них, именно— на Десятинной церкви Владимировой и на Софии Ярославовой или же на одной второй к пяти действительным или настоящим куполам прибавлено—на первой весьма значительное, а на второй значительное количество малых ненастоящих куполов или полукуполов, так что церкви, быв по действительным куполам пятикупольными, при счете с действительными куполами и этих малых куполов или полукуполов были не пятикупольными, а первая, т. е. Десятинная, 25-тику пильною, а вторая, св. София,—13-тикупольною. Обстоятельнее скажем об этом ниже, в нарочитых речах о той и другой церкви.

Местом купола в церквах однокупольных—единственного, а в церквах многокупольных главного, должна быть середина церкви, т. е. над нею он должен висеть. У Греков это всегда так и было, насколько совмещалось с другими условиями. Но у нас это было не всегда так. Церкви, как мы сказали, смотря по их величине, имели по восьми столбов, по шести и по четыре. В церквах малых, имевших по четыре столба, купол у Греков и у нас ставился на одном и том же месте,—на этих четырех столбах. Но· если церковь имела шесть или восемь столбов, то купол у нас ставился не на одном и том же месте с ними. Если церковь имела шесть столбов, то у них купол ставился на четырех задних столбах, а два прибавочные как бы приставлялись спереди; если она имела восемь столбов, то купол ставился на четырех средних, а прибавочные—два спереди и два сзади. Мы сказали, что купол всегда ставился над серединой церкви, насколько это совмещалось с другими условиями: в церквах четырехстолпных и восьмистолпных он ставился над действительной серединой церкви, но поелику передняя часть последней по первые столбы подкупольные

1) А на некоторых Афонских церквах, у которых паперти равны по величине самым церквам, так что составляют как бы здания церкви, по десяти куполов — пять на самой церкви и пять на паперти.

или прибавочные захватывается алтарем, то он казался внутри церкви повешенным не на середине, а несколько к переду; в церквах шестистолпных невозможно поставить купола на действительной середине, и он ставился над той серединой внутри церкви, которая являлась в ней по захвате передних столбов алтарем, при чем недействительная середина этих последних церквей внутри как раз приходилась серединой по отделении передней части к алтарю. У нас в церквах шестистолпных и восьмистолпных купол ставился не так, как у Греков, а именно — он всегда ставился на четырех передних столбах, а прибавочные два и четыре всегда как бы приставлялись сзади. Таким образом, у нас в церквах восьмистолпных и шестистолпных купол висел не на действительной середине, как у них в первых, и не ближе к заду, как во вторых, а в тех и других ближе к переду. От этой разности в постановке главного купола выходила новая разность между нашими шестикупольными церквами и греческими в отношении к куполам побочным. У Греков так же, как и у нас, побочные четыре купила ставились в равном расстоянии от главного. Вследствие этого у них в церквах шестистолпных два задние купола ставились на задних углах, а два передние подвинувшись от углов назад; в церквах восьмистолпных—или те и другие на углах, или те и другие подвинувшись от них. У нас напротив передние боковые купола всегда были на восточных углах, а задние всегда пододвигались от углов к переду 1).

Наши русские купола совершенно одно и тоже с куполами греческими по своей форме, т. е. как одни, так и другие—тамбур или

1) См. Собрании карт, планов и рисунков к Трудам первого Археологического съезда, Москва, 1871, планы церквей греческих и наших (а Московский житель может пойти в Успенский собор и посмотреть, как поставлены на нем купола). В отношении к побочным куполам представляет исключение Владимирский Успенский собор Боголюбского. Своды его устроены более по-гречески, чем по нашему, а именно «средние большие своды расположены над ниш в виде высоко поднимающегося над остальными малыми сводами, распростертого над храмом креста, концы которого примыкают к основанию трибуна, находящегося под главою» (т. е. главным куполом,—слова протоиерея А. Виноградова в Истории собора, напеч. в 1891 г. и цитируемой более обстоятельным образом ниже. стр. 7 прим.). По этому устройству сводов собора побочные купола могли быть поставлены на нем только по—за сейчас указанному кресту сводов, где они и поставлены, быв таким образом значительно отдалены от главного купола и сидя значительно ниже его.

барабан с сферическим покровом. Но наши купола отличаются от греческих,—не можем сказать действительно, или только воображаемо и оптически, своей величиной относительно величины церквей и взаимной пропорцией между вышиной и шириной или объемом их тамбуров; именно—наши купола в отношении к величине церквей представляются меньшими куполов греческих, а в отношении к пропорции между вышиной и объемом своих тамбуров представляются значительно сокращающими объем против вышины и переходящими, так сказать, в шеи. Вследствие этого вид наших куполов и греческих, при совершенном единстве формы, настолько различный, что они, быв поставлены один подле другого, тотчас же могут быть отличены. Так как греческие купола в отношении к величине церквей представляются большими, чем наши, а в пропорциональном отношении между вышиной и объемом тамбуров или барабанов более широкими, чем последние: то на вид в греческих куполах преобладает, если позволительно так выразиться, сферичность над шейностью, а в наших наоборот—шейность над сферичностью, так что те представляются более сферами, поставленными на шеях, а наши более шеями, имеющими сферические покровы сверху 1). Если бы это не только представлялось, но и на самом деле было так, то это значило бы, что греческие купола более близки к первоначальной настоящей сфере, чем наши, и что они находятся как бы в первой стадии удаления от нее, тогда как наши во второй. Но мы сказали, что не можем утверждать — действительное ли различие или только воображаемое. По нашим смеканиям и измерениям как будто последнее; но так как в этом случае мы вовсе не можем положиться на себя, то и предоставляем решить дело людям компетентным. Если различие воображаемое или оптическое, то оно может быть объясняемо, во-первых—тем, что купола греческие снаружи наибольшею частью не круглые, как наши, а многогранные, таковая форма оптически увеличивает объем против круглой; во вторых—тем, «то купола греческие обыкновенно обставлены по окнам более или менее толстыми колонками, тогда как наши или совсем не обставлены ими или обставлены весьма тонкими, а это еще более должно увеличивать их объем против наших 1).

1) См. сейчас выше указанного Собрания карт, планов и пр. лист IX, а котором купола греческие и наши.

2) Кто видал св. Марка Венецианского, тот припомнит, что купола его наружи кажутся меньшими, чем в действительности, от того, что—не многогранные, а как наши—круглые и без колонок между окнами.

У Греков окна в церквах делались большие и разнообразной формы. Обыкновенная форма окна, была продолговатый четвероугольник с полукруглым или дугообразным верхом; затем, были окна полуциркульный, малые и большие,—первые со разделением по длине посредством колонок или прокладенных узких стенок на двое или на трое и без сего разделения, вторые кроме разделения по длине на трое еще с разделением по ширине, — длинные окна двойные и тройные и пр. 1). Количество окон, насколько это позволяли архитектурные условия, было весьма велико. Особенно стены на полатях или верхних галереях состояли так сказать сплошь из окон. Напротив у нас в России окон в церквах было весьма не помногу и они были весьма небольшие, именно — будучи тем же, что греческие обыкновенные, т. е. продолговатыми четвероугольниками с полукруглыми верхами, он были четвероугольниками чрезвычайно узкими, представлявшими из себя как бы простые щели 2).

Двери в церквах у Греков имели верхний вырез горизонтальный и прорезка для них в стенах была делаема прямая. У вас двери в церквах имели верхний вырез не горизонтальный, а полукруглый, и прорезка для них в стенах делаема была не прямая, а сношенная с широкой стороной откоса к наружи; откосы были уставляемы колонками в перемежку с треугольными выступами и через колонки и выступы со полукруглому верху, тоже скошенному, были перекидываемы (накладываемы) соответственной формы дуги 3).

Разделка стен с наружной стороны может быть двоякая—посредством окраски и посредством выкладки, т. е. в последнем случае посредством выкладения в стенах орнаментных углублений и выпуклостей. Мы разумеем единственно вторую разделку, а что касается до первой, то об ней не может быть и речи, потому что образцов древней окраски вовсе не сохранилось. Греки почти совсем не разделывали наружной стороны церковных стен в сейчас указанном смысле: они выкладывали их совершенно гладкой и совершенно ровной плоскостью и только обводили кругом их одним или

1) См разрез св. Софии у Любке иди Савваитова и Сборника Общ. древнерусск. иск. на 1866 г. Отд. II, лист рисунков к стр. 27.

2) Помянутого собрания карт, планов и пр. листы IX, XVII, XVIII и XXI.

3) Русские двери см. по указанному в предыдущем примечании, а греческие там же л. VIII и в Сборнике Общ. древне-русск. иск. на листе рисунков к стр. 27, №№ 3 и 4.

несколькими карнизами, за исключением или сверх того, который под кровлею, и на подобие тех, которые у нас в многоэтажных домах делаются между этажами; карнизы эти делались весьма малыми, так что опоясывало стены чуть-чуть заметною лентой 1). У нас напротив наружные стены церквей обыкновенно известным образом разделывались. Разделка состояла в том, что стена во всей ее ширине разбивалась на определенное количество глухих или фальшивых арок, которые простирались в длину по всей ее длине от верху до низу. Определенное количество соответствовало количеству действительных арок, находившихся внутри церкви между столбами и стенами к каждой стороне, т. е сколько было действительных арок внутри церкви к каждой стороне, столько было делаемо на каждой стене и фальшивых арок снаружи: если церковь, напр., четырехстолпная, го внутренних арок в каждой стороне будет по три,—по три делалось и наружных арок; если церковь шестистолпная, то внутренних арок к восточной и западной сторонам будет по три, а к южной и северной по четыре, — по стольку делалось и арок и т. д. Самый способ разделки стен арками мы находим у нас в двояком виде, именно — делалось или так, что площадь стен разбивалась на соответственное количество особых и самостоятельных арок с полукруглыми верхами, или так, что сначала вся площадь стены разделывалась в одну большую арку и потом эта одна арка, посредством прокладки в ней перегородок разделялась на частнейшии арки, причем должно было выходить так, что с полукруглым верхом являлась одна средняя, а боковые с верхами, составлявшими только отрезки полукруга. Последнего рода арки мы находим у нас в виде тройчаток, но не более; как таковые они могли быть употребляемы только на тех малых церквах, у которых наружных арок по соответствию с внутренними на всех четырех стенах долженствовало быть по три (на церквах четырехстолпных). Эти арки составляют особенность архитектуры Новгородской, в которой мы видим их на некоторых малых церквах, и как таковые могут быть названы Новгородскими тройчатками 2). Дру-

1) См. фасад Константинопольской церкви Божией Матери Lips у Любке S. 259.

2) См. их на фасаде Новгородской церкви Спаса Преображении в помянутом Собрании карт, планов и пр., л. IX, № 11. и в издании гр. Толстова и Кондакова Русские древности в памятниках искусства, выпуск VI, Спб. 1899. фиг. 145: также на фасаде церкви XIII века Псковской губернии, помещенном в журнале Нива, 1878 г. № 35.

гого рода арки,—в известном соответственном количестве отдельные и самостоятельные с полукруглыми верхами, составляют наш обычный род арок, т. e. за исключением некоторых малых Новгородских церквей—общеупотребительный. Но они в свою очередь подразделяются на два честнейшие вида, именно—насколько известна наша архитектура—Новгородский и Владимирский. Новгородские обычные арки представляют из себя одно сплошное поле от верху до визу, напротив Владимирские подразделяются на два поля —верхнее и нижнее, что сделано таким образом, что верхняя половина несколько углублена против нижней. За сим Новгородские арки не имеют при себе ничего дальнейшего; напротив Владимирские имеют—одни положенный под низом верхнего их поля и по верху нижнего поперечный карниз, другие — этот карниз и затем поставленные под ним в нижнем поле арок ряды столбиков или маленьких колонок и большие колонны, поставленные в промежутках между ними — арками (в том числе и по углам церквей) 1). У нас какой-то остряк, не знаем и не понимаем—почему, назвал фальшивые арки наших церковных стен лопатками; у Немцев они называются лизенами (Lisene единств., Lisenen множеств.). Не знаем, в немецком названии более ли смысла, чем в нашем, ибо ни один немец не объяснил его нам этимологически (как будто Lisene имеет сродство с французскими liséré и lisière—кромка, койма); но во всяком случае мы по крайней мере этого не знаем, а поэтому и будем употреблять далее его, а не наше родное.

Кроме самых арок, или лизен, ничем не украшенных, как Новгородские, или украшенных указанным образом, как Владимирские, мы находим на стенах наших церквей, внутри арок или по их полям, и еще украшения, и именно двоякого рода—барельефные и наоборот, если можно употребить здесь название, горельефные. Эти украшения мы находим в Новгороде и во Владимире, и в первом не в обоих видов арках, а только в тройчатках, так что между этими последними арками и украшениями необходимо подозревается внутренняя связь—появление их у нас оттуда или отъинуда в совокупности и в виде одного целого. Новгородские украшения состоят из барельефов и горельефов, именно—на полях арок, с одной стороны, выпукло высечены кресты, с другой схорони—углубленно поделаны линиималеньких треугольников, кусты звездочек, печуры

1) Владимирские арки (лизены) см. в Сборнике карт, планов и пр., листы IX, XVI, XVII, XVIII и XXI.

в виде окон—круглых (небольших как бы круглых фальшивых продушин), квадратных, продолговато-четвероугольных с полукруглыми и трехугольныыи верхами. Надлежащим образом описать этих украшений нет возможности и составить себе о них понятие можно только по рисунку 1). Замечательную черту их составляет то, что они расположены без симметрии, в каком-то странном pêle-mêle или беспорядке, и при первом взгляде производят впечатление как бы каких-то кабалистических знаков. Украшения Владимирские, исключительно барельефные и совсем в другом роде, состоят в том, что или одни верхние поля арок и только слегка или же эти соля и верхи нижних между колонками и совершенно густо или всплошную покрыты небольшими барельефами людей (преимущественно святых), животных, птиц и деревьев 2).

Различие формы крыш у Греков и у нас зависело от различия формы сводов. У Греков крыши на церквах, настилавшиеся на своды так, как имели себя эти последние, представляли из себя тот же самый крест с закомарами между его концами, что и они, т. е. крыши сохраняли крест сводов, быв настилаемы отдельно на своды верхние и отдельно на своды нижние в углах между верхними. У нас крыши отчасти вовсе не имели формы креста, отчасти же имели ее значительно иную, чем у Греков, и далеко не в собственном смысле, как у них. У нас церкви покрывались крышами двояко. Во-первых, арки или лизены обыкновенные на церквах Владимирских всегда, а на церквах Новгородских, как должно думать, по крайней мере, иногда, именно — по крайней мере на церквах больших, делались таким образом, что над их полукруглыми верхами не накладывалась стена горизонтальной линией, но что они оставлялись полукругами, образуя на стене столько полукруглых фронтонов,

1) См. фасад Новгородской церкви Спаса Преображения в Собрании карт, планов и пр., л. IX.

2) Слегка и в одном верхнем поле украшена барельефами Покровская церковь близ Боголюбова, построенная Андреем Боголюбским; не только в верхнем поле, но и в верхней части нижнего и всплошную украшен ими Владимирский Дмитриевский собор, построенный братом Боголюбского Всеволодом. Покровскую церковь см. в VI вып. помянутого издания гр. Толстова и КондаковаРусские древности в памятниках искусства, фигг. 35 и 67: Дмитриевский собор—в издании гр. Строганова: Дмитриевский собор во Владимире (на Клязьме), Москва, 1849, и в сейчас указанном выпуске Русских древностей гр. Толстова и Кондакова,фиг. 44 и многие следующие.

сколько их (арок) было на каждой из последних. Крыша на церквах с подобными верхами арок крылась по этим верхам и таким образом на каждую сторону она выходила рядом полукругом 1). Во-вторых, в церквах Новгородских малых с лизенами тройчатками (на которых хотели делать лизены тройчатками), а также, вероятно, большею частью и в малых с лизенами обыкновенными на каждой стене надкладывали трехугольный фронтон и по этим фронтонам церкви и крыли на каждую сторону двускатниками, т. е. всего четырьмя, которые составляли из себя крест, имевший центром своим купол 2). Этот крест, в общем смысле формы, был тот же крест, что и греческий, но по своему честнейшему виду далеко не то, что он: тогда как тот выделялся из крыши, как резко и определенно очерченный, как настоящий крест, у нас только вся крыша имела форму креста или крестовую.

Все указанные нами частные отличия русских церквей от греческих были следствием изменений, сделанных в архитектуре первых в сравнении с последними. Но было еще отличие, проистекавшее из отсутствия и недостатка, которое, не производя изменения в собственном смысле, должно было существенно производить изменение вида тем, что нечто, составлявшее принадлежность греческих церквей, у нас просто отсутствовало. Мы разумеем колонны. В Греции, от глубокой древности стране каменной архитектуры (хотя классическая Греция все время удерживала каменную архитектуру на «деревянное дело»), иссеченные из мрамора или из другого подобного камня колонны составляли такую же простую вещь, как все вообще материалы камнестроения (а классические Греки полагали в колоннах, которые довели они до неподражаемой степени совершенства, так сказать, всю суть). Составляя необходимую орнаментную или украсительную принадлежность всех мало-мальски хороших зданий, оме составляли таковую принадлежность и церквей. В церквах колонны помещались по продольным линиям купольных столбов — между ними и позади их, и именно в два яруса — в ниж-

1) См. Владимирские Успенский и Дмитриевский соборы и Покровскую церковь, также Переяславский Преображенский собор, у гр. Толстова и Кондакова в указанном выпуске Древних памятников, фигг. 32, 33, 35, 44 и 45.

2) См. в Собрании карт, планов и пр. новгородскую церковь Спаса Преображения и у гр. Толстова и Кондакова в том же выпуске Древних памятников три Новгородские церкви, именно: Петра и Павла, того же Спаса Преображения и Феодора Стратилата,—фигг. 144—146.

нем этаже (на полу самой церкви) для поддержания вместе с столбами так называемых полатей или верхних галерей, в верхнем этаже или на этих полатях для поддержания вместе с теми же столбами арочных стен того подкупольного обруба или сундука, о котором мы говорили выше 1). Таким образом, греческая церковь представляла открытую середину и с обеих сторон двухъярусные ряды колонн (с купольными и добавочными к купольным столбами между ними). Ничего подобного не могло быть у нас в России, ибо у нас не было мрамора или другого нужного камня и вовсе не было мастеров для обделки; колонны как величайшая редкость, и притом не настоящие колонны, а только колонки, могли быть привозимы к нам единственно из Греции. Полагаем, у всякого читателя настолько живо воображение, чтобы представить, что с помянутыми рядами колонн и без них церкви должны были иметь совершенно различный вид. С наружной стороны церквей колонны у потреблялись у Греков, во-первых, для устройства портика или галереи вдоль западной стены церкви илиже со всех трех сторон ее, за исключением стороны восточно-алтарной, — так называемого эксонартекса (внешней паперти, о которой ниже), во-вторых, в небольшом или уменьшенном размере колонок для украшения окон самых церквей и их куполов. И наружному виду греческих церквей, как и внутреннему, колонны и колонки придавали весьма большое своеобразие, или говоря исторически, т. е. хотим сказать—хронологически: наши русские церкви, вследствие отсутствия колонн и колонок, весьма значительно должны было отмениться от церквей греческих.

Итак, наши каменные церкви домонгольского периода по своей архитектурной форме суть церкви греческие, а не что-либо новое и вовсе не что-либо иное. Но будучи этими церквами или воспроизведением и повторением этих церквей в существе и в общем, они до некоторой степени уклонились от них в частностях и составляют как бы их разновидность. Специфические признаки, которые мы находим в наших церквах, иначе—частные признаки их уклонения от церквей греческих, не случайны в них и не разнообразны, такт чтобы каждая церковь была сама по себе, но тверды и единообразны, так что все они представляют из себя в полном смысле один класс или одну категорию (окончательную характеристику их мы сделаем ниже). На этом основании архитектуру русских каменных церквей домонгольского периода справедливо будет

1) См. разрез Софии Константинопольской в книгах, указанных выше.

назвать стилем русским (подразумевая, что он есть русско-греческий). А так как впоследствии времени наши каменные церкви явились с новыми изменениями против церквей домонгольского периода, то его нужно будет точнее назвать стилем русским первым или первичным, домонгольским, хотя он оставался весьма долгое время и после нашествия Монголов.

Отличия наших церквей от церквей греческих, как мы сказали выше, разделяются на два класса: одни из них несомненно принесены к нам из самой же Греции и должны быть понимаемы так, что наши церкви представляют собою воспроизведение особого вида церквей греческих; относительно других должно думать, что они или имеют то же происхождение или привнесены мастерами западными.

К первому классу принадлежат все отличия, касающиеся куполов, и также отличия формы окон.

Что отличия, касающиеся куполов, не могли быть привнесены мастерами западными, это понятно и без всяких положительных доказательств: на Западе куполов не было, следовательно западным мастерам нечего и не откуда было привносить. Но во всяком случае мы имеем и положительные доказательства, а именно — представляемые Киевским Софийским собором. Несомненно, что этот собор построен мастерами греческими, а не западными 1). Он не сохранился вполне, но во всяком случае сохранился на столько, чтобы отвечать на наш вопрос: самых куполов его не уцелело, но уцелели низы последних со сводами, и из того, что уцелело, совершенно ясно, что купола у нас с самого начала ставились так, как мы указали. После Киевского Софийского собора было бы излишне указывать на Новгородский Софийский собор, который представляет собою копию Киевского и который, в отношении к куполам сохранившись вполне, говорить то же самое.

Таким образом, в отношении к куполам, т. е. к их отличиям, наши церкви должны быть понимаемы как воспроизведение особого вида архитектуры греческой 2). Единственный особый вид

1) Кроме совершенной невероятности предполагать, чтобы для его построения Ярослав призвал уже мастеров западных, его происхождение из рук мастеров греческих доказывается и способом его кладки, о которой скажем ниже.

2) О неуместности предположения, что с куполами могли случиться перемены у нас ш» России, когда у нас вовсе не было своей архитектуры каменной, не считаем нужным говорить в тексте.

архитектуры греческой, о котором можно думать после архитектуры общей, есть архитектура Корсунская, ибо мы могли брать мастеров только из двух мест — или из Константинополя или из Корсуни, и если они были не из первого, то необходимо должны быть из последней. Следовательно, дело должно понимать так, что у нас для строения церквей были вызываемы мастера греческие не из Константинополя, а из ближайшей к нам и более знакомой нам Корсуни. Случиться этому, иметь этому место было и совершенно естественно: если в ней—Корсуни, которая была более близка к нам и была нам столько же знакомою, сколько знаком всякому человеку его обычный рынок—что она для нас составляла,—так же процветало каменное зодчество, как и в Константинополе, то и на самом деле зачем бы предки наши стали брать мастеров не из ней, а из последнего 1)? Мы, разумеется, не возьмемся объяснить, почему

1) Печерский Патерик, конечно, говорите, что мастера, строившие Печерскую церковь, были из Константинополя; но его свидетельству не может быть усвояемо положительного авторитета.—Откуда из Греции приведены были Владимиром мастера для построения Десятинной церкви, остается неизвестным, и само по себе одинаково вероятно как то, что они приведены были из Константинополя, так и то, что из Корсуни. Вторым строителем каменных церквей после Владимира был сын его Мстислав, начавший (и не успевший окончить) строение собора Черниговского. Относительно этого второго есть вся вероятность полагать, чти он привел мастеров именно из Корсуни. Будучи до Чернигова удельным князем Тмутараканским, он построил Баненную церковь в г. Тмутаракани: конечно, он взял при сем мастеров из соседней Корсуни, а не выписывал из отдаленного Константинополя. Но чрез эту первую постройку он должен был свести знакомство с мастерами Корсунскими и следовательно них же потом призвать и для второй постройки (Черниговской). Ярослав начал свое строение, каменных церквей непосредственно после смерти Мстислава: следовательно есть вся вероятность думать, что воспользовался его мастерами. Таким образом, мастера Корсунские (именно, а не Константинопольские) и могли утвердиться у нас.—Каких-нибудь памятников Корсунской архитектуры неизвестно и каких-нибудь остатков ее пока не найдено: но мы предполагаем то, что представляется единственно возможным предполагать. Если на основании произведенных доселе раскопок в Херсонесе приходят к тому, неожиданному заключению, что господствующим, если не единственным, типом церквей его была базилика (см. в IV выпуске Русских, древностей в памятниках искусства гр. Толстова и Кондакова стр. 14 sqq): то надлежит со всею вероятностью считать это за недоразумение. Существование в Херсонесе нескольких, немногих, базилик церквей—дело возможное; а затем должно думать, что принимаются за останки базилик церквей остатки базилик гражданских (на что указывается и тем, что остатки эти—группами, т. е. они

архитектура Корсунская отступала в отношении к куполам от общей греческой; но что в стране, где процветает каменное зодчество, образуются под влиянием разных условий местные виды архитектуры, это дело натуральное и обычное. Можем указать только на то, что имеются свидетельства, из которых следует, что особенность Корсунской архитектуры в отношении к куполам не составляла ее исключительной особенности. В продолжение 1043—1071 гг. был построен в Венеции греческими мастерами и в форме греческой купольной церкви собор св. Марка, — и его пять куполов сидят на одной площади совершенно так, как в наших русских церквах (так что по куполам он высматривает совсем русским собором, только его купола расположены иначе, чем у нас, а именно крестообразно 1); в 987 г. была состроена в Солуни церковь Вардиева, и ее пять куполов тоже сидят на одной площади, как у нас 2).

Форму наших окон мастера Корсунские, может быть, и не принесли к нам как готовую, а уже у нас заменили ею свою греческую форму, что весьма легко объяснить нашими климатическими условиями, именно—тем, что, во-первых, у нас по нашему климату непременно нужно было в оконные рамы 3) вставлять стекла или слюду, а не переплетать их только проволочными сетками, как это было возможно в Греции, стекло же и слюда были вещи весьма дорогие; во-вторых тем, что и при вставленных в рамы стеклах или слюде у нас в большие окна слишком бы дуло, так что в церквах, не имевших печей, которые явились у нас в них только весьма поздно, зимой было бы слишком холодно. Как бы то ни было, но соборы Киевский Софийский и Новгородский Софийский доказывают, что наши узкие щелеобразные окна явились у нас прежде мастеров западных: ни в том, ни другом соборе не сохранилось окон в

дают видеть в себе остатки от базилик, находившихся во множественном числе на торговых площадях).

1) Планы ли фасады собора св. Марка у Любке S. 416 и 418, у Лютцова в Die Meisterwerke der Baukunst, и в специальном сочинении Мотеса: Geschichte der Baukunst und Bildhauerei Venedigs, два тона, Leipzig, 1861.

2) Фасад церкви у Тексьеи Попл. Пуллана,Р1. 50, и из них в Сборнике Общества древне-русск. искусства на 1866, лист рисунков к стр. 27 № 4, и также в собрании карт, планов и пр., лист VIII, № 8 (В настоящее время мечеть Казанджилар-Джамиси,—Изамб. Itin. de l’Orient р. 719).

3) О совсем особенной форме древних оконных расскажем ниже.

стенах, потому что в том и другом стены обнесены позднейшими пристройками, но в первом из них ясно видна позднейшая разделка узких окон на широкие в главном алтарном полукружии, а во втором они сохранились в древнем виде во всех алтарных полукружиях и в боковых куполах (и еще в восточной стене по-за алтарным полукружиям,—об этой стене с угловыми четвероугольними отделениями к ней в ряд с алтарными полукружиями, см. ниже 1).

После куполов и окон остаются двери и лизены.

Двери в Киевском Софийском соборе имеют не нашу русскую форму, а греческую, т. е. четвероугольник с горизонтальным, а не полукруглым верхом, и прорезь в стенах прямой, а не скошенный; двери Софийского Новгородского собора, доселе не сохранившиеся, несомненно имели ту же форму (двери самого собора, окруженного папертями, теперь разделаны в арки, но двери папертей, ясно воспроизводящие двери собора,—греческой формы). Относительно лизен соборы ничего не говорят, ибо стены их, как мы давали знать, закрыты позднейшими пристройками, и хотя пристройки второго из них сравнительно весьма древни, однако не могут служить для ответа на наш вопрос (на пристройках есть лизены, но они уже могут быть производимы от мастеров западных).

Если двери в соборах греческой формы, а не нашей, то по ви-

1) Что в Корсуни, не смотря почти на одинаковость климатических условий с Константинополем, могли изменить широкие окна в узкие сообразно местному вкусу (который должен быть предполагаем как чисто греческий, а как греко-варварский), это весьма возможно: в Грузии и Армении, из коих в первой климатические условия не менее, а во второй более благоприятны, чем в Константинополе и во всей Греции, мы находим в церквах наши узкие окна, см. фасады Грузинских и Армянских церквей в издании Д. Гримма: «Памятники Византийской архитектуры в Грузии и Армении», Спб., 1864, а одних Грузинских в IV выпуске Русских древностей в памятниках зодчества гр. Толстова и Кондакова, посвященном древностям Крыма, Кавказа и Киева (из Армянских церквей фасад собора в бывшей столице Армении г. Ани, находящемся на реке Арпачае, на юго-восток от Карса, основанного в 1010 г., у Любке S. 269). И в самой Греции мы находим малые окна нашей формы, а именно—в приложении к церквам с слишком малыми размерами: таковы, напр., окна в Афинских церквах—старом соборе (находящемся рядом с новым) в Успения Божией Матери под Акрополем (фасады у Ленуарав Architecture monastique, t. I, pp. 271 и 285, а купол первой и фасад второй в Собрании карт, планов и пр., лист IX, №№ 7 и 8).

димому прямо следует, что наша форма обязана своим происхождением мастерам западным. Это действительно следует, но нам думается, что не безусловно и что может быть предполагаемо и другое. В Корсуни вместе с формами архитектурными местными могли быть известны и употребительны и формы общие; мастера Корсунские, строившие Киевский Софийский собор, могли поступить так, чтобы соединить одни формы с другими—местные куполов с общими дверей, а последующие Корсунские мастера наоборот могли поступить так, чтобы и во втором случай употреблять форму местную, т. е. нашу позднейшую, от чего и могло случиться, что эта вторая форма, тоже местная корсунская, явилась позднее куполов. Так, говорим, можно еще предполагать, производя наши двери из той же Корсуни. Правда, что колонны, которыми у нас обставлены скосы дверей, на своих базисах имеют специфическую особенность, указывающую на их происхождение западное (Eckblatt) 1); но могло быть, что они только эту особенность и присоединили к колоннам уже готовым 2). Вообще, не отнимая наших дверей во что бы ни стало у мастеров западных, мы хотим только сказать, что никак не следует торопиться с выводами 3).

Относительно лизен большая часть исследователей, если не ошибаемся, склоняется к тому, чтобы производить их с Запада. Мы с своей стороны решительно склоняемся к тому, чтобы производить их с Востока. Принадлежа по своему происхождению, которое восхо-

1) Листки, прикрытия на углах четвероугольного плинтуса колонн — их круглого базиса, см. у ЛюбкеS. 315 и Мюллера-Мотеса в словаре под сл. Eckblatt.

2) При том Мюллер-Мотес усвояют эту собственность и позднейшей архитектуре Византийской, ibid..

3) А что наша форма дверей, считаемая исключительной принадлежностью архитектуры западно-римской (именно—позднейшей, начиная с X века), на самом деле не была таковою, это доказывает нам помянутая архитектура Грузинско-Армянская, и которой на ряду с формою дверей греческою мы находим и собственную форму, совершенно тождественную с формою западною, см. у Гримма: собор в г. Ани, церковь в Манглисе, постр. в 1020 г., и церковь в Гелати. постр. ок. 1110 г., а у гр. Толстова и Кондакова последнюю церковь,—фиг. 61. В самой архитектуре греческой мы находим если не двери, то арки, у которых при полукруглом верхе, как это им обычно, прорез скошен в обделан так, как в дверях западных, см. арки в паперти помянутой выше Солунской Baрдиевой церкви.

дит к древнему времени, Востоку или Западу 1), лизены несомненно впервые явились на базиликах,—затем, чтобы разнообразить длинные поля их стен. Как собственная принадлежность базилик, лизены были усвоены позднейшею западною архитектурой от древнейшей и стали одною из непременных принадлежностей и одною из характеристических особенностей последней. Но нам представляется очевидным то, что между позднейшими западными лизенами и нашими русскими есть существенная черта несходства. Наши лизены, как мы сказали, или идут во всю длину стен или же двойными углублениями — более глубоким и менее глубоким и поперечными карнизами разделяются на два поля, и не более того; напротив, западные лизены сидят на стенах обыкновенно в несколько рядов (не менее трех) и, так сказать — урезывая свою длину, стремятся к тому, чтобы этих рядов было как можно более. Таким образом, наши лизены хотят только того, чтобы однообразное поле стен разбить на несколько больших площадей; напротив западные лизены стремятся к тому, чтобы разбить его в клетки и как можно на большее количество этих последних, одним словом—стремятся к тому, чтобы как можно более его испестрить. Замечая это несходство в характере и в основной мысли наших лизен и западных, мы в то же время находим, что не в виде общего правила и не быв, может быть, слишком распространенными, лизены были употребительны и на Востоке, т. е. в приложении к церквам купольным 2).

1) Т. е. мы хотим сказать, что лизены мог изобрести Восток, а не Запад, в свой, если позволительно так выразиться, базиличный период, предшествующий купольному, который начался собственно с Юстиниана (до которого купольные церкви, ведущие свое действительное начало от Константина, не составляли еще церквей обычных, а были довольно редки). А то обстоятельство, что мы впервые находим лизены на базилике Равеннского св. Аполлинария in Classe (534—549 г.,—фасад у ЛюбкеS. 227), которая есть базилика более восточная, чем западная, говорит именно в пользу того, чтобы их усвоят скорее Востоку, чем Западу.

2) На помянутой Солунской Вардиевой церкви, на церкви Константинопольского монастыря Пантократор, построенной в первой половине XII в. импер. Иоанном Комниным и его супругой Ириной (фасад у Женуара в Architect. monast., t. I, р. 268; в настоящее время мечеть Килисе-Джами, Изамб.), на церкви Константинопольского монастыря, называвшегося Μονὴ τῆς Χώρας, по строению относящейся к концу XI века, а по реставрации к первой четверти XIV века (фасад у Ленуараibid. р. 269 и в Собрании карт, планов и пр., лист VIII, № 9; в настоящее время мечеть Кахрие-Джами, Изамб. р. 558).

Эти восточные лизены, много или мало распространенные, мы находим в существе сходными с нашими. А на этом основании и представляется более вероятным выводить наши лизены с Востока, а не с Запада, т. е. понимать дело таким образом, что лизены, отчасти усвоенные у Греков и церквам купольным, составляли принадлежность той частной греческой архитектуры—разумеем Корсунской,— которую усвоили мы 1). Наконец, мы находим у нас лизены с таким признаком или с такой особенностью, которой мы вовсе не видим на Западе и которая, как нам думается, прямо говорит за то, что они пришли к нам с Востока. На Западе поверх полукругов лизен стены всегда накладываются горизонтальным образом; напротив у нас, как говорили мы выше, если не наибольшею частью, то весьма часто и в архитектуре некоторых местностей, как Владимирская, постоянно полукруги лизен и сверху или снаружи выкладываются полукругами, так что образуют из себя ряд полукруглых фронтонов. Что подобная отделка лизен, неизвестная Западу, была употребительна на Востоке в наш период домонгольский, положительное доказательство этому представляет Венецианский собор св. Марка (построенный, как мы сказали, в форме греческой купольной церкви греческими мастерами в продолжение 1048—1071 гг.), у которого лизены имеют сейчас указанную обделку.

Сейчас сказанное нами относится к лизенам обыкновенной формы (ряды самостоятельных арок). Что касается до Новгородских тройчаток, то еще с большею решительностью должно утверждать, что они происхождения греческого, а не западного. Эти тройчатки, описанные нами выше, употребляются в приложении к некоторым малым i Новгородским церквам не иначе, как в соединении с трехуголными фронтонами на стенах, и именно употребляются таким образом, что трисоставные верхи их помещаются в треугольниках фронтонов, занимая собою соответственной формы поле последних. Необходимо или, по крайней мере, совершенно вероятно думать о происхождении тройчаток, что они воспроизводят греческие тричастные той же формы окна, которые и помещались у Греков тут же, именно — во фронтонах, которыми закрывались бочко-

1) В архитектуре Грузинско-Армянской, на которую мы несколько раз указывали, в числе других особенностей мы находив и лизены, и именно— как наши обыкновенные (собор в г. Ани) и как тройчатки Новгородские, хотя и не совсем тождественные с сини последними (у Гримма церкви в Самватисе и в Аллаверды).

образные своды, проводившиеся на стены от арок подкупольного обруба 1).

Владимирские лизены, состоящие из двух полей — верхнего и нижнего, как мы сказали, имеют те особенности против Новгородских лизен (подразумевается, обыкновенных, а не тройчаток), что, во-первых, по верху нижнего июля одних между ними положен поперечный карниз, — во-вторых, что в других под этим карнизом поставлен еще частый ряд маленьких колонок и что в промежутках между ними самими (лизенами) поставлены колонны. Если не о самых лизенах, то об этих прибавлениях к ним, составляющих Владимирскую особенность, положительно думают, что они происхождения западного. Однако, мы и здесь того мнения, что не должно спешить с решительным заключением, и что дело должно быть считаемо требующим дальнейших исследований. Что карниз с одной стороны имеет форму очень близкую к форме карнизов западных, так что может быть считаем за их воспроизведение, а с другой стороны, что такого карниза ни в приложении к лизенам, ни вообще на церквах мы не находим у Греков, это есть факт. Что частой ряд колонок весьма употребителен на Западе и вовсе не видится в употреблении у Греков, это опять несомненно 2). Что наконец колонны между самыми лизенами настолько несоразмерно тонки сравнительно с своей длиной, что должны быть признаны за негреческие, это также бесспорно. И однако на наш взгляд все еще остается место подозрению—не одного ли происхождения эти местные Владимирские особенности со всеми вообще особенностями наших церквей, т. е. не идут ли они от той же архитектуры Корсунской, что и последние. Прежде всего вот прямое основание для сомнения: если бы наши маленькие колонки были происхождения западного, то мастера западные должны были бы перенести их к нам в том виде, как

1) Тричастные окна во фронтонах греческих церквей см. в Сборнике Общества древне-русск. искусства на 1866 г., Отд. II, лист рисунков к стр. 27, J6 3, и в Собрании карт, планов и пр. лист IX, № 2.

2) Западные церкви читатель может смотреть у Любке в Geschichte· der Architektur, также у Калленбаха в Chronologie der Deutschmittelalterlichen Baukunst. Нечто весьма схожее с колонками Владимирскими (висящие головы) мы встретили на рундбогенфризах (Rundbogenfriese, круглых дугах фризов) церкви Бенедиктинского аббатства в Königslutter’е (находящейся не далеко от Брауншвейга), заложенной в 1135 г. (Любке,S. 358 нач.), См. в Словаре Мюллера-Мотесаfig. 1160, S. 809.

они имели себя у них; между тем мы находим у нас относительно этих колонок весьма замечательную особенность, которой вовсе не встречаем в архитектуре западной, именно — наши колонки не поставлены внизу на обыкновенную подставку в виде полки, как это всегда в архитектуре западной, а каждая в отдельности поставлена так сказать на художественно-фантастическую подставку, на находящуюся под ней человеческую голову, животное или птицу, при чем эти последние подставы смотрят не столько подставами, сколько подвесками, а колонки не столько сидящими на них, сколько висящими вместе с ними под карнизом, за который как бы держатся своими капителями. Затем, рассуждая вообще и априорически о возможности того, чтобы все указанное принадлежало архитектуре Корсунской, можно сказать следующее. Единство вкусов и стремлений приводит к единству результатов независимым образом и весьма нередко к такому поразительному единству не только в общем, но и в частностях, что две вещи, явившиеся независимо одна от другой, представляются как бы одна с другой списанными. Новые западные народы, взяв архитектуру римскую, которая была одна и та же с греческою, сообразно своим вкусам и наклонностям, привнесли в нее свои особенности. Подобное могло быть и с архитектурой греческой во вторых руках, и именно — быть не только у других народов, заимствовавших ее у Греков, но даже и у самих Греков в таких колониях, которые жили более или менее обособленно от метрополии и разъединено с ней и где Греки должны были вырождаться в нечто особое от настоящих Греков, — в полугреков и полуварваров. Как отличительную черту вкуса новых западных народов составляет стремление к пестроте, так с вероятностью может быть предполагаема та же черта и на Востоке,—не у Греков и у Греков вне Греции. А отсюда являлась возможность и того, чтобы люди независимо друг от друга и каждый сам по себе создали одни и те же или весьма близкие и сходные архитектурные формы. Вообще, сводя априорическое с апостериорическим, мы думаем, что вопрос можно будет решить положительным образом только тогда, когда, во-первых, будут тщательно изучены остатки древней архитектуры Крымской, которая должна быть предполагаема, как одна и та же с Корсунской, и во-вторых, когда столько же тщательно будут изучены остатки древних архитектур Кавказа и Армении, с которыми должна быть поставляема в связь архитектура Корсунско-Крымская (а что наши приведенные выше предположения не суть только праздные предположения, укажем на то, что напр. в архитектуре Грузинско-Армян-

ской колонны совершенно так же, как на Западе, перестали точно наблюдать греческую пропорцию, и так же, как и там, являются на наружной стороне стен и в виде несоразмерно тонких, см. у Гримма и у Любке собор г. Ани и у первого церковь в Гелати).

Поля лизен на некоторых церквах Владимирских и на некоторых церквах Новгородских, как мы сказали, украшаются барельефами и горельефами. Барельефы на церквах Владимирских были введены Боголюбским. Его Успенский Владимирский собор, в настоящее время сохраняющий только следы барельефов, был украшен ими много или мало, а его Покровская церковь близ Боголюбова была украшена ими немного в верхних полях лизен. Дмитриевский, собор Всеволодов украшен барельефами весьма много, именно—ими сплошь покрыты верхние поля лизен и верхние части нижних между колонками. Наконец, Юрьевский собор Святослава Всеволодовича украшен барельефами так сказать до nec plus ultra,—ими покрыты, все решительно его стены от верху до низу. На барельефах иссечены изображения людей, преимущественно святых, зверей, птиц и деревьев; наибольшая часть изображений суть отдельные изображения и только в виде исключения небольшие сцены 1). Люди, затвердившие себе, что церковь Греческая не терпела изваяний, считают находящимся вне всякого сомнения и очевидным то, что Владимирские барельефы происхождения западного. На самом же деле церковь Греческая не терпела изваяний только в смысле статуй и вовсе не· барельефов. Что же касается до последних, то, во-первых, мы положительно знаем о крестах и об иконах в церквах, назначенных для поклонения, которые были иссекаемы на каменных досках и представляли собою настоящие барельефы (см. ниже об иконостасе), — во-вторых, в древнее время даже и обыкновенные иконы были по преимуществу своего рода барельефные, именно — они были воскомастиковые, — рельефно или выпукло вычерченные (как бы выгравированные, — с раскраской) на массе, составленной из воска, мастики и других некоторых веществ) 2). После вопроса о терпимости составляет вопрос то, имела ли церковь Греческая обычай украшать барельефами наружные стены церквей так, чтобы мысль о

1) К сожалению, о барельефах Юрьевского Святославова собора должно сказать, что большая часть их закрыта позднейшими пристройками, а не закрытое остается не исследованным.

2) О воскомастиковых иконах см. у Дюканжа в Gloss. Graecit. под сл. Κηρόχυτος, cfr под сл. Κηρομάστιχος.

них могла быть подана мастерами греческими. Насколько известны в настоящее время церкви греческие, распространенного обычая это не составляло, но с другой стороны—в некотором по крайней мере, хотя и весьма мало распространенном, обычае несомненно было: в настоящее время мы знаем по крайней мере одну греческую церковь, которая украшена по своим наружным стенам барельефами 1). Та-

1) Разумеем Афинский старый собор (которого собственное название Панагия Горгóпико), если только он не построен под влияниями западными. Совершенно несправедливо относимый некоторыми учеными к VI веку, он несомнительно не старее IX—X века; но иные, не знаем—на каком основании, относят его к первой половине XIII века и усвояют его построение (из материала античного) латинскому князю Афин Оттону Де-Ларошу, который умер в 1259 году (Baedeker’ов Указатель Афин). Отчасти весь он, преимущественно же западная сторона его украшена барельефами, именно—непосредственно над входными (с запада) дверями в церковь три линии или полосы барельефов, из которых одна обходить его кругом, и потом сплошь украшен ими западный трехугольный фронтон (Западный фасад церкви у Ленуара в Architecture monastique, t. I, р. 271, западный и восточный фасады у E. Boscaв Dictionnaire raisonné d’architecture под сл. cathédrale; подробные снимки барельефов заходятся у Couchaud’aв Choix déglises Byzantines en Grèce, Paris, 1842, но, к сожалению, этой книги мы не нашли в доступных нам библиотеках). Испанец Рюи Гонзалес де Клавихо, путешествовавший в Самарканд ко двору Тимура в 1403—1406 гг. и проездов бывший в Константинополе, говорит о церкви Константинопольского монастыря Перивлепто, что она «вся снаружи расписана разным способом образами и фигурами богатой работы, золотом, лазурью и другими красками»,—Дневник Клавихо в русск. переводе И. И. Срезневского, Спб., 1881, стр. 55. Возможно думать, что вместе с расписанием, церковь была украшена и резьбой. Не о внешности, а о внутренности самой Софии Константинопольской Клавихо говорит, что «часть стен арок, поддерживающих главный свод, сделана из очень красивых больших камней, на которых вырезано иного разных подходящих фигур» и что «отделано резьбой на высоту человеческого роста от пола»,—стр. 70. Находят, что многие из барельефов Дмитриевского собора сходны с барельефами Венецианского св. Марка: но св. Марк строен греческими мастерами. — Что касается до бывшей в употреблении наружной резьбы на церквах Грузинских и вообще Кавказских: то см. Статейный список посольства в Грузию Толочанова в Вивлиф. Новикова, V, 149 fin., в книге «Грузия и Армения» А. Н. Муравьева, ч. I стр. 131 и ч. III стрр. 37, 86 и 105 и 170, в Географическо-статистическом словаре Семенова сл. Накипари и в октябрьской книжке «Вестника Европы» за 1885-й год статью Харузина: По горам северного Кавказа, стр. 521 (При обстоятельном трактовании предмета не следует совсем забывать и про то отдаленное, что у классическо-языческих Гре-

ким образом, мысль о барельефах, в которых ничего не было противного духу Греческой церкви, могла быть подана Боголюбскому как мастерами западными, так и греческими. Которыми именно она была подана, это можно было бы решить только в том случае, если бы дошли до нас все барельефы Боголюбского и если бы мы знали, которые между ними самые первые. После первой поданной мысли о барельефах, их могли йотом делать как мастера греческие, так и западные; а что касается до того, в какой мере украшать барельефами церкви, то этот вопрос решали не мастера, а строители, при чем дело, как указано выше, шло в постепенной прогрессии: первый, введший барельефы, украсил ими церкви слегка, после него более, а потом и еще более. Не знаем, между сохранившимися до нас барельефами есть ли работа мастеров западных (отвечают положительно, что есть, на том основании, что птицы Дмитриевского собора сходны с птицами некоторых церквей западных; но птицы везде одинаковы, а следовательно и сделанные мастерами греческими должны быть похожи на западные 1)...). Если есть, то нужно будет принимать, что мастера западные иссекали изображения святых по рисункам греческим, ибо на этих изображениях святые являются в греческом внешнем образе (куафюра и одежда).

Новгородские барельефы и горельефы, соединенные с лизенами тройчатками, т. е. употребляемые именно только в них, очевидно, пришли к нам вместе с ними, следовательно оттуда же, откуда и они, т. е. из Греции (что этот род барельефов — горельефов, весьма своеобразный и в художественном отношении вовсе не представляющий большего совершенства, был в употреблении только частном, но не общем, об этом можно заключать уже по ним самим. Откуда они пришли к нам — из Корсуни или из другого места, сказать не можем, но положительные данные, которые имеем, указывает именно на нее: на церквах Грузино-Армянских и грече-

ков храмы на фронтонах были украшаемы резьбой,—Парфенон в Афинах и другие).—О приемлемости барельефов Греческою церковью см. в Пидалиоке прим. 6 на введение к правилам 7-го вселенского собора, Закинфск. изд. стр. 316 (Пидалион напоминает о барельефных иконках на священных сосудах, на божественных евангелиях и на других книгах).

1) А решать дело по приемам техническим, которые разумеются при этом сходстве, далеко не надежно, ибо в такой сравнительно аляповатой работе, как наши барельефы, сходство может быть совершенно случайным.

ских Требизондских находим настенные барельефные украшения, которые весьма могут быть сближаемы с нашими Новгородскими) 1).

После самых церквей в теснейшем смысле, о которых мы говорили доселе, следует сказать о пристройках к ним, составлявших отчасти существенные, отчасти несущественные их части. Эти пристройки были—с востока алтарные полукружия или алтарные абсиды, с запада или же с трех сторон, за исключением восточной, паперти, с того же запада дворы и наконец башни.

Восточные алтарные 2) полукружия или алтарные абсиды 3) ведут свое начало из самой первоначальной древности, именно, как мы говорили выше, вместе с базиликами они заимствованы от классических Римлян, у которых в базиликах их назначением было служить помещением для судей. Так как абсиды, по примеру классическому, были делаемы сравнительно очень не велики, то на Западе для увеличения алтаря или собственно отделения для священников, пресвитерия или хора (см. второе примечание выше), в больших базиликах (как мы то же говорили выше) иногда приставляли к переду поперечный меньший четвероугольник, вставляя его между четвероугольниками базилик и абсидами 4), а вообще увеличивали это

1) См. у Гриммацеркви в Мцхете, Кабене. Самватисе и Аллаверды и у Тексье и П. Пуллана, PI. LXIV, Требизондскую св. Софию.

2) Наше название алтаря алтарем есть не греческое и заимствованное не от Греков, а латинское—altare (altar, altarium) и заимствованное от западной церкви, именно, как должно думать, через посредство Моравов, у которых славянские богослужебные книги взяли Болгары, передавшие их логом нам. На Западе altare, взятое из языческого богослужебного языка, на котором оно значило жертвенник, значит собственно престол или св. трапезу (а наш алтарь вместе с солеей там—presbyterium,—место стояния священников, или chorus,—место стояния певцов и чтецов, вообще клира). У Греков алтарь называется βῆμα, от βαίνω—восхожу, что значит возвышенное место (описательно— θυσιαστήριον, ἱερατεῖον, ἄδυτον).

3) У Греков эти абсиды (но не целые алтари, которые, как скажем сейчас ниже, наибольшею частью не вмещались в них одних, но захватывали некоторое пространство и самых церквей) назывались еще конхами,—κόγχη, что значит раковина, потому что их форма (полукруг и над ним свод) была несколько подобна форме раковины, именно—раскрытой половинки последней. Алтарная абсида—κόγχη τοῦ βήματος: церковь одноабсидная—μονόγχος, триабсидная — τρίκογχος.

4) Cм. у Любке Римские базилики— Константиновскую св. Петра, загородную св. Павла в св. Пракседы, figg. 186, 191 и 193.

отделение так, что присоединяли для него к абсиде то или другое пространство, ту или другую часть переда самых базилик (а в позднейшее время, о чем скажем ниже, начали делать выступы в. самих стенах базилик). В восточных купольных церквах, по свойству их архитектуры или по их форме, для увеличения пространства алтаря не могло быть прибавлено ничего нового к абсиде и за весьма редкими (если не ошибаемся) исключениями, что увеличивали объем самых абсид, его обыкновенно принято было увеличивать таким способом, чтобы присоединять к абсиде часть самой церкви, а именно — по первые столбы (прибавочные к подкупольным илисамые подкуполные), арка между которыми стала алтарною аркой 1).

В древнейшее время восточных или алтарных абсид было по одной, ибо скевофилакий или жертвенник и так называемый диаконик первоначально помещались не со сторон алтаря, а отдельно и отдаленно от него в особых боковых пристройках к церквам. С течением времени жертвенник и диаконик перенесены были к самому алтарю, и тогда явились три абсиды: средняя, бывшая прежде, для самого алтаря; боковые, вновь явившиеся, для жертвенника и диаконика 2). После этого перенесения в непосредственное соседство к

1) В древнее время алтарь не всегда непременно повещался в абсиде с переднею частью церкви, но иногда, в виде исключения, ставился и в середине последней, быв со всех сторон окружен решетками (о которых ниже): так поставлен был алтарь в базилике, построенной Павлином Тирским, Евсев. Hist. Eccl. lib. X, с. 4; так поставлен быль он в Константинопольском храме апостолов, построенном Юстинианов, Прокоп.De aedilic. lib. I, с. 4 (в настоящее время не в абсиде, а в передней части самой церкви стоит главный алтарь в Римском св. Петре и в других больших Римских базиликах,— basilicae majores, см. планы у Де-Блезера в Rome et ses monuments).

2) В Константинопольской св. Софии алтарных абсид ее три, как у нас думают и утверждают, а одна, и—как это было наибольшею частью прежде нее и осталось потом—сравнительно с величиной церкви весьма малая (а Павел Силенциарий говорит о тройственности не абсид, а окон в одной абсиде).—В Солунской Софии три абсиды (сравнительно очень большие): поэтому, если справедливо· что она построена при Юстиниане, то должно будет пронимать, что три абсиды начали появляться не позднее как с его времени.—В древнейшее время диакоником назывался скевофилакий или жертвенник. потому что в нем диаконы хранили священные сосуды и приготовляли проскомидию (Лаодик. соб. пр. 21 и еще свидетельства у Дюк. в Gloss. Graecit. s. v. διακονικόν). Но потом диакоником начала называться другая, подобная скевофилакию, пристройка к церкви.

алтарю, жертвенник и диаконик не должны были сливаться с ним в одно, ибо алтарь сам но себе, а они сами по себе,—первый есть главная часть церкви, служащая местом для совершения таинства евхаристии, а они суть особые пристрои к церкви, имеющие назначением—один быть местом для хранения священных сосудов и для приготовления хлеба и вина к таинству евхаристии, другой—быть местом для хранения богослужебных одежд и для переодевания священников из домашних одежд в эти богослужебные. Таким образом, после перенесения калтарю жертвенник и диаконик должны были помещаться при нем непременно в особых абсидах, как дополнения к нему, особые от него и не составляющие одного с ним целого. А таким образом и абсид после этого перенесения непременно долженствовало быть три. Так это и было более или менее долгое время. Но потом жертвенник и диаконик начали сливать с алтарем в одно, помещая в северной стороне его от престола сосуды и стол для совершения проскомидии (в теснейшем смысле называемый жертвенником), а в стороне южной помещая одежды и совершая переодевание. Вследствие этого и после перенесения жертвенника и диаконика к алтарю или после их уничтожения, как особых пристроек к церквам, снова начали строить церкви с одной абсидой. У нас в период домонгольский в этом отношении было так, что наибольшая часть церквей имели по три абсиды, но что церкви слишком малые размерами имели их по одной, иначе

именно—та, в которой хранились богослужебные одежды и в которой священники одевались в эти одежды: иначе эта пристройка называлась μουτατώριον, μη(ι)τατὡριον, μεσατώριον, что есть латинское mutatorium, от muto — переменяю, и значит комнату переодевальную (Гоара Euchol. ed. Venet. р. 497 fin.: ἐν τῷ μεσατωρίῳ ἤγουν ἐν τῷ διακονίκῷ), сы. Дюк. Gloss. Graecit. под слл. διακονικόν и μισατώριον,—последнее за словом μετάτον (его же Constantmop. Christ. Lib. III. cap. 82 sqq и Gloss. Latin, под сл. mutatorium). Мутаторий получил название диаконика с одной стороны, как должно думать, от того, что диаконы хранили в нем и подавали священникам богослужебные одежды, а с другой стороны и главное—от того, что он был в церкви собственно комнатою диаконов, — местом их стояния и сидения, как алтарь отделением священников. В этом мутатории полагались верующими в благословлялись священниками те приношения, которые не дозволялось вносить в самый алтарь, и от того у вас диаконик — кутейник, Стогл. гл. 13 (что у нас в период домонгольский диаконик служил для той цели, для которой должен служить, см. Ипатск. летоп·, 2 изд. стр. 602 fin.: «вниде во алтарь малый, идеже ереи совлачаху ризы своа»).

сказать—у нас в период домонгольский наибольшею частью соблюдался в этом отношении должный и правильный чин, но уже начались и отступления от него, что мы сделали, как нужно думать, не впереди Греков, а вслед за ними 1).

В архитектурном отношении наши алтарные абсиды периода домонгольского были полукруглыми приставками к церквам не в полвысоты последних, как это стали делать у вас в позднейшее время и делают ныне, но согласно с Греками наибольшею частью немного не достигавшими их высоты, так что между крышею церквей и крышею абсид расстояние было обыкновенно весьма небольшое (крыша на абсидах всегда делалась особая от церквей и на каждой абсиде своя, своим особым полукругом). Тогда как у Греков абсиды по своей форме были большею частью не совершенно полукруглые, а трехгранные (и многогранные), у нас они были напротив большею части не совершенно полукруглые. Думаем, что у Греков и у нас наблюдалось в форме абсид соответствие с формою куполов, т. е. что как у них давалась трехгранная (и многогранная) форма абсидам в соответствие с многогранною формою куполов, так у нас давалась им круглая форма в соответствие с круглою формою последних. Отличительную внешнюю черту наших древних абсид на взгляд составляет то, что они представляются не соразмерно высокими с диаметрами своих полукругов, так что высматривают приставками к церквам, так сказать, тонко-высокими. Мы не можем сказать, так ли относилась у нас величина абсид к величине церквей, как это было у Греков, но у последних сейчас указанная

1) В царские двери алтаря священник до настоящего времени не может войти у нас иначе, как в богослужебных одеждах. Это не значит того, чтобы двери алтаря были более, т. е. важнее, самого алтаря (хотя и господствует у нас такой странный взгляд), а значит то, что в древнее время священники входили в алтарь и присутствовали в нем, служа или не служа, не иначе, как в богослужебных одеждах, которые надевали вне его (в мутатории или диаконике). По правильному—священник может одеваться в богослужебные одежды где бы то ни было в церкви, но не в самом алтаре (в который он должен входить уже в них) и проскомидия может быть совершаема где бы то ни было в церкви, но не в самом алтаре (в который она должна быть вносима уже готовая). Что у Греков наш период домонгольский уже позволялось делать в алтаре то, чешу бы надлежало быть в диаконике (и след. диаковик уже не считался нужным), видно из слов нашего митрополита Георгия: «винный грезн (грозд) и хлеб новый, в алтари поставивше посторе святыя трапезы, епископу иди преднему (начальному) попови молитву створити».

черта не бросается в глаза. Может быть, это зависит от их многогранной формы, которая на взгляд несколько их расширяет (так сказать—растягивает).

Наружные стены алтарных абсид также имеют у нас свою орнаментику, как и стены самых церквей. Эта орнаментика двоякая— Новгородская и Владимирская. Новгородская орнаментика состоит в а ом, что над окнами абсид, которых в главных (собственно— в алтарных) абсидах до три, а в боковых по одному, сделаны полукруглые наличники как бы из толстых жгутов, что эти жгуты над передними окнами соединяясь между двумя соседними в одни (в один жгут), а с наружных боков над крайними оставаясь без такого соединения, протягиваются между ними и по-за ним книзу в виде тонких колонок, при чем или достигают до самого цоколя и как настоящие колонки ставятся на него или же несколько не доходя него оставляются висеть без опоры и представляют из себя как бы длинные опущенные между окнами и по-за окнам болтающиеся свесы (толстые снуры) 1). Владимирская орнаментика состоит, во-первых, в том, что между теми же окнами и по сторонам их приставляются к стенам абсид тонкие колонки, которые, будучи длинными во всю длину стен, плинтусами становятся на цоколь, а капителями упираются в карниз, который под кровлей, и во-вторых в том, что между этими длинными колонками, над окнами и по-за ним, приставляются под карниз те короткие и как бы висячие колонки (в каждой промежутке в числе двух), которые на стенах самых церквей в верхней части нижнего поля лизен и о которых мы говорили выше 2). Ничего подобного орнаментике Новгородской мы не находим в архитектуре западной, а поэтому с полною уверенностью думаем, что она происхождения греческого. И тем более с полною уверенностью думаем это, что мы находим ее уже на абсидах Софийского собора (собственно на одной абсиде—средней). Правда, можно предполагать, что она приделана на соборе после; но так как отсутствуют положительные основания предполагать это, то пока, гораздо вероятнее предполагать, что она на нем первоначальная, явившаяся вместе с ним самим. Если в орнаментике Владимир-

1) См. Новгородскую церковь Спаса Преображения в Собрании карт, планов и рисунков к Трудам первого археологического съезда, л. XI, № 11, и также церковь Псковской губернии XIII в. в журнале Нива, 1878 г. № 35.

2) См. Владимирский Дмитриевский собор издании гр. Строганова: «Дмитриевский собор во Владимире (на Клязьме)».

ской отнять маленькие висячие колонки и оставить только длинные колонки с карнизом вверху, то это будет совершенно одно и тоже с орнаментикой некоторых церквей западных, находящейся не на стенах алтарных абсид, а на стенах самых церквей 1). Из этого по-видимому следовало бы, что орнаментика Владимирская идет с Запада. Но в целом она не составляет совершенно точного воспроизведения орнаментики западной, а имеет характеристическое от нее отличие (маленькие висячие колонки), и поэтому мы остаемся при высказанном нами выше мнении о неуместности пока решительных заключений.

Другие указанные пристройки к церквам, если не ведут своего начала из времен классических, то также относятся к самой первоначальной христианской древности.

Папертей, по-гречески нартекс—νάρθηξ, также πρόναος (предхрамие) 2), у Греков было две: собственная или внутренняя паперть— нартекс, и внешняя паперть—экзонартекс, ἐξωνάρθηξ. Собственная или внутренняя паперть пристраивалась к церкви посредством глухой стены и именно—с одной западной стороны или с трех сторон, за исключением восточной. Если с одной западной стороны, то обыкновенно простиралась по всей западной стене церкви, а не по некоторой ее части (а иногда и несколько выдавалась с боков церкви и несколько обнимала их). Будучи длинною по ширине церкви, по которой по всей простиралась, она была сравнительно узка, представляя из себя как бы длинный (по ширине церкви) и узкий коридор, от чего производят и ее название—нартекс, каковое слово означает форму предметов длинно-тонкую и форму пространств длинно-узкую 2). В Константинопольской св. Софии, в которой вну-

1) См. у Любке к Gesell. Architekt., S. 390, церковь половины XII века в Мурбахе.

2) Что πρόναος именно паперть, а не другое что-нибудь перед храмом, напр. двор, см. Вальсам. у Ралли и Π. IV, 8.

3)Νάρθηξ собственно есть название одного вида тростникового кустарника, по-латыни ferula. Из стволов этого тростника, вынимая из них мягкую сердцевину, делали своего рода ящики (трубкообразные), которые употребляли преимущественно для хранения пузырьков с благовониями (парфюмериями) и лекарствами. От этих ящиков или трубок, называвшихся также нартексами, и стало нартекс нарицательным названием предметов тонко-длинных и пространств узкодлинных; от них получили название и церковные паперти (см. Прокоп.De aedïfic. lib. I, cap. 4, ed. Paris p. 13,—о Константиноп. церкви Сергия и Вакха, и lib. V, cap. 5, р. 104.—о церкви Богородицы в Иерусалиме: Феодосий

трепних или собственных папертей две,—одна за другою 1), та из них, которая непосредственно прилегает к церкви или передняя, устроена двухэтажною—нижний этаж против нижней или против самой церкви, и над ним на сводах верхний этаж против верхних боковых галерей или полатей; этот последний этаж служит западною частью верхних галерей (которых с запада нет над самой церковью), почему на углах (юго-и северо-западном) сливается с ними в одно, а к востоку в церковь имеет широкий полукруглый пролет (под западным большим полукуполом, о котором выше), так что паперть, внизу будучи папертью отдельною от церкви, вверху (на галереях) сливается с нею 2). Должно думать, что паперти если не всегда, то большею частью, были устрояемы таким образом, потому что на это была причина: паперти назначены были для стояния за литургией разряда кающихся так называемых послушающих (ἀκροώμενοι) 3); но женщины у Греков стояли не внизу, в самой церкви, а на верхних галереях; следовательно для них, т. е. для находившихся между ними в помянутом разряде кающихся, долженствовали быть галереи, которые бы находились не в самой церкви или не над самою церковью, а вне, каковыми и были галереи над папертями 4). Если паперти устраивались с трех сторон, то

Зигомала у Крузия в Туркогр. стр. 201 говорит: Νάρθηξ, τὸ ἔξω τοῦ ναοῦ δρομικὸν δίκην νάρθηκος πᾶν δρομικὸν (продолговатое) νάρθηξ λέγεται (Некоторые новейшие менее вероятно полагают, что νάρθηξ в приложении к церкви имеет смысл латинского переносного ferula — орудие наказания, и что нартексами названы паперти потому, что в них стояли кающиеся, так называемые «послушающие», для которых они—паперти служили как бы ферулами — орудиями наказания). Наша паперть, по древне-славянскому панрат, папрът, папьрът (Словарь Восток.)есть буквальный перевод слова νάρθηξ, т. е. папрат, папрът, папьрът и пр. звачит папоротник. Паперти назывались еще у нас притворами, что происходит не от притворят двери, а от притворить, приделать, и значит придел, пристройку (и еще встречается изредка непонятное название: проус или проуст, см. эти слова в Материалах для древне-русского словаря И. И. Срезневского).

1) Известия говорят о четырех нартексах в св. Софии, Дюк. Constantinop. Christ, lib. III, с. 18. но тут к двум внутренним нартексам (доселе сохранившимся) должно причислять эксонартекс и двор (теперь не существующие).

2) См. у Фоссати в Aya Sophia, Planche 4.

3) Григорий Неокесарийский пр. 12, Вальсам. у Ралли и II. IV, 8.

4) Подобным образом и в настоящее время у Греков иногда западные

боковые—южная и северная, вероятно, представляли из себя те же узкие и длинные коридоры, что и западная; положительно однако не можем этого утверждать, потому что древних церквей, окруженных папертями с трех сторон, неизвестно. В древнейшее время, как должно думать, преобладал обычай строить паперти с одной западной стороны; а в позднейшее время, соответствующее нашему периоду домонгольскому, как можно полагать, преобладал наоборот обычай строить их с трех сторон. В позднейшее время в боковых папертях устраивались придельные церкви (параклисы—τὸ παρακῆσι, что значит—малые церкви, приделанные, приставленные к большим) для пения заупокойных литургий над лицами, которые в них погребались 1).

Внешние паперти или экзонартексы представляли из себя открытые галереи, которые с востока имели западную стену внутренней паперти, а с запада или отовне ряд колонн (иногда перемешанных с квадратными столбами) или колоннаду, подобную нынешним колоннадам у церквей и общественных зданий и отличавшуюся от последних тем, что ряд колонн не составлял только портала или не был только против входа, но тянулся или составлял линию против всей западной стены от конца до конца (верх или потолок эксонартексов не был горизонтальный или плоский, сделанный из дерева, но состоял из каменного свода, в котором тянулся непрерывный и весьма частой, большею частью совсем сплошной, ряд маленьких глухих куполов).

Дворы (по-гречески αὐλή, по-латыни atrium, из греческ. αἴθριον) обыкновенно, как кажется, пристраивались к церквам с одной западной стороны, именно—в виде четвероугольника, который боковыми сторонами упирался в углы церкви; но иногда они окружали церкви и с трех сторон—с запада и с боков, за исключением востока, и наконец некоторые немногие церкви были обнесены ими и со всех четырех сторон. Так как последнее известно о тех церквах, которые не имели восточных алтарных абсид и в которых алтари, в виде исключения, вместо этих абсид, были

галереи устраиваются над папертями, вероятно, для женщин, находящихся в месячных кровях (cfr Вальсам. у Ралли и П. IV, 8): а в одной, виденной нами, церкви в Константинополе (Панагии в Пере, находящейся недалеко от русского посольства) и боковые галереи устроены над папертями.

1) Описан. Синодд. ркпп. Горск. и Невостр. № 880, лл. 228 об. и 270 об.; см. также у Дюканжа в Gloss. Graecit. под сл. Παρεκκλήσιον.

поставлены среди их самих (в середине церквей) 1), то следует думать, что не принято было заграждать дворами алтарей (т. е. находившихся обычно в восточных абсидах). А что касается до пристройки дворов с одной западной стороны или с трех сторон, за исключением восточной, то тут, может быть, была связь с тем, сколько было делаемо в церкви входов—один с запада или три с трех сторон 2). Снаружи дворы ограждались глухой, с окнами или без окон, каменной стеной, а внутри по стене, на всем ее протяжении и со всех сторон, устраивались галереи, совершенно такие и совершенно так, как экзонартексы, иначе сказать—эти дворы были совершенно тоже, что базилики в их греческой первоначальной форме, которую мы описали выше (в середине открытое пространство, со сторон галереи; экзонартекс, в случае, если церковь имела двор и именно—с одной западной стороны, сливался с нею в одно, превращаясь в ее переднюю галерею 3).

При некоторых из древних церквей мы не находим нартексов, а только экзонартексы 4). На этом основания должно думать, что считалось достаточным иметь что-нибудь одно—нартекс или экзонартекс (во втором случае женщины, находившиеся в разряде кающихся послушающих, не имея для себя верхних галерей, которые бы находились вне церкви,—см. выше, как нужно предполагать,

1) Это известно о церкви Тирской, построенной епископом Павлином,—Evséb. Η. Е. lib. X, с. 4, и о Константиноп. храме Апостолов, построенном Константином,—он же De vita Const. lib. VI, с. 59.

2) О дворах с трех сторон см. Procop. De aedific. lib. I, с. 8, и lib. V, с. 6, Scriptt. post Tlieophan. ed. Paris, p. 201 sqq.

3) Древние церковные дворы сохранились: в Риме при церкви св. Климента (план части двора у Де-Блезера р. 232) и в Милане при церкви св. Амвросия; новые дворы, воспроизводящие собою древние, можно видеть в Константинополе при больших мечетях (Ахметовой, Баязетовой, Магометовой), ибо дворы при этих нечетах несомненно составляют копии с дворов греческих и в частности двора св. Софии (к сожалению уже не существующего; при мечети Магометовой, построенной на месте Юстинианова храма Апостолов, двор едва ли даже не старый). Если читателю придется увидать на картинке одну из помянутых мечетей, то он заметит кругом множество непонятых маленьких куполов,— эти купола над галереями дворов, т. е. составляют в них их своды, см. выше об экзонартексе (примерные планы дворов см. в Словаре Мюллера и Мотеса под сл. Basilica, Figg. 145 и 146).

4) Нет. напр., нартекса, а только экзонартекс, при Солунской св. Софии.

стояли в одном и том же экзонартексе с мужчинами, имея только особую от них сторону). Что касается до дворов, то весьма вероятно, что они были строимы далеко не при всех церквах, а только при тех больших, которым хотели придать возможное великолепие.

У нас в России в период домонгольский, как должно думать, не было строимо при церквах, т. е. и при великолепнейших между ними, греческих, окруженных галереями, дворов. Не только нет никаких остатков и признаков этих дворов и не только нет никаких указаний на их существование, но и само по себе дело не представляется сколько-нибудь вероятным. В Греции цель этих дворов была двоякая: во-первых, чтобы их колоннадами увеличивать красоту церквей и придавать последним большее великолепие; во-вторых—чтобы под их галереями доставлять убежище от солнечного зноя тем людям, которые бы желали молиться вне церквей или которые, приходя в них или выходя из них, желали бы некоторое время побыть около них на открытом воздухе. Но под красотою колоннад разумелась красота колоннад естественных, т. е. с колоннами, иссеченными из цельного камня, и притом такого, как мрамор, а наших нынешних колоннад, сложенных из кирпича, с капителями колонн, сделанными из дерева и известки с алебастром, Греки не знали. Ясно, что о таких естественных колоннадах трудно было помышлять в Киеве и где бы то ни было в России, ибо колонны нужно было бы привозить из Греции. А что касается до того, чтобы давать убежище от солнечного зноя, то по нашим климатическим условиям, при которых ищут тени разве только одну неделю в году, а во все остальное время солнышка, забота о нем, очевидно, была напрасною и не могла приходить в голову 1).

(О водосвятильницах при церквах, которые служили у Греков для умовения входивших в церкви и которые устроились у них именно на дворах церковных, о которых мы сказали сейчас, см. на конце V главы: Внутреннее устройство и убранство церквей).

1) Правда, что Ипатская летопись говорит под 1147-м годом о дворе св. Софии Киевской,—2 изд. стр. 245 lin . Но гораздо вероятнее разуметь в ней не двор греческий, сейчас нами описанный, а то обнесенное забором пространство кругов церкви, назначением которого было служить кладбищем церковным и которое теперь в иных местах называется погостом, в других—монастырем. Летопись говорит, что по одному поводу сошлись на двор св. Софии все Киевляне от мала до велика: но на дворе греческом вовсе не поместилось бы исключительно большое сборище граждан Киева.

Так как экзонартексы были те же колоннады, что и дворы, то по сейчас указанному следует думать, что и их не было устраиваемо у нас при церквах в домонгольский период.

Относительно собственных нартексов должно думать иное, чем относительно экзонартексов и дворов, именно—что они устраивались если не при всех непременно церквах, чего, вероятно, вовсе не было и в самой Греции (ибо с целью быть местом стояния для разряда кающихся «послушающих» нартексы или экзонартексы были необходимы только в кафедральных епископских соборах), то при церквах важнейших и значительнейших. Есть признаки, указывающие на то, что при Киевском Софийском соборе, окруженном в настоящее время новейшими папертями, была паперть и в древнее время. В летописях упоминаются: притвор или паперть при церкви Печерского монастыря 1), при Владимирском Успенском соборе 2) и при церкви Рождества Богородицы, находившейся в Боголюбовом 3), притворы и паперти Суздальского собора 4) и притворы или паперти Новгородских каменных церквей 5). Наконец, при Новгородском Софийском соборе паперти сохранились до настоящего времени. По некоторым признакам и указаниям должно, правда, думать, что паперти не построены с собором одновременно, а пристроены к нему после; но несомненно, что они пристроены в древнее время и еще в период домонгольский. И эта позднейшая пристройка может быть понимаема именно как свидетельство в пользу распространенности у нас в период домонгольский папертей: если после первых здателей собора, построивших его без папертей, последующие Новгородцы сочли нужным пристроить паперти, то весьма вероятно предполагать причиною сего соревнование другим и желание не отстать от других. При этом впрочем должно быть замечено относительно упоминаний летописей о притворах, что, может быть, не всегда разумеют они притворы или паперти в собственном смысле. Словом

1) Под 1091, 1096 и 1106 годами.

2) Лаврент. лет. под 1237 г., 2 изд. стр. 437 fin..

3) Ипатск. под 1175 г., 2 изд. стр. 401.

4) Лаврент. под 1194 г.

5) Новгор. 1 лет. под 1217 г.,—Совершенно ясное употребление названия притвор в смысле паперти—Ипатск. лет. 2 изд. стр. 401 (о теле Боголюбского, положенном в притворе, тогда кань церковь была заперта). В уставе патр. Алексея различаются притворы и паперть (л. 278 нач.): притворы—боковые паперти, в которых приделы; паперть—задняя паперть.

притвор, что значит: пристройка, приделка, у нас переводится с греческого не только νάρθηξ—паперть, но и στοά—галерея (Словарь. Восток.). На этом основании можно принимать, что притворами не всегда называются в летописях притворы в собственном смысле, но иногда пространства в самих церквах но—за столбам, которые представляют собою как бы галереи (говорится в летописи о притворе Владимирского Успенского собора; а между тем представляется вероятнейшим думать, что в виде исключения между большими домонгольскими церквами собор не имел при себе паперти, о чем ниже).

Сохранившиеся паперти Новгородского Софийского собора окружают его с трех сторон. Признаки, указывающие существование древней паперти при Киевском Софийском соборе, дают знать, что она окружала его также с трех сторон. При Суздальском соборе, по летописи, были паперти, а не паперть. На основании этих свидетельств должно полагать, что у нас паперти были пристраиваемы к церквам, если не постоянно, то преимущественно с трех сторон, а не с одной западной. Тоже представляется вероятнейшим думать и по нашим климатическим условиям. У нас нужно было заботиться о том, чтобы защитить церкви от холода и ветра: а к таковой цели могли служить боковые паперти.

В Греции, как мы сказали, в боковых папертях были устрояемы придельные церкви для пения заупокойных литургий над лицами, в них погребавшимися. Со всею вероятностью следует думать, что это так было и у нас. Князья и епископы наши погребались в церквах (о последних заключаем от положительно известного примера епископов Новгородских). Но погребать в самых церквах было запрещено, и в Греции погребавшиеся в церквах были именно погребаемы в церковных притворах 1). Что так было и у нас в России, это, во-первых, необходимо предполагать apri-

1) О запрещении погребать в церквах см. Вальсамона у Ралли и П. IV, 479, и в Πηδαλιον’е прим. к 83 пр. 6 всел. соб.; о том, что погребались в притворах—Вальсам. ibid. стр. 8 (в церквах запрещаюсь погребать умерших, а в притворах, имевших придельные церкви, дозволялось, вероятно, потому, что последние освящались не так, как собственные церкви, а как домовые, и были подобно этим последним не церквами в собственном смысле слова, а молитвенными храминами, cfr Вальсам. 41 отв. Марку Александрийскому, ibid. IV, 479. Новые греческие речи о недозволительности погребения в церквах см. в Пидалионе, в примеч. к 82 пр. 6-го всел. соб., Закиноск. изд. стр. 293).

ori,—во-вторых, об этом прямо говорят положительные свидетельства: епископы Новгородские погребались в притворах своего Софийского собора; Ярослав, по свидетельству преп. Нестора, был положен в притворе своего Киевского собора 1), а его сын Владимир, по свидетельству предания,—в притворе Новгородского со бора. Погребение в церквах имеет тот смысл, что так сказать над самыми гробами умерших приносится бескровная жертва. Если в Греции, для того чтобы возможно приблизить к гробам погребенных в церквах бескровную жертву и как можно более буквальным сделать то, что она совершается над гробами, устроили придельные церкви в притворах, в которых находились гроба: то совсем невероятно думать, чтобы этому примеру, с которым соединялась такая важная забота, не последовали у нас в России. Не знаем мы многих примеров, чтобы это было у нас так; но во всяком случае знаем один: в одной из боковых папертей Новгородского Софийского собора мы находим придел, устроенный уже в период домонгольский 2).

Относительно мирских приходских церквей весьма вероятно предполагать, что паперти строились при главнейших и важнейших между ними. Относительно церквей монастырских представлялось бы основание думать, что они устраивались при всех их и непременно Монастырский устав богослужения предписывает, чтобы те церковные службы, которые монахи имеют лишними против мирян, т. е. собственно—имели в древнее время, о чем ниже, были совершаемы ими не в самых церквах, а в папертях. Таким образом, монастырский устав богослужения делает паперти как бы необходимой принадлежностью церквей монастырских, на основании чего и следовало бы полагать, что они были при всех наших монастырских церквах. Но мы видим в настоящее время, что этого предписания монастырского устава не соблюдает у нас решительно ни один монастырь, и весьма возможно, что такое нарушение устава идет у нас

1) В житии Бориса и Глеба: Изяслав, которого Ярослав оставил своим преемником, «спрятав тело отца своего, полозки в раде мороморяне и постави в притворе церкве святые София»,—по изд. Бодянск. стр. 18.

2) Дитмар Мерзебургский, как указывали мы иного выше, говорит, что Владимир был погребен в церкви св. Климента. После сейчас сказанного, это, более чем вероятно, должно понимать таким образов, что он был погребен в одной из боковых папертей Десятинной церкви, в которой был устроен придел в честь св. Климента.

из нашей первоначальной или домонгольской древности. Не невероятным остается то, что паперти считались необходимой принадлежностью и действительно были строимы при церквах в монастырях главнейших (в период домонгольский, как увидим ниже, у нас не все монастыри имели и свои церкви, а некоторые находились при мирских приходских церквах.—Из сохранившихся до настоящего времени, сравнительно древних, греческих монастырских церквей, известны церкви Афонские. В церквах Афонских, если не исключительно, то наибольшею частью паперти находятся с одной западной стороны; наибольшею частью они весьма велики, а в некоторых случаях и совсем равняются своей величиной величине самых церквей, так что представляют собой как бы задние церкви, приставленные к действительным церквам передним).

Экзонартексы или колоннады перед входами в церкви составляли у Греков то, что у нас суть крыльца, которых, как таковых, т. е. как глухих небольших пристроек перед входами, Греки не знали. Наши церкви могли заменять греческие экзонартексы этими пропилеями нашей национальной гражданской архитектуры. Насколько это было обычно им на самом деле, не знаем; но, во-первых, должны были иметь крыльца все те церкви, которые были двухэтажными (с подвалом внизу) и в которые вход был не прямо с земли, каковы были некоторые церкви Новгородские; во-вторых, сохранились древние крыльца и при некоторых таких церквах, в которые входе» был прямо с земли и которые не имели в них действительной нужды 1).

В настоящее время у нас находятся при церквах полуглухие и полуоткрытые башни, служащие колокольнями. В период домонгольский этих башен-колоколен не было, но были другие башни— совсем глухие и с другим назначением.

Башни или вплотную пристраивались к церквам, к северо-западному или юго-западному углу, или же ставились в некотором от них расстоянии. Их назначение было: башен, вплотную приставленных к церквам двойное—в нижней половине служить местами для лестниц на полати (хоры), а в верхней половине служить церковными кладовыми; башен, поставленных в некотором расстоянии от церквей,—единственно второе.

1) Такова церковь св. Георгия в Юрьеве Польском или Владимирском (ныне городской собор), построенная в 1230 г. Святославом Всеволодовичем на месте бывшей каменной же церкви Юрия Долгорукого (план церкви в Собрании карт, планов и пр., лист XIII).

В Киевском Софийском соборе до настоящего времени сохранились, несколько в измененном виде (без своих верхов), две его башни, из которых одна была вплотную приставлена к северо-западному углу, а другая находилась в некотором расстоянии от юго-западного угла (теперь по причине позднейшего расширения собора обе находятся в самых его стенах 1). В Новгороде до настоящего времени сохранились четыре древние башни при церквах, именно—при Софийском и Николо-Дворищенском соборах, при церквах Антониева и Юрьева монастырей 2). Не сохранилась до настоящего времени, но, как положительно известно, была башня при Владимирском соборе Боголюбского 3), а башня, бывшая при Дмитриевском соборе Всеволодовом и по всей вероятности древняя (ибо в позднейшее время, когда башни вышли из употребления, зачем бы стали ее строить?), уничтожена только в недавнее время (увы, при ученой реставрации собора!). Наконец, полу сохранилась до настоящего времени башня при Черниговском соборе, заложенном Мстиславом Ярославичем 4). Две башни Киевского Софийского собора, насколько они сохранились, имеют форму круглую. Из Новгородских башен три имеют форму круглую (Софийского и Николо-Дворищенского Соборов и Антониева монастыря), а одна (Юрьева монастыря) в нижней (большей) части до верху крыши церкви имеет форму четвероугольную, а в верхней части поверх крыши также круглую; все они от низу до верху имеют один и

1) Составитель Густинской летописи, может быть, еще заставший башни в их подлинном виде, говорит под 1037-м годом, что Ярослав создал при церкви св. Софии две вежи (башни) позлащенные.

2) О башне Николо-Дворищенского собора, теперь застроенной и невидной, см. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях архим. Макария, I, 257.

3) Ипатск. лет. 1175 г., 2 изд. стр. 396: «столп позлати (Боголюбский) изовну церкви» (Владимирской); Лавр. лет. под 1185 г., 2 изд., стр. 872: «терем». Башня, как дает знать описание собора, которое см. ниже, не была вплотную приставлена к нему, а поставлена на некотором от него расстоянии. Об ее назначении быть казно-хранильницей, сосудо-и-одеждо-хранильницей, вообще кладовой собора, совершенно ясно говорит Лаврентьевская летопись под 1185-м годом, по поводу пожара, который (был в сем году во Владимире и в который сгорели собор и его башня,—2 изд. стр. 372.

4) См. в Чтениях Общ. Ист. и Древн. год третий, 1847-й, Смесь, статью Ж. Маркова: О достопамятностях Чернигова, стрр. 15 и 16.

тот же объем, т. е. мы хотим сказать—к верху не суживаются. Башня Черниговская имела форму круглую. Что касается до вышины Новгородских башен, то башня Софийского собора примерно на четверть выше его кровли и на аршин ниже его боковых куполов, а башни Антониева и Юрьева монастырей на аршин или несколько более выше кровли церквей (в последнем случае впрочем говорим только но памяти). Все Новгородские башни и Черниговская плотно приставлены к церквам снаружи последних, и именно Новгородские—у Софийского собора с западной стороны на юго-западном углу, у церквей Антониева и Юрьева монастырей с северной стороны на северо-западных углах 1); Черниговская—на юго-западном углу. Что касается до теперешнего употребления башен, то в двух башнях Киевского Софийского собора и в одной башне Новгородского Софийского собора ходы на верхние полаты или хоры и более ничего. В Антониевом монастырь — ход на полати и вверху придел. В Юрьевом монастыре ход на полати и вверху ризница для более дорогих вещей.

В первом издании полутома мы нерешительно высказываемся за происхождение башен национальное русское, с указанием свидетельств, которые как будто говорят и за их происхождение греческое (стр. 64 fin. sqq). Теперь, поправляя себя, мы должны решительно высказаться за их происхождение именно греческое. У Греков еще со времен классических было принято, чтобы хранилища или кладовые для дорогих вещей и для ценного имущества были устраиваемы в виде башен. И до такой степени это обычно было если не в древнее, то в позднейшее время, что сундучки или шка-

1) Башня Софийского собора находится собственно не совне собора, а внутри его западной паперти, над кровлею которой (особой от кровли самого собора) возвышается только ее верх. Из этого между прочим и видно, что паперть, заключающая и скрывающая в себе башню, которой бы должно быть снаружи, пристроена после. Верх башни над кровлей паперти смотрит как бы куполом, так что с этим недействительным куполом всех куполов на соборе шесть (наш купол, как мы сказали, ниже побочных действительных куполов примерно на аршин). На церквах Антониева и Юрьева монастырей, которые собственно суть однокупольные, в параллель к верхам башен, которые высматривают куполами (или главами), в позднейшее время поставлены на северо-западных углах (а башни на южной стороне у юго-западных углов) купола, так что теперь церкви снаружи смотрят трехкупольными, а внутри — двухкупольные.

тулкн для золота и драгоценных камней были устраиваемы в виде i; башенок или по крайней мере назывались башенками,—πυργίσκοι 1).

У нас башни иначе назывались теремами; но это название терем, очевидно, есть греческое τέρεμνον, как иначе назывались у Греков πύργοι (башни) 2). Что касается до того, что у Греков сосудохранильницы при церквах были устраиваемы в форме башен и что в башнях были устраиваемы ходы на полати: то, не зная относительно сего многих письменных свидетельств или говорящих о сем памятников, все-таки мы знаем некоторое количество тех и других. У Солунской св. Софии пристроена к северо-западному углу башня,— и квадратная снаружи и круглая внутри, которая служила или для всхода на палати или же вместе и сосудохранительницей. В житии Панкратия Тавроменийского, ученика ап. Петра, говорится, что он построил башню скевофилакия, τὸν πύργον τοῦ σκευοφυλακίου: выписка из жития у Ламбеция, ed. Kollar, t. VIIIcol. 207. Упоминается находившийся в Константинополе при одной церкви во времена импер. Юстиниана τὸφρούριοντοῦ σκευοφυλακίου, см. у Дюканжа в Constantinop. Christ. Lib. II р. 150 (ІV. Octagonum). Вышеупомянутый нами испанец Рюи Гонзалес де Клавихо говорит, что его водили в Константинополе смотреть святыню в одну церковь, при которой для хранения святыни была башня,—русск. перевод Срезневск. стр. 77. У северо-восточного угла Константинопольской св. Софии находится большая восьмиугольная башня и не невероятно, в след за Византием(Κωνσταντινουπ., I, 509 fin.), предполагать, что отчасти она была баптистерием или крестильницей (в нижнем этаже), отчасти скевофилакием или сосудохранильницей (в верхнем этаже) 3).

1) См. у Свиды в словаре сл. πυργίσκοι.

2) Как у нас «высокие терема», так и у Греков ὑψηλὰ τέρεμνα (лексикон Византия). Изображение греческого гражданского или домового терема см. у Несселя в Каталоге рукописей Венской библиотеки, ч. I, после стр. 54-й лист гравюр 8-й: а изображение такого же терема русского см. в издании гр. Строганова·. «Русское искусство Е. Виолле-ле-Дюк и архитектура в России с Х-го по XVIII-й век», Спб., 1878, рисунков лист IX (как у нас женщины, а особенно девушки, представлявшие своего рода дорогую часть имущества, у богатых людей жили в теремах: так это было и у Греков).

3) На плане Римской Константиновой базилики св. Петра значатся у северо-восточного ее угла две круглые башни, см. у Любкеfig. 191: не невероятно предполагать, что одна башня была баптистерием или крестильницей, а другая скевофилакием или кладовой.—По шестиязычному словарю Миклошича, у Сербов

Выше мы сказали, что к основной окончательной форме купольной церкви Юстиниан прибавил еще побочный вариант или побочную разновидность. Теперь мы должны обратиться к этому варианту, который вместе с основною формою перешел и к нам.

Пусть читатель вообразит себе здание, имеющее фигуру креста, у которого, для совершенного сходства с крестом церковным, три конца—верхний и боковые совершенно равны между собой, а нижний несколько длиннее их. Подобное здание представляется состоящим внутри из пяти четвероугольников—четыре четвероугольника концы креста и пятый его центр. Юстиниан взял такой крест, над каждым из его четвероугольников, как над частным целым в общем целом, поставил особый купол,—и подобная крестообразная церковь с пятью крестовидно расположенными куполами над ее пятью четвероугольниками и явилась как побочный вариант или побочная разновидность к основной форме купольной церкви. В этом виде Юстиниан заново перестроил построенную Константином Великим константинопольскую церковь апостолов, которая по назначению последнего была усыпальницею императоров и поэтому была важнейшею церковью столицы после св. Софии 1). Что касается до всего изобретения церкви, то более чем вероятно, что оно не сполна принадлежит Юстиниану, но что он приложил купол уже в готовой форме некупольного низа. Церковь Константинова, формой базилика 2), как это должно заключать от церкви Юстиниановой,

наш притвор церковный между прочим называется тремом, т. е. теремом (сл. притвор). Если словарь не ошибается, то происхождение названия нужно объяснять тем, что в Сербии очень распространен был обычай пристраивать к церквам, сзади их, терема или башни.

1) Procop. De aedific. lib. I, с. 4. Церковь апостолов не сохранилась до настоящего времени: теперь на ее месте построенная вновь мечеть Магомета II. Воспроизведение ее плана по описанию Прокопия у Гюбша в Monuments de l’architecture, PI. XXXIII. Фасад церкви, весьма впрочем неудовлетворительно, три раза изображен в Менологии импер. Василия,—ч. I стр. 125, октября 18, и ч. II стрр. 140 и 182, января 27 и февраля 12. Об описании церкви греческим писателем X века Константином Родием см. в статье г. Вульфа: «Семь чудес Византии и храм святых апостолов», помещенной в I томе Известий Русского Археологического Института в Константинополе. В житии Андрея юродивого говорится о форме церкви, что она была «крестом на четыре углы о пяти верх», см. у Срезневск. в Сведениях и заметках о малоизвестных и неизвестных памятниках № LXXXVII. стр. 157 нач.

2) Что Константинова церковь была по форме базиликой, это следует из

имела ту особенность, что в ней ее было восточной абсиды и что ее алтарь был поставлен в ее середине 1). Но она имела вид, как мы положительно знаем, крестообразный 2). Обыкновенные крестообразные базилики, как мы говорили выше, устроились в древнее время таким образом, что поперечный четвероугольник приставлялся к верху продольного между ним и абсидой. А так как в Константиновой базилике алтарь поставлен был не в абсиде, а в середине ее самой, то необходимо думать, что ее крест составлен был иначе, а именно—представляя из себя точный крест, не посредством приставки одного четвероугольника к другому, а посредством их пересечения, потому что иначе алтарь не был бы еио (креста) центром и средоточием, а находился бы вне его и, поставление алтаря в середине базилики, при ее крестообразной форме, ее имело бы смысла. Таким образом, говорим, более чем вероятно, что крестообразную форму низа Юстиниан взял уже готовую, именно—от той предшествующей базилики или воспроизводя ту предшествующую базилику, на месте которой поставил свою церковь. На этот готовый низ, заимствованный от базилики, Юстиниан поставил купола, и таким образом к основной форме купольной церкви и получился побочный вариант—церковь крестообразная внизу и, с крестообразным пятикупольным верхом. Идея купола, как мы говорили, требовала, чтобы он был один над церковью. Но так как крестообразная церковь представляли из себя не один четвероугольник, а была (как бы) сложена из пяти, то здесь каждый четвероугольник брался как бы за отдельное частное целое в общем целом, и пятикуполие, не нарушая идеи единства купола, являлось следствием того, что одна церковь была сложена как бы из пяти церквей (над каждою из которых действительно и было по

Прокопия, который, не говоря о куполах, говорит о разбитом на мелкие квадраты и сплошь позолоченном (внутри) покрове церкви, подразумевается—плоском (διαλαβὼν δε Константин λεπτοῖς φατνώμασι τὴν στεγήν, χρυσῷ τὴν πασαν ἐκὰλυπτεν).

1) В Юстиниановой церкви алтарь был поставлен именно таким образом (Прокоп.), и со всею вероятностью следует думать, что он не сделал тут нововведения против Константина, а именно сохранил особенность, бывшую в церкви последнего.

2) Григорий Богослов говорит о ней к Сновидении о своем Константинопольском храме Воскресения: (ἐδος) πλευραῖς σταοροτύποις τετρὰχα τεμνόμενον,— в Патрол. Миня t. 87. col. 1255.

одному куполу). При этом, вероятно, за тем, чтобы при отдельности частных целых сохранить и единство общего целого и выразить подчиненное отношение побочных куполов к главному, Юстиниан сделал окна только в последнем, а первые оставил глухими (в архитектурном отношении побочные отделения церкви помимо куполов могли получать свет через окна в стенах, тогда как главное могло получать его только чрез купол).

Юстинианова церковь апостолов не сохранилась до настоящего времени, и мы знаем о ней только из описания Прокопия (цитата выше в примечании), которое достаточно для того, чтобы составить общее понятие, но которое не дает (и без приложения плана, разреза и фасада и не передало бы, конечно) частностей. После самой церкви апостолов мы имеем другую церковь, которая ее воспроизводит, это именно—Венецианский собор св. Марка 1). Но последняя, будучи несомненным воспроизведением первой в общем (за Исключением того, что имеет одну восточную абсиду, в которой и помещается алтарь, и что не один только главный купол ее, во и все побочные имеют окна) 2), неизвестно до какой степени точно воспроизводит ее в частностях. По своему окладу Венецианский собор св. Марка есть совершенно тот крест, который мы описали выше и фигуру которого имела Юстинианова церковь апостолов. Затем, его пять куполов поставлены: в заднем четвероугольнике или в нижнем конце креста — на четырех (поставленных в сем четвероугольнике) столбах; в среднем четвероугольнике—также на четырех столбах; в остальных трех четвероугольниках—на стене и на двух столбах.

Эта побочная форма купольной церкви осталась в архитектуре греческой вместе с главною, но с ней должно было случиться тоже самое, что и с сею последнею. Как после Юстиниана не могли воспроизводить в подлинном виде его св. Софии, так не могли после него воспроизводить и его церкви апостолов, и как сократили одну,

1) Импер. Василий Македонянин (867—886) построил в Константинополе, близ своего дворца, великолепную церковь, которая названа была Новой церковью—Νέα ἐκκλησία. Продолжатель Феофана говорит о верхе церкви, что он образован был из пяти полусфер или состоял из пяти куполов: ὁ τε γὰρ ὄροφος (церкви) ὲκ πέντε συμπληρούμενος ἡμισφαιρίων. Очень вероятно, что церковь имела одинаковую с храмом апостолов крестовую форму; но она, как и этот, не сохранилась до настоящего времени.

2) Где смотреть планы и фасады св. Марка, указано выше.

так поступили и с другой. Вместо больших крестов, которые бы распадались на пять отдельных целых, начали строить малые кресты, которые бы, представляя из себя и составляя собой одно целое или один четвероугольник с небольшими выступами в бока, в то же время имели форму креста. История креста пяти куполов на этих малых крестообразных церквах была та, что сначала перестали ставить боковые два купола, ограничиваясь продольной линией трех куполов, а потом, сокращая и эту линию, начали ставить два купола и один, — в первом случае средний и который либо из двух остальных линии — передний или, задний, во втором случае средний 1).

Таким образом, побочная форма купольной церкви, по своем сокращении, стала в сущности тем же, что есть форма основная — одним четвероугольником, но с тем добавлением, что четвероугольник имел боковые небольшие выступы 2), которые давали церкви фигуру креста. Четвероугольник дополнен был против своего Юстинианова первообраза тем, что получил восточную алтарную абсиду 3), над которою именно и ставим был передний купол линии, в случае если он был ставим. В Юстиниановой церкви апостолов боковые концы креста были четвероугольные (четвероугольники); в позднейших крестообразных церквах боковые выступы иногда той же формы, а иногда полукруглые 4). Последнее может быть объясняемо

1) Мы не докажем этого постепенного сокращения числа куполов исторически, на примере церквей; но во-первых, оно должно быть так представляемо по самому своему существу: во-вторых, это доказывает позднейшая архитектура нашей формы. Там, где она сохранилась до настоящего времени (в Австрийской Малороссии или в Галиции с Буковиной, как нам известно, и может быть и в Русской Малороссии, что нам, к сожалению, неизвестно) крестообразная церковь о трех куполах (в одну линию) считается полнокупольною, как у нас пятикупольная (относительно Русской Малороссии мы имеем, т. е. знаем только уверение, что церкви везде в ней строятся крестообразно, см. в Киевских Епархиальных Ведомостях 1863-го года, в № 11-м, статью: «Обычай сельских прихожан занимать в церкви места по полам и возрастам»)·

2) Эти выступы в Австрийской Галиции, как нас уверяли, называются закрестьями.

3) Замечательно, что алтарных абсид при церквах этой формы там, где они в настоящее время есть, всегда по одной, а не по три (как в Венецианском св. Марке).

4) На Афоне, где почти во всех монастырях главные церкви суть крестообразные, боковые выступы всегда полукруглые.

или тем, что и церковные кресты иногда делаются с четвероугольными концами, иногда с полукруглыми, или же влиянием базилик самого Юстиниана, который вместо прибавки поперечного четвероугольника, как было сделано на Западе, ища по всей вероятности образовать из базилик более точный крест, сделал в передней части их (их четвероугольника), полукруглые выступы 1).

Побочная форма купольной церкви, в сейчас указанном нами сокращении и изменении, перешла вместе с основною формою и к нам в Россию. Насколько она была распространена у нас, к сожалению, мы не можем этого сказать, ибо памятники нашей каменной церковной архитектуры домонгольского периода сохранились далеко не вполне и недостаточно. В областях Новгородской и Суздальской, которые составляют в сем отношении счастливое исключение, мы совсем не находим признаков существования этой формы. Затем, знаем одну церковь этой формы в Смоленске и имеем основания полагать, что была по крайней мере одна такая церковь в Киеве. Переносясь из древнего времени в новейшее, мы встречаемся с тем замечательным фактом, что в Малороссии и в Галиции с Буковиной наша форма архитектуры составляет в настоящее время решительно преобладающую и решительно господствующую форму 2). Вовсе не решаясь отвечать положительным образом на рождающийся сам собою вопрос: наша форма архитектура не составляет ли такой формы, которая уже в древнее время была значительно распространена, по крайней мере, в некоторой части Малороссии, мы в настоящее время считаем более вероятным думать, что наша форма, в Малороссии и в Галиции с Буковиной есть позднейшая, не восходящая далее начала XVI — конца XV века и распространившаяся из Молдо-Валахии (вопрос о которой в последней есть пока вопрос ии притом такой, который заслуживал бы серьезного расследования) 3). Смоленская церковь, представляющая собою пока един-

1) См. план его Вифлеемской базилики у Гюбша,PI V, и у Мюллера-Монта в Словаре под сл. Basilica.

2) Относительно Галиции с Буковиной мы имеем непосредственные сведения, полученные нами на месте; относительно Малороссии полагаемся на указанное свидетельство.

3) С первого взгляда представлялось бы думать, что наша архитектура перешла в Молдо-Валахию с Афона, который начиная с XVI в. имел ее, так сказать, своей вотчиной и был в ней, так сказать, господином. Но, имея общую особенность с Афонской архитектурой в закрестиях, Молдо-Валашская архи-

ственную известную нам церковь домонгольского периода крестообразной формы, есть церковь архангела Михаила, построенная князем Давидом Ростиславичем между 1180 и 1197 годами, в продолжение которых он сидел на Смоленском столе (ныне церковь называется иначе Свирской, потому что находится в Свирской подгородной слободе). Вместе с крестообразною формою стен она имеет два купола—один над своей серединой и другой небольшой над алтарной абсидой 2). Киевская церковь, относительно которой можно думать, что она имела крестообразную форму, есть церковь Спаса на Берестовом, существующая теперь в Петро Могилинском возобновлении. Она имеет крестообразную форму в настоящее время (и именно с боковыми выступами не полукруглыми, а четвероугольными), но полагают, что середина и боковые концы креста принадлежат не Петру Могиле, а составляют остаток древней церкви 3).

Наши каменные церкви домонгольского периода вообще не отличались своей величиной. Между ними в частности вовсе не отличались своей величиной и те церкви, которые составляли разряд исключительных и монументальных. Если бы мы, подобно европейскому Западу, усвоили себе науку архитектуры (вместе с просвещением), то у нас, так же как там, не только долженствовало бы быть развитие архитектурных форм, но и постепенный прогресс в отношении к монументальности церквей монументальных, т. е. от цер-

тектура не пало отличается от первой в другом. На Западе и позднейшее время, соответствующее нашему периоду домонгольскому, начали быть устраиваемы в больших базиликах закрестия, совершенно одинаковые с закрестиями Вифлеемской базилики Юстиниановой и Афонских церквей, при чем и назначение их было и есть тоже самое, для которого они служили и служат на Афоне, именно— чтобы они составляли так называемый chorus, chor, choeur, т. е. служили для помещения чтецов и певцов или служили теми местами, которые у нас называются клиросами, см. у Любке планы многих базилик с закрестиями S. 327 sqq. Есть ли тут внутренняя связь между Востоком и Западом или только случайное совпадение, вопроса этого не беремся решать.

2) См. Историко-статистическое описание Смоленской епархии (неизвестного автора), Спб. 1864, стр. 216 нач.

3) См. Обозрение Киева в отношении к древностям Фундуклея, стр. 57, где и план нынешней церкви. — В области Суздальской, как мы сказали, неизвестно древних церквей крестообразной формы; но мы знаем одну новую такую церковь, это—Рождественская церковь в нашем Троицком Посаде, построенная в 1735—1736-м году (одна из приходских церквей Посада, но не монастырская. Откуда взята ее крестообразная форма, остается нам неизвестным).

квей монументальных мы восходили бы к более монументальным и наконец к монументальнейшим. Но мы не усвоили себе науки архитектуры (как не усвоили просвещения), и она была у нас чисто внешним делом, лежавшим сполна на ответственности Греков, но отношению к которым мы были только заказчиками (подобно, напр., тому, как наши ничего не разумеющие в паровых машинах и в фабричном производстве фабриканты относятся к своим директорам Немцам — Англичанам). Но у Греков в наш период домонгольский церковная архитектура находилась не в состоянии развития, а в состоянии упадка: в весьма скромных по размерам церквах Владимировой Десятинной и Ярославовой Софийской они дали нам образцы монументальных церквей и далее не пошли. Вместе с ними и мы не находили ничего более монументального, и в последующее время, не идя далее этих церквей, ограничивались только тем, что повторяли их, как идеалы. Правда, что до настоящего времени сохранились не все церкви, которые могут быть предполагаемы как монументальные; но что за пределы Десятинной и Софийской церквей не было выступаемо, решительною порукою в этом может служить нам сохранившийся до настоящего времени Владимирский Успенский собор Боголюбского. Несомненно, что Боголюбский хотел построить церковь монументальнейшую, и однако его собор (действительно бывший таковых в отношении к украшениям, о которых ниже) представлял собою в отношении архитектурном простую, нисколько не увеличенную копию с Киевского Софийского собора и вместе с последним ровно ничего в сем отношении особенно замечательного. Эти архитектурные качества собора Боголюбского или его размеры ко всему выше сказанному прибавляют еще новое основание сомневаться в том, чтобы он был строен мастерами западными. Если бы Боголюбский, не довольствуясь мастерами греческими, хотел выписать мастеров западных, то это значило бы, что он хотел получить мастеров возможно хороших, чтобы при помощи их создать церковь возможно монументальную. А если бы это было так, то хорошие мастера западные и создали бы нечто гораздо более монументальное, чем то, что мы имеем в действительности, ибо в то время на Западе насчитывалось уже до пятка настоящих монументальных церквей (собор Шпейерский 1030—1061 гг., собор св. Марка Венецианский 1043—1071 гг., собор Пизанский 1068— 1100 гг., собор Бамбергский 1004—1110 гг., собор Майнцкий конца XI — начала XII в. 1).

1) О всех их см. Лютцова в Die Meisterwerke der Kirchenbaukunst.

Церквей периода домонгольского относительно монументальных положительным образом известно нам четыре; именно — они суть: Владимирова Десятинная, Ярославов Софийский собор, церковь Печерского монастыря и Владимирский Успенский собор Боголюбского. К этим четырем церквам со всею вероятностью должны быть причисляемы еще две: кафедральные епископские соборы Переяславский и Белгородский. Владимирова Десятинная церковь, от которой до настоящего времени сохранился только фундамент, как показали измерения этого последнего (ее знаем совершенно либезошибочные), представляла из себя совсем точный квадрат и имела 16 сажен длины и 16 сажен ширины 1). Софийский собор Ярославов и Владимирский Успенский собор Боголюбского, представляя собою те же точные квадраты, имеют по 14 сажен длины и по 14 сажен ширины 2). Церковь Печерского монастыря, сохранившаяся до настоящего времени только своим низом, над которым она надстроена вновь во второй половине XV века, имеет около 14 сажен длины и около 12 сажен ширины. Переяславский и Белгородский соборы совсем не сохранились до настоящего времени и первый из них и в самый период домонгольский существовал весьма не долго, упав через 35 лет после построения. Мы считаем вероятным причислять тот и другой к церквам монументальным потому, что об исключительной величине того и другого нарочито говорят летописи 3). Строитель первого епископ Ефрем более или менее долгое время жил в Константинополе и весьма возможно, что, насмотревшись сам собственными глазами на тамошние великие церкви, он построил у себя в Переяславе, в бывшей митрополии, т. е. в кафедре знаменитой,

1) Фундуклея Обозрение Киева стр. 29: длина здесь—24 сажени, но с восточной средней абсидой и с папертью; без них она совершенно равна ширине, как оказывается по измерению приложенного плана.—Длина церквей существующих, как самых церквей, у нас обыкновенно показывается без алтаря: но так как алтарь обыкновенно занимает не только алтарную абсиду (пристройку), по в часть самой церкви, то это—неправильно. Мы показываем ее, находя посредством измерения планов, без алтарной абсида. Паперти, где они есть, поелику они суть пристройки, мы не включаем в измерение, показывая величину только самых церквей.

2) В настоящее время Киевский Софийский собор имеет с южной и серной сторон по две (с каждой) пристроенные к нему в конце XVII века паперти.

3) Первого Лаврент. под 1089 и Ипатск. под 1090 г., второго Ипатск. под 1197 г.

не только великую церковь, не уступавшую дотоле бывшим в России (Владимировой Десятинной и Ярославову Софийскому собору), но даже и несколько их превосходившую 1). Ничтожный Белгород обязан был собором, который, по словам летописца, «высотою и величеством и прочим украшением всем вдив был удобрен», Юстиниановсвим так сказать замашкам своего князя Рюрика Ростиславича, который, насколько это было в его не особенно больших средствах, наклонен был стяжать себе славу памятниками монументального зодчества (другая его известная постройка есть подведение каменной стены под церковь Выдубицкого монастыря от Днепра в предохранение от осыпи. Это сооружение в летописи уподобляется сооружениям Соломоновым и на празднестве по его окончании князю сказано было торжественное похвальное слово, — Ипатск. лет. под 1199 г.).

За церквами монументальными, которые, как видно по сейчас указанным их размерам, могут быть признаны таковыми только весьма относительно 2), следуют церкви средней величины, которые в старое время однако считались у нас не только великими, по и превеликими 3). Размеры этих церквей—от 10 до 8 сажен длины при таковой же или несколько меньшей ширине. Между этими церквами из сохранившихся до настоящего времени первое место занимает Новгородский Софийский собор, который, представляя из себя квадрат, имеет по 10 сажен длины и ширины, а за ним еще церквей до пяти—шести 4); из церквей не сохранившихся к этой

1) Что Ефрем, строя великую церковь, воодушевился мыслью о славе своей кафедры, это прямо дает знать летопись, когда говорит: «создал (церковь) велику сущю, бе бо преже в Переяславли митрополья». Церковь, построенная Ефремом в 1089 г. через 85 лет, именно—в 1123 г, упала. Этим также дается подозревать, что она была сравнительно очень велика (т. е. что как таковая пала вследствие неискусной стройки).

2) Вот размеры западных монументальных церквей, построенных в наш период домонгольский: собор Шпейерский 51 слишком сажен длины и 21 слишком сажен ширины: собор св. Марка Венецианский — 30 сажен длины и 22 сажени ширины; собор Пизанский — 47 саж. длины и 33 ½ саж. шир.; собор Бамбергский—48 с. д. и 14 с. ш.; собор Майнцкий—60 с. д. и 27 с. ш.

3) Новгородск. 3-я летопись под 1113 годов называет превеликим храмом собор Новгородский Николо-Дворищенский, который относится именно к церквам средних размеров.

4) Именно: церковь Киевского Златоверхо-Михайловского монастыря, Смоленская церковь Архангело-Михайловская (в Историко-статистическом описании Смо-

категории, вероятно, принадлежали все церкви кафедральные епископские, в Киеве—большая или меньшая часть церквей монастырских, построенных князьями, и вообще по городам некоторые из монастырских и приходских церквей, построенных теми же князьями. Разряд малых церквей, который, как можно думать, состоял из не меньшей половины общего количества всех,—от 7 саженей длины шел к низу до 5 саженей и даже далее, при соответствующей, т. е. равной или несколько меньшей, ширине.

Несколько выше мы говорили, что церкви, смотря по величине, у Греков и у нас были восьмистолпные, шестистолпные и четырехстолпные. У нас из церквей сохранившихся в делом или в остаткам мы находим восьмистолпными так называемые монументальные, однако не все, а именно — Киевский Софийский и Владимирский Успенский соборы 1), но без церкви Печерского монастыря, которая была шестистолпная (предполагая, что нынешняя церковь совсем построена на старой основе — не только относительно стен, но и относительно столбов). Затем, шестистолпными были вообще церкви средней величины, а четырехстолпными — малой, однако отношение между количеством столбов и величиной не выдерживается строго, — есть церкви средней величины с четырьмя столбами 2), и есть церкви малой величины—большие в разряде малых—с шестью столбами 3). Можно подозревать, что, подражая Печерскому монастырю, имели наклонность устроят церкви с шестью столбами, хотя бы они были и менее, чем средней величины, в монастырях, и что таковыми была значительная часть церквей в монастырях Киевских. Две наши восьмистолпные церкви и с ними одна шестистолпная—Новгородский Софийский собор, имеют ту особенность, что в них ряды

ленской епархии, стр. 216, длина церкви вместе с алтарной абсидой показана в 38 аршин, но должно подозревать, что алтарная абсида сравнительно велика), Юрьевский собор (т. е. города Юрьева Польского), Новгородские церкви: Юрьева монастыря и Николо-Дворищенский собор и Владимирский Дмитриевский собор.

1) Успенский Владимирский собор даже не восьмистолпный, а десятистолпный; во два лишние его столба, составляющие его особенность, пробиты в западных истцах средней алтарной абсиды затем, чтобы с передними столбами церкви составлять, так сказать, естественный балдахин над престолом (в сем отношении подражает ему Московский Успенский собор).

2) Архангело-Михайдовская Смоленская, Юрьевский собор.

3) Церковь Новгородского Антониева монастыря.

столбов двойные, именно—что по-за столбам подкупольным с приставными к ниш поставлено с обеих сторон еще по ряду столбов, так что в них не по два ряда столбов, а по четыре. Эти три церкви, как мы видели выше, по своей форме квадратные. Они имеют ширину равную длине или значительно большую затем, чтобы верхние галереи или полати, служившие помещением для женщин, сделать возможно просторными и чтобы можно было протянуть их кругом по всем трем стенам, т. е. не по одной только западной или не по западной только с частями южной и северной, но и поэтам последним вплоть до алтаря: поддержка сравнительно широких сводов и полатей и требовала добавочных столбов. Так как на полатях становились не только женщины, но и князья 1), и так как последним естественно было желать иметь свое место возможно близко ко алтарю, то с вероятности можно думать, что с подобными полатями, а следовательно квадратными и с двойными рядами столбов, устраивались и вообще кафедральные епископские церкви (которые все были в стольных городах княжеских). А что касается до церкви Печерского монастыря, то она с своей продолговато-четвероугольной формой, т. е. с своей шириной меньшей длины и с своими двумя рядами столбов без вторых рядов дополнительных, что все предполагает отсутствие сейчас указанных круговых хор, как весьма вероятно думать, представляла собою воспроизведение больших церквей греческих монастырских, в которых не требовались указанные хоры (потому что женщины не допускались в монастыри и в монастырские церкви) и в которых должны были заботиться не о том, чтобы были пространнее хоры, а о том, чтобы, было более свободного пространства внизу (при равной длине с Софийским собором она имеет шесть столбов, а не восемь, вероятно, тоже как особенность монастырской архитектуры, чтобы столбами не загромождать слишком низа, церкви). Так как три помянутые квадратные церкви (Софийские соборы Киевский и Новгородский и Успенский Владимирский) слишком широки, то восточные алтарные полукружия или абсиды пристроены к ним не так, чтобы обнимали всю восточную стену, а так, что с боков они несколько оставляют ее (обнимая ее по вторые столбы собора); но поелику алтарь с жертвен-

1) В Константинополе императоры становились в св. Софии на полатях.—Const. Porphyr. De ceremonn. aulae Byzant. ed. Bonn. pp. 77 fin., 88, 103 и др.: что у нас князья становились на податях, см. Ипатск. лет. под 1152 года,. 2 изд. стр. 319 нач.

ником и диакоником не помещаются только в абсидах, но захватывают некоторую часть и самой церкви, то вследствие сего в этих церквах с боков жертвенника и диаконика в одну линию с ними являются еще два квадратные восточные отделения (против угловых отрезков восточной стены церкви, которые остались не закрыты абсидами), так что всех восточных отделений в этих церквах не по три, а по пяти (три средние — полукруглые, абсиды, и два боковые квадратные) 1). Для позднейшего времени эти пять отделений имеют то значение, что в больших позднейших церквах их воспроизводили в пяти абсидах (каковых имеют по пяти Московский Успенский собор и Троицкой Лавры Успенский собор).

Две наши восьмистолпные и вместе квадратные церкви с присоединением к ним третьей шестистолпной, но так же, как они, квадратной и имеющей два ряда столбов, — три помянутые собора, суть церкви пяти купольные. Что касается до остальных наших шестистолпныхцерквей, то с одной стороны сохранились некоторые из них, которые несомненно имели в древнейшее время по одной главе 2), а с другой стороны не сохранилось ни одной, которая бы имела пять глав; следовательно, с одной стороны, остается несомненным, что некоторые из них имели не по пяти глав, а по одной, а с другой—остается неизвестным, были ли между ними такие, которые имели по пяти глав. Не зная того последнего достоверным образом, считаем вероятным предполагать эго, и по крайней мере о таких больших шестистолпных церквах, как Печерская 3).

1) В древнем виде восточные боковые отделения сохранились во Владимирском Успенском соборе, в Новгородской Софийском соборе сохранилось северное квадратное отделение, а в Киевском Софийском все переделано (вместо квадратных отделений полукруглые абсиды).

2) Таковы церкви Новгородских Юрьева и Антониева монастырей, в каждой из которых в позднейшее время к древней одной главе прибавлено еще по главе новой (см. выше,—следовательно не убавлено).

3) Преосвященный Макарийв Археологи, описании церковных древностей в Новгороде, I. 256, уверяет, что в древнее время имел пять глав ныне одноглавый Новгородский Николо-Дворищенский собор; но для вас это несколько сомнительно. Относительно церкви Киевского Златоверхо-Михайловского монастыря Никоновская летопись (II, 40) уверяет, что она тела 15 верхов. Но на церкви могло быть только пять куполов и никак не более; следовательно, остальные 10 верхов были главки. Где могли быть поставлены на церкви эти главки, мы недоумеваем, а чтобы они могли быть поставлены, весьма сомневаемся, и поэтому

В трех центрах каменно-строительной деятельности — Киеве, Новгороде и области Суздальской с Владимиром был употребляем разный материал для сооружения церквей в разные способы кладки. В Киеве церкви были кладены из кирпича, и именно—из тонкого квадратного кирпича на известковой 1) с мелкотолченым кирпичом подмазке, которая клалась между рядами кирпичей слоями вдвое более толстыми, чем они сами 2). В Новгороде церкви были кладены из камня и отчасти из кирпича; именно — браты были наколотые из каменных жил (гор, масс) плиты и глыбы или существующий в природе в виде отдельных круглышей булыжник, первые иногда несколько обтесывались, а большею частью, как и второй, употреблялись как есть, в их естественном разнообразной неправильной формы виде, и из этих плит, глыб и круглышей складывалась стена, промежутки в которой закладывались (как бы затыкались) кирпичами и потом заливались известью с щебнем из мелкого камня. Так как при подобном способе кладки стены, пока не засыхала в них известка, могли разваливаться, то предполагают, что при кладке они обставлялись с обеих сторон досками (чему усвояют техническое название класть в коробку) 3). В Суздальской области (церкви Юрия Долгорукого) и потом во Владимире церкви были кладены из одного камня, и именно — наружное и внутреннее

уверение Никоновской летописи для нас в высшей степени сомнительно (в XVI веке, когда была составлена летопись, на Михайловскую церковь, может быть, действительно наставлено было много главок, хотя вероятно и не 15-ть). Черниговский собор, заложенный Мстиславом Ярославичем, в настоящее время, после нескольких реставраций, имеет пять глав, и полагают, что он имел их пять и в древнее время (М. Маркова «О достопамятностях Чернигова» в Чтен. Общ. Ист. и Древн., год третий, № 1. Смесь, стр. 15). Но не имея плана собора и судя о нем только по его фасаду (который у гр. Строганова в издании: Русское искусство Е. Виолле-Ле-Дюк и архитектура в России с X по XVIII век, Спб. 1878, и в Словаре Мюллера-МотесаS. 811. Fig. 1166), мы также пока в этом сомневаемся.

1) Заметим здесь кстати, что наше слово известь из греческого ἄσβεστος.

2) Митр. Евгения Описание Киево-Софийск. собора, стр. 30. Фундуклея Обозрение Киева, стр. 30.

3) Преосв. Макария Археологическое описание древностей в Новгороде, ч. I, стрр. 20, 50, 410 и 461. Относительно досок, если они действительно употреблялись, дело должно представлять не так, что стены при кладке «обстанавливались» ими, ибо при этом нельзя было бы производить кладки, а так, что по мере кладки стены обкладывались ими.

лицо (облицовка) выкладывалось из камней белой известковой породы обтесанных в правильную кубическую форму, а внутренность заполнялась булыжником и обломками от предыдущих камней и заливалась известкой 1). Киевский способ кладки есть способ греческий. Относительно способа Суздальско-Владимирского, вероятно, у иных читателей является наклонность подозревать, что онесть западный; на самом же деле его должно считать болгарским: камень для кладки Суздальско-Владимирских церквей был получаем из соседней с Суздальской областью Камской Болгарии 2), и необходимо думать, что эта Болгария, имевшая каменную архитектуру (в мечетях) с первой половины X века 3) и именно—такую (по материалу и способу кладки) архитектуру, какую находим в Суздале—Владимире, не только доставляла последним материал, но и послужила для них образцом в самом строении, т. е. в технической части или способе кладки 4). Новгородский способ стройки, представляющий из себя нечто совсем первобытное, нечто так сказать циклопическое и пелазгическое, составляет для нас вопрос изагадку. Как кажется, этот способ

1) Дмитриевский собор во Владимире (на Клязьме, гр. Строганова). Москва, 1849 г., стр. 5. Известковый раствор, искусственно сделанный с теми или другими примесями (в Киеве — толченый кирпич, во Владимире — ячменная или ржавая мякина) во всех трех местностях отличается величайшей крепостью. — О стенах Черниговского Преображенского собора в одном, известном нам, сообщении о соборе говорится, что они складены из диких, кремнистых черно-серых камней огромной величины, соединенных крепким красноватым цементом, состав которого теперь неизвестен, см. у А. Ратшина в Полном собрании исторических сведении о монастырях и церквах, Μ. 1852, стр. 545. По другому сообщению, в стенах собора три и четыре ряда тонкого квадратного кирпича сменяются рядами огромного кремнистого камня, при чем цемент, связывающий ряды кладки, необыкновенно крепкий, особого ныне неизвестного свойства,—статья: «Чернигов» в Черниговских Епархиальных Известиях 1863-го года и отдельной брошюрой, стр. 5.

2) Дмитриевск. собор гр. Строганова,ibid..

3) См. Бестужева-Рюмина Русск. Ист. I, 74.

4) И искусственный способ придачи известке крепости посредством примеси в нее мякины указывает тоже на Болгарию (а не на Запад). — В Болгарии, где давно существовало каменное строительство, могло быть так, что материал для камнестроения находился в продаже готовым (как у нас теперь кирпич и пр.). Равным образом, там были знающие и обученные рабочие (готовое сословие каменщиков). А эти две причины и могли ближайшим образом расположить каменноздателей Суздальско-Владимирских обратиться к Болгарии.

был отчасти употребителен на Западе 1); однако производить его оттуда, когда мы находим его уже в приложении к постройке Софийского собора, представляется совсем невероятным. За сим, остается думать о нем на двое: или что онизобретен был мастерами греческими у нас в России, или — гораздо вероятнее, — что он употреблялся уже в самой Греции для постройки церквей простейших и беднейших, как способ более скорый и более дешевый. Может показаться странным, что такой способ введен был именно в богатом Новгороде. Но он введен был в то время, когда богатые Новгородские граждане были еще плохими христианами и еще весьма мало интересовались христианскими церквами, как бы они ни были строены; а быв введен однажды, он стал потом местным обычаем (относительно кладки в древнее время сводов икуполов не особенно и не весьма падежный знаток дела покойный И. М. Снегирев во введении к Памятникам Московской древности говорит: «[в церквах и каменных зданиях Москвы] потолки и своды между железными связями слагаемы были из глиняных кувшинов или горшков; этот способ кладки, употребляемый и ныне во всех важных постройках (?), давно известен был в России; остатки такого свода найдены в развалинах Десятинной Киевской церкви, в Киевософийском и Рязанском соборах»... стр. XXXIV. Если бы это было так, то подобным образом купола и своды прежде всего должны были бы класться в Новгородских церквах, где требовалась их возможная легкость по свойству стен. Однако они кладены были в них из кирпича, Макар.ibid. стр. 25. В кирпичных сводах и куполах Новгородских церквей действительно вставлено множество этих горшков или точнее небольших горшечков—так называемых голосников, и весьма возможно, что это не только для голоса или резонанса, но и для легкости сводов и куполов 2). Было ли гоже в Киеве и во Владимире, остается нам неизвестным).

1) Cfr Geschichte d. kirchlich. Kunst d. deutschen Mittelalters, von H. Otte, Leipzig, 1862, s. 7 sqq.

2) В настоящее время в большей части Новгородских церквей голосники замазаны и заштукатурены. Не замазанными их можно видеть в их величайшем множестве в церкви Николы Липного, находящейся в 7 — 8 верстах от Новгорода (в куполе их такое множество, что он представляется весь как бы изрешотанным пробоинами небольших пушечных ядер), а щупать их внутри можно в Автониевом монастыре вверху во входной на полати башне.

Наши монументальные церкви домонгольского периода суть таковые только весьма относительно и не идут в сравнение с монументальными церквами Запада. За то они и кладены были не многие десятки лет и не по целым столетиям, как последние, а обыкновенно весьма поскору. Десятинная церковь Владимирова не только была складена, но и совсем отстроена в шесть лет (991—996), церковь Печерского монастыря была складена в три лета (1073 — 1075), Владимирский Успенский собор был складен и до некоторой степени отстроен (см. ниже) также в три лета (1158—1160); Новгородский Софийский собор, представляющий собою церковь не монументальную, но близкую к ним, был совсем отстроен в восемь лет (1045—1052) 1).

Не все наши каменные церкви домонгольского периода непременно были кладены греческими мастерами. Необходимо думать, что малые между ними были кладены мастерами русскими, ибо предполагать, чтобы для стройки и этих церквей были выписываемы мастера, греческие было бы совсем невероятно. Но как клали каменные церкви наши русские мастера, когда они не имели никакого понятия об архитектуре, когда они могли быть только каменщиками, а не архитекторами? Необходимо думать, что так же, как и в позднейшее, известное нам в сем отношении, время, а именно—с образца. В порядных или подрядных записях XVII века читаем, что-де построить церковь с образца такой-то, в туже меру, убавив или прибавив против ней столько-то: необходимо думать, что так дело делалось и в период домонгольский. Мастерам указывали образец; они его осматривали и измеряли, и затем, дерзка план в уме, и строили новую церковь. Строительство подобных мастеров долженствовало быть совершенно тем же, что переводы с подлинников в нашем икопописании. Никаких изменений плана против образцов, никаких в нем нововведений и собственных примышлений не могло быть, ибо для сего требовалось ученое знание архитектуры, а без него делать какие-нибудь нововведения значило бы не что иное, как подвергать себя риску построить церковь, которая бы упала прежде окончания. Из этого следует то, что малые церкви всякой

1) Причем эти восемь лет, по всей вероятности, должно понимать не так, что в продолжение всех их он был кладен, а так, что после кладки, оконченной более или менее скорее, ему давали некоторое, и может быть — довольно долгое, время отстаиваться, что требовалось Новгородским способом этой кладки.

местности должны были отличаться совершенным однообразием плана, представляя или все одно и тоже или несколько однообразных групп, смотря по тому, сколько известная местность давала первоначальных образцов.

Само собою разумеется, что работа наших самоученых и вместе нисколько не ученых мастеров, не отличалась полным совершенством техники. А вследствие этого и их постройки не могли отличаться особенной прочностью. Как кажется однако, не совсем справедливо думать о них в сейчас указанном отношении чересчур худо. Заключают об их плохом искусстве по церквам Новгородским, которые слишком часто падали и вообще не отличались долговечностью. Но недолговечность и так сказать падучесть Новгородских церквей зависела от способа их кладки. Естественно, что при том оригинальном способе кладки, который употреблялся в Новгороде и который мы указали сейчас выше, стены тамошних церквей раздавались и совсем разъезжались, а вследствие сего причиняли падение куполов или и совсем падали.

Если весьма не подолгу были кладены наши монументальные церкви, то, конечно, еще скорее должна была производиться кладка церквей обыкновенных, имевших средние и малые размеры. По некоторым указаниям следует думать, что обыкновенным сроком кладки первых были три лета, а обыкновенным сроком кладки вторых—два лета. В Новгороде эти церкви были кладены скорее, чем где-нибудь, что, полагаем, нужно объяснять все тем же способом тамошней кладки, а иногда они клались там и совсем с чрезвычайной скоростью. Так, церковь Спаса в Нередицах, во свидетельство своей прочности сохранившаяся до настоящего времени, была складена в 4 месяца; церковь св. Кирилла в Нелезене, также сохранившаяся доселе, в три месяца; церковь Благовещения ь монастыре архиепископа Илии, не самая малая, а из малых большая (8 сажен длины и 7 ширины) и тоже доселе сохранившаяся, была складена в 70 дней; церковь Богородицы Ризоположения на городских воротах в два месяца; наконец, церковь трех Отроков, малая и придельная к другой церкви (св. Михаила) в четыре дни. Последнее напоминает то, как в деревнях печи в так называемые чёрные избы сбивают (собственно — сбивали, ибо уже не сбивают) в один день.

Мы не усвоили себе каменной архитектуры так, чтобы она стала нашим собственным искусством и чтобы мы, быв в ней самостоятельными, могли проявлять в ней свой ум, свой вкус, свое творче-

ство, одним словом—самих себя (как это было на Западе): наши каменные церкви периода домонгольского по своей форме представляют собою простое механическое воспроизведение церквей греческих и более ничего. Но церкви одной и той же, данной, формы могут различаться в отношении к совершенству своих планов, в отношении к своей соразмерности, стройности и изяществу, как архитектурных произведений, вообще к наглядной архитектурной красоте. Не условливаясь непременно научным знанием архитектуры, красота эта предполагает врожденные чувство и потребность изящного. В этом отношении между строителями наших каменных, до настоящего времени сохранившихся, церквей (о которых одних, конечно, мы можем говорить) должен быть указан как выдающийся из ряда, других Андрей Юрьевич Боголюбский. Его маленькая Покровская церковь, находящаяся близь Боголюбова монастыря, по своей изящной и, так сказать, грациозной стройности, секрет которой главным образом в том, что в ней взята своя, большая обыкновенной, пропорция высоты, резко выделяется из числа других, сохранившихся церквей, давая предполагать в своем строителе вкус и чувство красоты исключительные (Брат Боголюбского Всеволод в своем Дмитриевском соборе точно воспроизводит формы Покровской церкви; но дав ему размеры, значительно большие последней, он не нашел ее гармонии пропорций и от того его собор в отношении к стройности ниже ее и не представляет собою ничего замечательного 1). Его специальную замечательность, которую иные не совсем справедливо обобщают в изящество во всех отношениях, составляют барельефы на стенах).

Итак, наши каменные церкви периода домонгольского, быв воспроизведением церквей греческих, представляли из себя четвероугольники, — квадратные или близкие к квадратам, с куполами, — одним или многими, и в последнем случае именно—пятью (с добавкой или без добавки полу куполов), поверх их.

В существе наши церкви оставались таковыми и во все последующее время и остаются таковыми и до сих пор. В позднейшее время вошло в обычай пристраивать к церквам так называемые трапезы, в которых устрояются теплые церкви; но если отнять у

1) Размеры Покровской церкви: 15 ½ аршин длины, 11 ½ аршин ширины. 39 аршин вышины (с крестом); размеры Дмитриевского собора: 27½ а. д., 21 ½ а. ш. и 46 а. в. (тоже с крестом),—Труды первого археологического съезда в Москве. I. 258.

позднейших и новых церквей эти трапезы, то все они будут сейчас указанными четвероугольниками. Равным образом все позднейшие и новые церкви непременно имеют поверх себя купола. Но тогда как в период домонгольский купола всегда ставший были на столбы и имели форму тамбурную и притом одного известного вида: в позднейшее время в церквах малых начали ставить их прямо на стены и вследствие того придавать им форму сферическую и именно—сфер не правильно полукруглых, а как бы сшитых из четырех лоскутов, а вместе с сим и относительно тамбурных куполов, поставленных на столбах, не держась строго их древнего или вообще одного определенного вида, позволять себе произвольную и разнохарактерную свободу (chaque baron а за fantaisie,—что преимущественно относится к настоящему времени). Затем, в позднейшее время явились (быв заимствованы главным образом от церквей деревянных) разные новые способы украшения церквей и в числе их на первом месте обычай ставить на купола главы и главки (на купола тонкие тамбурные насаживая их прямо, с превращением самых куполов как бы в шеи, а на прочие, в единственном или множественном числе, ставя посредством шей и так называемых фонарей).

Частнейшая классификация наших каменных церквей домонгольского периода, указанная нами выше, весьма не многосложна.

И во-первых, относительно формы: четвероугольник правильный или настоящий и четвероугольник с выступами в боковых сторонах северной и южной, которые придавали ему вид креста. Форма первого четвероугольника была у нас, так же как и в Греции, господствующею и ее имело большинство наших церквей; форма второго четвероугольника является у нас на немногих церквах в виде формы частной и исключительной, каковою она была и в Греции.

Во-вторых, относительно разделки стен с наружной стороны и относительно формы кровли: церкви с тем или другим количеством лизен самостоятельных и с кровлею по полукругам этих последних, и церкви с лизенами тройчатками и с кровлею в виде креста на четыре трехугольные фронтона. К первому классу принадлежат большие церкви Новгородские и все Владимирские, ко второму классу — малые Новгородские. Первый класс в отношении к лизенам подразделяется на двое, именно—лизены с одним полем во всю длину стен (церкви Новгородские) и лизены с разделением их поля на две половины — верхнюю и нижнюю (церкви Влади-

Сообщим сведения о церквах замечательных, именно — монументальных, указанных выше, знаменитых исторически помимо монументальности, каков Новгородский Софийский собор, и отличающихся особенностями, каковы—Владимирские церкви, украшенные барельефами.

Первая по времени из церквей монументальных есть Киевская Десятинная церковь Успения Богородицы, к постройке которой Владимир приступил, выписав мастеров, т. е. архитекторов, из Греции, в след за приступом к общему крещению народа в 991 г. (см. выше) и которая окончена и освящена через шесть лет в, 996 г. 1). К сожалению, эта первая не только из монументальных, но из всех вообще наших каменных церквей, и нисколько не описана в архитектурном отношении летописцами и не сохранилась до настоящего времени, погибнув в нашествие на Киев Монголов в 1240 г.. Когда Батый взял крепость Киевскую (по древнему город), то граждане наскоро устроили было другую крепость около нашей Десятинной церкви 2), но — говорит летописец — «придоша на не (на них Татары) и бысть брань межи ими велика, людям же узбегшим на церковь и на комары (своды) церковные и с товары своими 3), от тяжести повалишася с ними стены церковныя» 4). Размеры церкви, найденные по остаткам фундамента, мы указали немного выше. Не имеем положительных свидетельств, но со всею вероятностью думаем, что она была не одно купольная, а пятикупольная, и что вообще по своему плану и по своей форме она должна быть пред-

1) Название Десятинной церковь получила не от самого Владимира, а после него от данной им ей десятины; в летописи она называется в первый раз Десятинною под 1093 г. (конец года, сравн. 1078 г., — Лаврент. лет. 2 изд. стр. 196).

2) Т. е., как должно понимать дело, укрепились в бывшей около Десятинной церкви особой части города (особом частном городе), см. топографию древнего Киева в приложении к этой главе, в списке каменных церквей.

3) С своими имуществами (пожитками).

4) Превратности, которым подвергалась Десятинная церковь до нашествия Монголок, суть: в 1017 г. она горела (см. сейчас ниже о Киевософийск. соборе), в 1171 г. и в 1203 г. она была граблена князьями, бравшими Киев под соперниками, и при этих взятиях, которые сопровождались разграблениями города, обращавшимися с его святыней ни на йоту не лучше Татар (первый год в Ипатск. летоп., второй в Лаврент.. В 1039-м году, по летописи, церковь «священа митр. Феопемптом: и возможно понимать это так, что она оставалась до 1039-го года не возобновленною и неосвященною после пожара 1017-го года).

ставляема более или менее тождественною с Софийскою церковью Ярославовою, в которой надлежит видеть ее повторение. Одна позднейшая летописная статья, именно статья, имеющая заглавие: «Начало православных государей и великих князей русских», помещенная в так называемой Воскресенской летописи, уверяет, что Десятинная церковь была о полутретьятцами, т. е. о 25-ти верхах,— Собр. летт. VII, 240. Если уверение не сочинено с какого-либо повода составителем статьи или вообще кем бы то ни было, а говорить действительную правду, известие о которой заимствовано неизвестно откуда: то нужно будет представлять дело так, что при 5-ти настоящих куполах церкви 20-ть верхов ее представляли собою малые глухие чашеобразные купола, рядами которых покрыты были ее паперти, окружавшие ее с трех сторон, как покрыты рядами этих малых и глухих чашеобразных куполов паперти Венецианского св. Марка, а в Константинополе с образца бывших церквей покрыты галереи дворов, находящихся при больших мечетях 1). Что касается до внутренних украшений, то эти последние в тогдашних греческих церквах разделялись на украшения в собственном смысле, и на украшения, которые были таковыми только побочно и посредственно, а прямо и непосредственно или служили целям архитектурным, имев здесь практическое назначение, или составляли принадлежность церквей, как молитвенных зданий и мест общественного богослужения. Украшение первого рода составляли: мозаика церковных полов и убранство или отделка входных врат или дверей в церкви. Мозаика полов, которой наибольшая часть русских людей вовсе не видела и которая русскому человеку слышится как-то, странно, ибо по нашим обыкновенным понятиям (улавливаемым нашим климатом, столько щедро снабжающим нас грязью) церковный пол должен представлять сплошной слой этой грязи, а не что-нибудь другое, играла в украшении греческих церквей весьма немаловажную роль. Всякий слыхал и знает, что полы в домах у хороших господ не то, что в крестьянских избах, а так называемые паркеты. Мозаика была тот же паркет, только не деревянный, а каменный, и отличалась от него тем, что представляла на своих рисунках не простые и однообразные шахматы, а целые весьма

1) Где смотреть план и фасад церкви св. Марка, указано нами выше. Вид одной из больших Константинопольских мечетей с нашими малыми куполами на галереях двора, именно мечети Ахметовой, см. у Византия в I томе Κωνσταντινούπολις’a (из приложенных к тому рисунков 5-й от начала).

сложные картины и виды. Если читатель вообразит себе возможно хороший по рисунку ковер, если он превратить его в воображении из шерстяных или шелковых в каменные, то он и будет иметь понятие о древней греческой мозаике церковных полов 1). Входные двери в церковь, как и всякие другие двери, русский человек по теперешним нашим обычаям представляет себе только в виде плотничного или столярного произведения, восходящего ценой много разве до 10 рублей; но кто бывал в дворцах, кто видал двери Петербургского Исакиевского собора или Московского храма Спасителя, тот знает, что могут быть двери, стоящие целых хороших домов. Непростые или украшенные входные двери в церкви делались у Греков таким образом, что деревянные створки их обкладывались металлическими листами, которые посредством резьбы или чеканки с присоединением инкрустации и так называемой обронной работы, украшались более или менее художественным образом разного родя изображениями. Первый вид украшений второго рода составляли ряды мраморных колонн, которые ставились внизу церквей между подкупольными и добавочными к ним столбами и вверху на полатях (над нижними рядами) по краям последних и практическим архитектурным назначением которых было помогать столбам в поддержании полатей и куполов. Второй вид украшений второго рода состоял из священных изображений, которыми покрывались сиены церквей и которые производились или посредством обыкновенной живописи или посредством особой мозаики стен, — так называемой мусии, причем последняя в смысле украшения считалась гораздо высшею первой или точнее говоря единственно считалась украшением, ибо живопись составляла простую необходимую принадлежность (нынешних иконостасов, составляющих наибольшею частью единственное украшение наших церквей, в древнее время вовсе не было, о чем ниже). Мозаика полов, мраморные колонны и мозаика стен или мусия вовсе не могли играть у нас такой же роли в украшении церквей, как это было в Греции. Все это должно было привозиться из последней и, во-первых, должно было обходиться весьма дорого (материалы для стенной мусии может быть сами посебе были и не особенно дороги, но для работы ими нужно было выписывать греческих мастеров), — во-вторых, как колонны и материалы

1) Рисунки этой мозаики можно видеть у Тексье и П. Пуллана в L’Architecture Byzantine и у Зальценбергав Alt-cliristliclie Baudenkmale, a в натуре ее можно в настоящее время видеть в Афонских монастырях.

для мозаики полов, было крайне неудобоперевозимо. Необходимо однако думать, что наша первая каменная церковь наиболее приближалась в сем отношении к церквам греческим, хотя нет сомнения и далеко не равнялась с ними (т. е. с хорошими из них). Владимир, приступивший к построению Десятинной церкви после взятия Корсуни, мог вывести колонны и половые мозаики из этой последней, обобрав те и другие в качестве победителя в ее общественных зданиях (и поступив в сем случае подобно самим Грекам, которые при построении своих церквей пользовались материалами и украшениями, именно—колоннами, от языческих храмов). Что Десятинная церковь действительно была гораздо более богата мраморными колоннами, чем последующие церкви, об этом свидетельствует и найденное на ее развалинах «множество кусков мрамора», также «мелкие обломки мраморных баз и капителей» 1), чего всего иначе бы не было. Кроме кусков мрамора в развалинах найдены были куски яшмы 2), украшения из которой также могли быть вывезены из Корсуни и преимущественно состояли вероятно в капителях колонн. Что касается до пола, то в алтаре около престола он был постлан в четвероугольниках изящной работы из разноцветных мраморов, яшм и стекол, в жертвеннике и диаконике был составлен из плит, муравленных наподобие кафеля, пред алтарем и на солее был мозаический, а в самой церкви был выстлан красным шифером, привезенным, как полагают, от Карпатских гор 3). Весьма возможно, что Владимир был в состоянии настлать мозаический пол и во всей церкви, вывезши достаточно материала из Корсуни, но что он не сделал этого потому, что при нашей грязи и при наших сапогах сделать это значило заведомо обрекать драгоценный пол на скорую гибель. Относительно стенной мозаики или мусии известно только то, что она была в церкви, но как много последняя была ею украшена, остается неизвестным: вероятно, как в последующем Софийском соборе, ею украшены были: алтарь, пред алтарная арка и главный купол с его так называемыми парусами. Что была в церкви живопись, покрывавшая более или менее всю ее,это, кроме остатков живописи в развалинах, само собою предполагается, ибо последняя считалась необходимою принадлежностью церквей. Со всею вероятностью следует думать, что и входные двери

1) Фундуклея Обозрение Киева, стр. 28 fin..

2) Ibid..

3) Ibid. стрр. 28 и 29. Тут же см. рисунки мозаики пола.

в церковь были не простые, а более или менее богато украшенные, так как металлические пластины для обложения легко было приобрести из Греции. Но остатков дверей, разумеется, не могло сохраниться, а поэтому и мы ничего не можем сказать положительного.— Развалины Десятинной церкви оставались развалинами от нашествия Монголов до митр. Петра Могилы, знаменитого возобновителя всего церковного Киева. К уцелевшей юго-западной части древних стен Петр Могила в 1655 г. пристроил из древнего материала небольшую новую церковь, которая стояла до 1828 г.. В сем последнем году на место ее заложена другая новая церковь, которая, быв освящена в 1842 г., и составляет нынешнюю Десятинную церковь, хранящую некоторые остатки древней, но не имеющую нечего с ней общего (и по своему плану не показывающую в архитекторе, который ее сочинил, совершенного знатока древней греческой и нашей архитектуры. — В нынешней Десятинной церкви сохраняются из остатков древней: 13 букв греческой, остающейся неразгаданною, надписи (снимок, с которой и о которой у Карамз. к т. 1 прим. 473), остатки мозаического пола, осколки стенной мозаики, несколько растворчатых крестиков с пустотою в средине, найденных в могилах, находившихся при церкви, несколько небольших обломков обделанного мрамора и кафель, служивших для выстилки пола, два небольшие разбитые колокола особенной формы, найденные с крестиками в помянутых могилах, и еще некоторые другие вещи, Фундукл. стр. 31. При разрытии развалин древней церкви, произведенном митр. Евгением в 1824 г., были было найдены еще две целые шиферные гробницы и мраморная разбитая на три части доска от гробницы (Владимировой?), но последней нет налицо, а две первые, к сожалению, скрыты под пол новой церкви, так что ход к ним недоступен, ibid.).—В «Галерее Киевских достопримечательных видов и древностей» И. Сементковского и А. Гаммершмидта, стр. 227, и из нее у П. Полевого в Очерках русской истории по памятникам, вып. II, стр. 15, в Ниве 1883 г., стр. 468, и в Живописном Обозрении 1884 г., № 9-й, а может быть—и еще где-нибудь, напечатана гравюра, представляющая вид развалин Десятинной церкви. Но этот вид есть чье-то простое не похвальное сочинение.

Вторая по хронологическому порядку, подлежащая нашим речам, церковь есть Киевский Софийский собор, построенный Ярославом.

Прежде всего составляет вопрос время построения этой церкви. Киевская или общерусская начальная летопись говорит, что Ярослав заложил св. Софию в 1037 г. в новом, тогда же заложенном им,

100

городе, на месте победы над Печенегами, одержанной в предшествующем 1036 г. Но в летописи Новгородской, повторяемой и позднейшими сборниками (Софийск. Времени., Никонолск. и Воскресенск. летт.) о заложении Софии говорится сод двумя годами 1017 и 1037; под первым: «в лето 6525 Ярослав иде к Берестию и заложена бысть святая София Киеве», под вторым: «в лето 6545 заложи Ярослав город Кыев 1) и церковь святые София». К этому присоединяется свидетельство Дитмара, епископа Мерзебургского, который говорить, что Болеслав Польский, в 1018 г. отнявший Киев у Ярослава для Святополка, по прибытии в город был почествован от архиепископа этого последнего мощами и прочими различными дарами в монастыре св. Софии (archiepiscopus civitatis cum reliquiis sanctorum et caeteris ornatibus diversis hos advenientes honoravit in sanctae monasterio Sophiae, Chronie. lib. VIII, c. 16) 2). Как же думать? Думать несомненно должно так, что св. София заложена не в 1017, а в 1037 г., и именно—что запись Новгородской летописи об ее заложении под первым годом есть поврежденная. Загадку о сей последней разрешает нам тот самый Дитмар, на котором думают основываться ученые, склоняющиеся к 1017 г.. Дитмар говорит, что архиепископ почтил короля дарами (встретил с почестью, предыдущ. прим.) в монастыре св. Софии, который в предшествующем году, т. е. 1017, от приключившегося несчастного случая был истреблен пожаром (quod in priori anno miserabiliter, casu accidente, combustum est). Следовательно, совершенно ясно, что он разумеет не Софию Ярослава (который в 1017 году только в первый раз занял престол), а какой-то другой храм. Какой другой храм он разумеет, это не может подлежать сомнению, именно—не может подлежать сомнению, что он разумеет Владимирову Десятинную церковь (ибо до Ярославовой Софии она была храмом митрополичьим). Таким образом, из Дитмара мы узнаем тот факт, что Владимирова Десятинная церковь до Ярославовой Софии также называлась Софией. Этот-то факт и разгадывает нам загадку

1) Позднейшие помянутые сборники говорят под 1017 г. и о заложении нового города (Никон. лет.: «Того же лета заложи Ярослав град Киев боле первого и Златая врата постави...»).

2) Смысл речи не совсем ясен: можно понимать ее так, как мы понимаем (разумея под ornatibus украшенные или взысканные дары), но и так, что архиепископ учинил торжественную встречу, вышел с мощами и с прочим «великолепием» (кресты, хоругви) церковным.

101

записи Новгородской летописи. В Киевской летописи под 1017 г. записано: «Ярослав иде (к Берестию) 1) и погоре церкви», т. е. (как свидетельствует Дитмар) Владимирова Десятинная церковь, называвшаяся Софией. Ясно, что в Новгородской летописи, повторяющей Киевскую, говорится о той же Софии, т. е. о той же Десятинной церкви. Но что такое в ней заложена вместо погоре? Не трудно догадаться, что поправка из «зажена» (зажжена), сделанная в позднейшее время, когда перестало быть известным, что Десятинная церковь называлась Софией. Находить вероятным, чтобы Ярослав мог заложить св. Софию в 1017 году, более чем странно. В этом году Ярослав, победив Святополка, только что занял престол великокняжеский: возможно ли, чтобы человек, не успевший осмотреться на месте, прямо и первым делом принялся за сооружение монументов, какова была Софийская церковь? Святополк, побежденный Ярославом, вовсе не считал своего дела окончательно проигранным и бежал искать помощи к своему тестю, помянутому Болеславу Польскому; с своей стороны и Ярослав вовсе не мог считать своего дела окончательно выигранным и висел, так сказать, на волоске: думать, чтобы Ярослав, находившийся в таком положении,—чтобы он, ожидавший неприятеля, который легко мог согнать его с престола, как это и случилось, помышлял о монументах, не значит ли представлять его себе каким-то совсем водевильным героем?

После решенного вопроса о 1017 годе остается недоуменным го, что Ярослав, окончательно занявший престол великокняжеский в 1019 г., в продолжение целых 18 лет сидел, так сказать, не подавая о себе никаких вестей и ничем себя не обнаруживая и что с 1037 г. вдруг начал строиться (новый город, и на нем Золотые ворота, св. София, монастыри Георгиевский и Ирининский). Это вполне объясняется, как мы начинали говорить много выше, особыми условиями его положения до указанного года, которые как-то вообще опускаются из виду. В 1019 г. Ярослав занял престол великокняжеский, но в 1023 г. ему явился соперник в лице другого брата, Мстислава Тмутараканского, который разбил его и с которым он должен был разделить Русь на полы или пополам. Не будучи принят Киевлянами добровольно (когда предложил было себя им перед борьбой с Ярославом и в его отсутствие), Мстислав не

1) В Лаврентьевском списке нет места, в позднейших списках: Киеву; но так как в летописи непосредственно перед тем говорится о нахождении Ярослава в Киеве, то должно быть, как в Новгородской: к Берестию.

102

добивался получить Киева силой; но несомненно, что и сидя в Чернигове он представлял собой никак не меньшую, а значительно большую половину вел. князя, ибо мудрому, но не особенно воинственному, хромцу далеко было не по силам сделать своим простым подручником такого завзятого воина и рыцаря, каков был Мстислав. Таким образом, до 1037 г. Ярослав вовсе не был единовластцем и самодержцем, каким стал после, а напротив был до некоторой степени как бы подручником. При таком положении и при такой роли Ярославу, конечно, не совсем уместно было шириться и величаться и заниматься превращением Киева в северный Константинополь. В 1036 г. Мстислав умер, не оставив наследников, и тогда изменилось дело: с того времени Ярославу, самовластцу всей Русской земли, явилась свобода быть Ярославом Великом (сколь долго была строена св. София после 1037 г. и когда окончена, остается неизвестным, ибо об этом ничего не говорит летопись).

К сожалению, и другой монументальный храм Киева сохранился далеко не в целом древнем виде. При взятии Монголами Киева в 1240 г. св. София избежала участи Десятинной церкви, быв только ограблена (Лаврент. лет.); но после этого взятия, когда Киев превратился в ничтожные городки и был оставлен митрополитами, а потом когда стал городом Польским и хотя снова с своими митрополитами, но жившими не при нем 1), для него настали долгие времена совершенной беспризорности, которые кончились тем, что он потерял свои купола и частью свои своды, сохранив только стены. Возобновленный митр. Петром Могилою (начиная с 1634-го года), а после него вторично пришедший в некоторый упадок и вторично возобновленный в конце XVII—начале XVIII века, в правление митр. Варлаама Ясинского, во втором возобновленном виде он и остается до настоящего времени. В своей наружности собор не имеет теперь решительно ничего древнего, представляя собою новую церковь XVII—ХVIII века со многими позднейшей формы фронтонами и с вазообразными, позднейшей формы, главами. На место древних папертей, бывших с сторон северной и южной и вероятно развалившихся, пристроено к собору с той и другой стороны по две новых паперти, а паперть, бывшая с западной стороны, обращена в решетку вследствие чего в настоящее время церковь (с папертями) имеет ширину почти вдвое большую длины. Так как все четыре пристроенные паперти на востоке оканчиваются полукружиями и так

1) В Вильне и в Новогродке.

103

как и к древним стенам церкви для превращения восточной стороны в сплошной ряд полукружий прикладены два новые (обращенные из тех четвероугольных угловых отделений церкви, которые в своем древнем виде сохраняются во Владимирском Успенском соборе), то в настоящее время она имеет целых девять восточных полукружий (четыре против новых папертей и пять против нее самой 1).

Мы говорили выше, что многокуполие на церквах могло быть у нас только пятикуполием. И на Софийском соборе действительно

1) Злоключения, которым подвергался Софийский собор до нашествия Монголов были: в 1171 и в 1203 гг. он был граблен вместе с Десятинной церковью (цитата выше), а в 1180 г. горел (Ипатск. лет. под сим годом, в начале). Книги и статьи о Киевском Софийском соборе, (митр. Евгения) Описание Киево-Софийского собора и Киевской иерархии, Киев, 1825; у Фундуклея в Обозрении Киева в отношении к древностям, Киев, 1847; (протоиер. И. М. Скворцова) Описание Киево-Софийского собора по обновлении его в 1843—1853 годах (о котором см. ниже), Киев, 1854; у Η. В. Закревского в Летописи иописании города Киева, М. 1858, стр. 210; протоиер. П. Г. Лебединцева:«О св. Софии Киевской», реферат, читанный на 3-м Археологическом съезде в Киеве, бывшем в 1874-м, и напечатанный в I томе Трудов съезда: его же «Возобновление Киево-Софийского собора в 1843—1853 г.»,—статья, напечатанная в 8-й и 12-й книжках (в томах III и IV) Трудов Киевской Академии за 1878-й год; его же (подписанное буквами: Π. П. Л.) Описание Киево-Софийского собора кафедрального собора, Киев. 1882; Древности Российского государства. Киевский Софийский собор, Издание Императорск. Русского Археологического Общества, четыре выпуска, Спб., 1871—1887, содержащее и себе воспроизведение сделанных акад. Солнцевым снимков с мозаических икон и изображений в соборе и с открытых ь 1843-м году и в продолжение 1848—1853 годов восстановленных фресок собора, и служащая опытом объяснительного текста к Древностям статья Д. Айналова и Е. Редина: «Киево-Софийский собор, исследование древней мозаической и фресковой живописи», напечатанная в IV т. новой серии Записок Русского Археологического Общества; у гр. Толстова и Кондаковав IV выпуске Русских Древностей в памятниках искусства, Спб., 1891. Планы и фасады собора: у митр. Евгения, у Фундуклея, у Лебединцева в Описании собора. в Древностях Российского государства и у Толстова с Кондаковым. В L’art Russe par E. Viollet le Duc et l’architecture eu Russie de X-ème au XVIII-ème siede, St. Petersb. 1878, y Лебединцева в Истории собора и в Древностях Российского государства на заглавном листе напечатан вид собора 1037-го года. Откуда взят этот вид, представляющий собой, как вид Десятинной церкви, чье-то простое сочинение и несомненную карикатуру на действительный собор, остается нам неизвестным.

104

пять куполов, но с добавлением: вместе с пятью больших и так· сказать настоящих куполов на нем было еще восемь малых куполов, так что всех куполов, очевидно, во образ Спасителя и 12-ти апостолов, было 13-ть. Мы нигде не нашли совершенно обстоятельного описания этих малых куполов или их формы; мы наклонны, были бы представлять их в виде тех маленьких глухих чаш или полусфер, из рядов которых состояли своды на галереях церковных дворов и о которых мы говорили выше (из рядов которых состоят наприм. своды над папертями Венецианского св. Марка): но говорится, что эти малые купола имели окна (у Лебединцева в Возобновлении собора, Трудов т. 3 стр. 572 и т. 4 стр. 498) и именно по шести окон (у Скворцова стр. 13,—цитаты обстоятельным образом сейчас выше). Выставлявшись из-за кровли в древнее время, когда последняя вплотную лежала на сводах, в настоящее время, когда кровля поднята на стропилах, они скрываются под нею, так что теперь их вовсе не видно снаружи. Вместо этих_,теперь сокрытых, малых куполов, над папертями собора в настоящее время возвышается шесть новых куполов, так что теперь всех куполов на нем 11-ть (у митр. Евгения вместе с 11-ю какие-то еще 4 малые,—стр. 42 нач.. Расположение 8-ми малых, теперь не видных, куполов вокруг больших куполов см. на плане подкровельного этажа собора в Древностях Российского государства и у Скворцова на стр. 13). На вопрос: с какого образца Ярослав взял свое 13—куполие, не может быть дано положительного ответа. Что катается до ответа предположительного, который находим возможным дать, то он есть следующий. Так как вовсе неизвестно ни греческих ни западных церквей, которые бы могли послужить для Ярослава образцом в сем отношении, то остается думать, что образцом для него послужили наши деревянные, построенные прежде него, церкви. До великого княжения Ярослав был удельным князем сначала Ростовским, потом Новгородским. В Ростове при первом введении в нем христианства и при первом водворении епископа была построена деревянная кафедрально-епископская или соборная церковь, по словам летописи, дивная и великая, какой не было и не будет (Лаврент. лет. под 1160-м годом, в котором церковь сгорела), по всей вероятности—имевшая большое количество верхов и именно в символическом или образном числе 13-ти. В Новгороде первым его епископом Иоакимом Корсуняном была поставлена деревянная соборная церковь, как уже мы положительно знаем из сообщения одной Новгородской летописи (2-й Новгор. лет.

105

под 1045 г.), имевшая 13-ть верхов. И представляется вероятным думать, что Ярослав, привыкший видеть в Ростове и Новгороде на их кафедральных соборах 13-тивершие и, так сказать, сроднившийся с этим символическим или образным числом верхов, пожелал воспроизвести его и в куполах Киевской св. Софии.

Несомненно, что Софийский собор Ярослава в указанном выше· смысле греческом украшен был несравненно беднее Десятинной церкви Владимира. Мраморных колонн в нем вовсе не было, а были только колонки (привезти которые из Греции было не особенно затруднительно) и едва ли не только в весьма скромном числе тех четырех, которые остаются до настоящего времени (две на верхних западных галереях или полатях, на середине их стенки или их барьера и под серединой дуги свода, и две у западных входных, дверей, как притолоки сих последних 1). Мозаического пола, как кажется, в нем также вовсе не было, по крайней мере не сохранилось никаких его остатков и на его существование неизвестна никаких указаний. Украшение Софийского собора составляли мозаика стен и живопись. Первая находилась в главном алтарном полукружии, на алтарной арке и в главном куполе; второю была покрыта, как подразумевается, вся остальная церковь. Митр. Иларион. в своем слове о законе и благодати отзывается о Софийском соборе, как о церкви славной и дивной всем окружным странам, каковой не обрящется во всем полунощии земном от востока до запада. Из этого необходимо заключать, что, не украсив собора тем_,чем не в состоянии был украсить,—колоннами и мозаикой полов,. Ярослав со всевозможным великолепием украсил его тем, что было для него возможно, — мозаикой стен и живописью, — что при эхом не было пощажено золото и как плата за качество материала и работ и как непосредственный материал украшения. Сохранившиеся в значительной степени одна и другая действительно должны быть причисляемы к лучшим образцам своего времени (живопись·

1) В Черниговском соборе Мстислава, брата Ярославова, мраморных колонн было не четыре, а гораздо больше, см. у преосв. Макария в Ист. Р. Ц_.т. I, изд. 2 стр. 61. Но не невероятно думать, что колонны Мстиславовы, не высокие по достоинству своего материала и своей отделки (частью они даже четырехгранные!), из туземского русского мрамора, найденного где-нибудь во владениях Мстислава, и домашней обделки руками доморощенных каменщиков, или же, может быть, найдены в развалинах какой-нибудь греческой колонии из числа, бывших в южной Руси (cfr в 1-й полов. тома отд. I, Времена доисторические).

106

времени Ярославова, бывшая закрытою слоями новой штукатурки, случайно была открыта в 1843-м году и была восстановлена, насколько это оказалось возможным, в продолжение 1848—1853-го годов) 1). О входных дверях Софийского собора мы должны сказать то же, что выше сказали о дверях Десятинной церкви 2).

(О Черниговском Преображенском соборе брата Ярославова Мстислава, который был старее его собора по золочению, но моложе по окончанию, см. ниже в списке каменных церквей).

Церковь Печерского монастыря, заложенная преп. Феодосием в 1073 г. и оконченная кладкой в 1075 г., была потом освящена только через 14 лет в 1089 г.. Это, очевидно, должно понимать так, что у монастыря не было готовых средств на ее отделку и что он должен был производить ее медленно по мере приобретения сих последних. Очень может быть, что и в 1089 г., когда церковь была освящена, ее отделка была еще не совсем окончена и доканчивалась после. Размеры Печерской церкви мы указали выше; там же мы говорили и об ее плане. Обстоятельного современного описания украшений Печерской церкви мы не имеем, зная только, что алтарь ее был украшен мусией, а сама она живописью 3), и что входные двери в нее были не только с запада, но и с юга и с севера 4); но имеем всю вероятность предполагать, что богатством и великолепием как этих своих украшений, так и всех принадлежностей (произведенных и явившихся не сразу), она нисколько не уступала и самым Владимировой Десятинной и Ярославовой Софийской, а может даже и превосходила их, ибо она была строением

1) Снимки с мозаики и живописи или фресок, как мы сказали,—в Древностях Российского государства: а также их значительно много в IV выпуске Русских древностей гр.. Толстова и Кондакова (фигг. 89—137). О фресках крове статьи Айналова и Редина еще статьи: Кондакова в III томе новой серии Записок Русского Археологического Общества и Прахова в XIII т. Трудов Московского Археологического Общества.

2) Скандинавские саги называют Ярослава скупым (Соловьева История, т. I, изд. 4 стр. 234). Это весьма возможно (хотя разумеется и нисколько не несомнительно). Но будучи скупил в обыкновенном смысле и в частности—когда дело шло о плате Варяжским наемникам, он мог быть не скупым, а напротив весьма щедрыми, когда дело шло о создании памятников по себе для потомства (таков был, если верить, и Юстиниан и таковыми люди бывают не редко).

3) Патерик Печерский: Симон о зодчих в о живописцах и Поликарп об Алипии иконописце.

4) Лаврент. и Ипатск. летт. под 1096-м годом.

107

не одних только известных князей, а так сказать всех их и всей земли Русской. Позднейший Киевский Синопсис, может быть, основываясь на остатках, сохранившихся до его (т. е. его автора) времени, уверяет, что пол церкви был мозаический («помост церковный весь от различных шаров калениями и всякими узорами бысть насажденный»), а относительно креста на версе церкви, вероятно—передавая предания или сказания, ходившие в его время между монахами Печерскими, уверяет, что он был «великия ваги (цены) от самого злата соделанный» 1). В известиях о Печерской церкви мы в первый раз встречаемся с указанием на то, что помянутые нами выше украшенные входные двери составляли у нас принадлежность (и считались принадлежностью) лучших церквей. Симон пишет Поликарпу в Патерике: «ты устроил двои двери в ту святую великую Печерскую церковь святой Богородицы, и она отворит тебе двери милости своей, ибо за таковых иереи всегда молятся в той церкви: Господи, освяти любящих благолепие дома Твоего и прославь божественною Твоею сплою» 2). Что тут говорится о дверях не простых (которые бы сделал монастырский плотник или столяр по приказанию эконома), а украшенных, это очевидно. Так как Поликарп сделал двои двери, то можно думать, что он сделал их, во входы боковые и следовательно что — входа главный (западный) имел уже такие двери прежде. в нашествие Монголов в 1240 г. церковь, по уверению Синопсиса 3), была до половины разрушена. Восстановленная в 1470 г. и горев потом дважды (в 1482 г., когда монастырь был выжжен ханом Крымским Менгли-Гиреем, и в 1718 г., когда случившийся в Лавре пожар истребил всю ее), она ведет свой нынешний вид от 1720—29 года 4).

Новгородский Софийский собор, заменивший собою первоначальный

1) 2-го Киевск. изд. стр. 65.

2) В рассказе об Еразме.

3) 2-го Киевск. изд. стр. 87. Не мешает однако заметить, что древние летописи, на которые ссылается Синопсис, ничего об этом не говорят и что церковь, быв вместе со всем монастырем только выжжена Монголами, могла после упасть сама (за десять лет до нашествия Монголов в 1230-м году от бывшего в Киеве в сем году землетрясения церковь, по свидетельству летописи, расступилась на четыре части,—Лаврент., 2 изд. стр. 431 fin.).

4) План и фасад нынешней церкви у Фундуклея в Обозрении Киева, а один фасад в Описании Киевопечерской Лавры (несколько раз изданном, митр. Евгения,—первое изд. 1826 г.).

108

деревянный, который был построен первым Новгородским епископом Иоакимом и сгорел в 1045 году, был заложен в этом 1045 г. тогдашним Новгородским князем, старшим сыном Ярослава, Владимиром, с тогдашним Новгородским епископом Лукою Жидятою, и окончен через восемь лет в 1052 г. 1).

В истории построения собора составляет вопрос: одновременно с ним самим построены или после к нему пристроены окружающие его с трех сторон паперти. Так как круглая башня, служащая ходом на верхние галереи или полати, о которой мы говорили выше, находится не совне, а внутри западной паперти, то вероятным представляется думать, что паперти пристроены после 2), именно когда-то до 1144 г., под которым они упоминаются. Считая это вероятным, мы ничего не в состоянии будем отвечать на вопрос: почему они не были построены вместе с собором, но что касается до того, что нашли нужным пристроить их после, то здесь можно будет предполагать причины, которые мы указывали выше, именно— что во-первых, в то время было обычаем, чтобы епископы были погребаемы в папертях их соборов, и что согласно сему обычаю иепископы Новгородские пожелали иметь эти паперти, как место для своего погребения; во-вторых, что Новгородцы, видя паперти у других кафедральных или важнейших соборов, возбудились соревнованием сделать ихи у своего собора.

Собор сохранился до настоящего времени во своей целости и почти совсем в том виде, как вышел из рук строителей, за исклю-

1) Относительно медленности и как можно понимать ее, см. несколько выше.

2) Второй Новгородский епископ Лука Жидята, скончавшийся в 1058 г., положен был за святою Софией, — Собр. лет. т. III, стр. 179 и 212. Следовательно, вероятнее думать, что тогда еще не было папертей, ибо иначе онбыл бы положен в одной из них. Граф Толстой в «Святынях и древностях Великаго Новагорода», не знаем—насколько справедливо, говорит, что «судя по материалам и кладке соборных стен, надобно полагать, что боковые галереи— южная и северная — пристроены в позднейшее время, — стр. 9 прим. Епископ Никита, скончавшийся в 1108 г., по свидетельству росписей Новгородских владык, положен был в приделе Иоакима и Анны,—Собр. летт. т. III стрр. 179 и 213. Если это верно, то пристройку папертей со всею вероятностью должно будет усвоят самому Никите. — Что касается до предания, что Владимир Ярославич с матерью положен в паперти собора (стр. 71, — Известт. Археол. Общ. т. 3 стр. 376), то оно может быть считаемо позднейшим, а Владимир с матерью могли быть перенесены в паперть собора после того, как были пристроены паперти.

109

чением немногих и незначительных переделок (именно когда-то до XVI века пристроено с востока лишнее полукружие для помещения придела и в ΧVΊΙ веке в самой церкви уничтожены четыре полукруглые столба, находившиеся под палатями,—см. план, и разделаны окна; в 1829—1837 г. собор был реставрирован, причем одна стена была перекладена вновь, но реставрация была произведена как настоящая реставрация, т. е. с совершенным соблюдением древности) 1).

Заключая от богатства и знаменитости древнего Новгорода, представляя себе, какою дорогою святынею для Новгородцев был их «дом св. Софии» и как они отождествляли себя с нею по знаменитому выражению (принадлежащему впрочем не Новгородцу): «къде святая София, ту Новгород» 2), обыкновенно думают о Новгородском Софийском соборе, что он был одним из великолепнейших храмовдревней Руси, и чуть ли не ставят его на первом из всех месте. На самом деле это далеко не так. О размерах храма вовсе немонументальных (в нашем русском смысле), а очень скромных, ставящих его в разряд обыкновенных церквей, мы говорили выше; но точно также и по качеству своих украшений он вовсе не составлял выдававшейся знаменитости и не принадлежал к знаменитейшим церквам. Если бы собор был строен позднее, когда Новгородцы стали уже настоящими христианами, то весьма вероятно, что они пожелали бы иметь храм не меньший по размерам Киевской Софии; но в 1045—52 г., когда был строен собор, они были христианами еще весьма плохими, только по имени, и вопрос о том, велик или мал сооружается для них собор, них еще нисколько не мог интересовать, как еще дело совсем для них постороннее и чужое. Почему князь Владимир Ярославич, строивший собор вслед за Киевским собором отца и точно воспроизведший

1) Книги о соборе: протоиер. П. СоловьеваОписание Новгородского Софийского собора, Спб. 1858: преосв. Макария Археологическое описание церковных (древностей в Новгороде и его окрестностях, два тома, М. 1860; гр. Толстова помянутые Святыни и древности Великого Новгорода, М. 1862. Планы и фасады: у протоиерея Соловьева, у гр. Толстова, в VI выпуске Русских древностей в Памятниках искусства гр. Толстова и Кондакова,в 21-м № Материалов для археологии России, издаваемых Императорскою Археологическою Комиссией, содержавшем: Обсуждение проекта стенной росписи Новгородского Софийского собора, Спб. 1897 (со многими разрезами), и в Памятниках христианской архитектуры Покровского.

2) Новгор. 1 летоп. под 1215 г.,—слова князя Мстислава.

110

его относительно плана, не взял и его размеров, мы не знаем; но вероятно потому, что не имел средств. Построив собор, скромный по размерам, князь и украсил его весьма скромно. О мраморных колоннах и мозаике полов не было и помина. Алтарь несколько украшен был стенною мусиею; но эта мусия не то, что Киевская и не то, что настоящая: она—не священные изображения, занимающие весь перед алтарной стены, а полоса простых (бордюрных) украшений (в виде небольших окон с полукружиями и крестами) 1), идущая поверх так называемого сопрестолия,—по достоинству своего материала и своей работы весьма не высокая 2). Церковь была расписана живописью, но даже и этою последнею не вся, так что доросписывалась после. Вышед весьма скромно украшенным из рук своего строителя, собор и впоследствии был украшаем не особенно заботливо. Прямая обязанность заботиться о нем лежала на епископах; но владыки Новгородские, смотря на то, как в других местах снимали с епископов эту обязанность князья, вероятно не чувствовали особенной охоты нести, так сказать, лишнее против других бремя. Что же касается до князей Новгородских, то они были переменны и переменны прихотливо, — сегодня чествуют и клянутся в привязанности, а завтра указывают путь, с приглашением: пойди, княже, прочь, или сажают в заключение в монастырь: при таком положении дела, разумеется, не могло находиться между князьями охотников быть ктиторами и устроителями собора, ибо сегодня начал ктиторствовать и приступил к делу, а завтра поди вон из города. Собор, не расписанный вполне его строителем, был дорасписан только в 1108 г., т. е. через 50 слишком лет, на деньги, оставленные епископом Никитой. Из домонгольских преемников Никиты является украсителем собора только один, именно—знаменитый Нифонт, занимавший кафедру с 1130 по 1156 год: в 1144 г. он расписал притворы или паперти собора, (неизвестно, когда простроенные к нему перед тем), в 1151 г. он покрыл его свинцом и мазал известию, т. е. штукатурил, и

1) Архим. Макария Археологич. опис. церк. древн. в Новг. I, 43 fin..

_____ 2) Патерик Печерский в рассказе о живописцах сообщает, что Греки привозили в Россию мусийный материал (разноцветные мусийные камешки) на продажу. Из этого следует, что у нас были свои мусийные мастера, выкладывавшие если не изображения, то простые украшения в роде Новгородских. С большой вероятностью следует подозревать, что мусия Новгор. Софийск. собора есть, именно работа русских мастеров. Рисунок ее у Толст. и Кондак. фиг. 187.

111

затем он сделал в него кивот, под которым должно разуметь вовсе не иконостас, так как иконостасов тогда еще не было (о чем ниже), а киворий, то есть сень надпрестольную или балдахин надпрестольный 1). Летопись Новгородская, к сожалению, не говорит, был или не был кивот в соборе до Нифонта, т. е. заменил ли он только новым кивотом старый или совсем сделал его вновь, и чем покрыт был собор прежде него. Так как Нифонт сделал кивот и произвел перекрышку собора не после пожара и так как вообще неизвестно, чтобы в период домонгольский собор подвергался пожарам 2), то весьма возможно, что кивот он сделал вновь и впервые и что крыша на соборе была дотоле деревянная 3). А если бы это было так, то это далеко не рекомендовало бы епископов Новгородских со стороны их заботливости о своем кафедральном храме. Не получив от своего основателя «украшенных» входных дверей, Софийский собор был украшен ими впоследствии, и одним из них может быть еще до нашествия Монголов (эти двери главного или западного входа, остающиеся на своем месте доселе, носят название Корсунских). Название дано пм или от того, что всякая исключительная работа называлась у вас в старое время Корсунскою, как после немецкою, или от того, что у Новгородцев сочинилась фабула, будто они вывезены Владимиром из Корсуни, На самом деле они—немецкое произведение второй половины XII — начала XIII века. Как попали они в Новгород, это до сих пор составляет загадку, простейшее объяснение которой есть то, что, не быв похищены Новгородцами во время войны из какой-нибудь Шведской церкви (как думают или думали иные), они просто куплены были у мастера, т. е. Новгородскими купцами, ездившими торговать в Германию или по заказу Новгородцев Немецкими купцами, приезжавшими торговать в Новгород. См. о них сочинение Ф. Аделунга в русском переводе II. Артемова: Корсунские врата, находящиеся в Новгородском Софийском соборе, Москва, 1834, также Макария Археологич. опис. церк. древн. в Новгороде, II, 269 и у Толстова

1) Cfr Лаврент. лет. под 1237 г.: «благоверный епископ Митрофан (Владимирский) постави кивот в святей Богородице зборней над трапезою»...

2) Cfr Архим. МакарияАрхеологич. опис. церк. древн. в Новг. I, 45.

3) О крыше летопись выражается не совсем вразумительно: «архиепископ Нифонт поби святую Софию свиньцем всю прямь». Последние слова: «всю прямь» как будто должно понимать так, что прежде были покрыты свинцом только главы.

112

и Кондакова, стр. 111 (у Аделунга с общим рисунком ворот, у Толстова и Кондакова с тем же рисунком и с частными рисунками отдельных пластинок). О других дверях, так называемых Шведских или Сиггунских, Адел. ibid., стр. 147, Макар. ibid. стр. 275, и о третьих, сделанных или, как основательно догадывается Татищев, купленных у Немцев владыкою Василием, Адел. 118, Макар. 269; рисунок у Толст. и Кондак. фиг. 104).

В период домонгольский мы не имели ни одной настоящей монументальной церкви, подобной таковым церквам западным. Но в Успенском Владимирском соборе Боголюбского мы имели (весьма не на долгое впрочем время) такую великолепную по богатству и изяществу украшений церковь, каких, с уверенностью можно сказать, вовсе не было на Западе и которая из церквей греческих, по всей вероятности, уступала в семь отношении только одной Юстиниановой Софии.

Боголюбский приступил к постройке своего собора спустя без небольшого год после смерти отца своего Юрия (15 мая 1157 г.) и спустя столько же времени после своего занятия в его место престола Ростовско-Суздальского или наоборот Суздальско-Ростовского. Он занял этот престол не как великий князь всей Руси, а просто как удельный князь области. Удел Ростовско-Суздальский вовсе не принадлежал к числу уделов главнейших и знатнейших, а напротив к числу самых последних. Отдаленная от собственной Руси и инородческая украйна Ростовско-Суздальская была почти то же, что в настоящее время Сибирь, и до отца Боголюбского Юрия не имела собственного удельного князя, а составляла простой добавок к уделу Переяславскому. Но оригинально и гениально Боголюбский решил создать в этой, так сказать, древней Сибири и на ее цельной почве новую единоглавую Русь обок с разлагавшеюся и падав шею многоглавою Русью Киевскою. Здатель новой Руси вполне понимал значение внешнего престижа, и поэтому, избрав для своего нового с новым характером государства совсем новый, без старых преданий, город, начал с того, чтобы создать из Владимира по внешности второй Киев 1). Вместе с гражданским великолепием неизбежно было и гораздо важнее его было великолепие церковное. Поэтому, одновременно с тем, как заложить во Владимире новый город (городскую крепость, Кремль), подобный Киевскому Ярославову,

1) Перенесены были во Владимир даже и Киевские названия рек и мест: Лыбедь, Почайна, Печерный город, Оринины ворота и проч., см. ниже.

113

Боголюбский заложил в нем и церковь, которая бы соответствовала Киевским Богородице Десятинной и св. Софии. Как в устроении города он не только не хотел отстать от Ярослава, но и превзойти его, ибо устроил город не только с Золотыми воротами, но и с Серебряными 1), так и в устроении церкви он не только хотел сравняться с обоими, но и затмить их и оставить за собой. С стремлением к возможному великолепию и первенству в нем Боголюбский несомненно соединял исключительный вкус, был Русским Юстинианом не только в первом, но и во втором отношении (cfr выше),—и он создал церковь, о которой со всею справедливостью, хотя может быть и обидною для наших времен, должно сказать: «яковой же не бысть на Руси и никогда же не будет».

Прежде чем говорить о соборе Боголюбского, мы должны устранить одно весьма странное относительно его мнение, в которое вовлечены археологи позднейшими летописями и Степенною книгою. Лаврентьевская летопись говорит о соборе, что Боголюбский «и верх его позлати» (под 1160 г.). Из этого неопределенного: «верх» позднейшие летописи (Никоновская, Воскресенская, Новгородская 4-я, Софийская 2-я) делают определенное — один верх: «совершена бысть—говорят они—святая церковь соборная пречистые Богородицы Успение о едином версе» (под тем же 1160 г.). Но собор имеет не один верх, а пять верхов или куполов. Отсюда составитель Степенной книги сделал заключение, что та часть церкви, на которой стоят четыре побочные купола, пристроена после Боголюбского братом его Всеволодом, т. е. предполагая, что Всеволод окружил церковь Боголюбского новыми стенами и, уничтожив в ней ее собственные стены, сделал ее из малой большою («по сих же великий князь Всеволод Юрьевич церковь Владимирскую сугубо округ ее упространи и украси, юже брат его князь Андрей постави об едином версе во имя пречистыя Богородицы честного ее Успения; Всеволод же, четыре верха наздай, позлати»—I, 290). Но, во-первых, предполагать, чтобы Боголюбский хотел построить в своей, новой столице кафедральную церковь таких малых размеров, какие будет иметь собор по отнятии мнимой пристройки Всеволода, когда он помышлял и стремился не только сравнять ее с Киевом, но и поставить выше, когда он мечтал основать в ней новую митрополию, когда наконец он был именно Боголюбский, а не какой-нибудь «несчастный князь Муромский,—предполагать это в высшей степени

1) Ипатск. лет. 2 изд. стр. 402.

114

странно. Тогда его кафедральный собор несомненно имел бы размеры меньшие всех существовавших кафедральных епископских соборов; а думать это значит именно думать, что Боголюбский не был Боголюбский, т. е. думать невозможное. Во-вторых, полагать, чтобы Всеволод, если он хотел построить большую церковь, не построил ее вновь, а создал посредством такой чудовищной и сколько знаем—беспримерной не только у нас, но и у кого бы то ни было, перестройки малой церкви (читатель, конечно, понял выше и не забывает, что речь идет не о пристройке папертей к малой церкви, а именно о превращении малой церкви, в большую), если не еще более странно, чем предшествующее, то уже никак не менее. Наконец, в-третьих, хотеть видеть в этом стройном и цельном архитектурном произведении, в этой копии с Киевского Софийского собора, каков наш собор, не произведение одного раза и одних рук, а произведение двух раз и двоих рук, — да извинят нас гг. археологи и архитекторы,—для нас как-то совсем непонятно. Доказательства в виде отвлеченных соображений, как бы они на были очевидны и осязательны, никого никогда не убеждают, и нам, истинно было бы прискорбно за Боголюбского, если бы, по вине позднейших комментаторов Лаврентьевской летописи, он представляем был превратно (мизерабельно) и не как настоящий Боголюбский. К счастью, мы имеем положительное современное свидетельство. Вместо неопределенного «верх» Лаврентьевской летописи, что должно понимать не о куполе, а обо всем верхе, или что вероятнее считать за ошибку вместо: верхи в тех списках Лаврентьевской летописи, которые имели у себя позднейшие летописцы и которые имеем мы 1), летопись Ипатская употребляет определенные выражения: эта последняя совершенно определенно и несколько раз говорить, что Боголюбский построил церковь о пяти верхах или куполах 2). Следовательно—несомненно, что он построил собор в том виде, как мы имеем его в настоящее время 3).

1) Место Лаврентьевской летописи под 1160-м годок обокончании Боголюбским строения собора, в котором говорится: «верх позлати», читается как одно и то же с нею место и в Ипатской летописи, т. е. которая-нибудь летопись заимствует его из которой-нибудь летописи. Но в Ипатской летописи вместо: «верх» стоит: верхи: «и верхи ее позолоти»,—2 изд. стр. 350 fin..

2) Под 1158 г., 2 изд. стр. 337: «сверши церковь пять верхов и все верхы золотом украси»; под 1175 г., 2 изд. стр. 395 fin: «и пять верхов ее позолоти»; под 1183 г., 2 изд. стр. 426: «и вся пять верхов златая сгоре».

3) Если бы Всеволод сделал такую пристройку к церкви Боголюбского,

115

Владимирский собор был заложен 8 апреля 1158 г. и окончен кладкой на третье лето в 1160 г. Затем, по словам лето-

какую предполагают: то он произвел бы стройку монументальную и летописи непременно должны были бы сказать о ней, тогда как они вовсе не говорят о ней (не говорят о ней обе летописи в своих речах о правлении Всеволода и в своих речах за время этого правления о церкви Боголюбского; не говорит о ней Лаврентьевская летопись под 1212-м годом, который есть год смерти Всеволода и под которым летопись нарочито говорит об его церковных постройках). Мы уже указывали на то, что усвоят Всеволоду желание построить большую церковь через перестройку в таковую церковь малой церкви значит усвоят ему дикую фантазию. Но, говорят, Всеволод сделал свои пристройки к церкви Боголюбского, быв к этому вынужден: в 1185-м году в великий пожар, бывший во Владимире, церковь Боголюбского сгорела и выгорела, и Всеволод обнес ее своими пристройками, чтобы предохранить ее от падения (протоиер. А. Виноградов, которого см. ниже). Но, во-первых, если бы это было так, то ему нужно было бы обнести церковь Боголюбского папертями и вовсе не нужно было бы выбирать ее собственных стен: какая цель и какой смысл были сделать ему последнее? Во-вторых, летописи совершенно ясно говорят, что к церкви Боголюбского после пожара 1185-го не было делаемо пристроек, а именно — они говорят, что в 1194-м году была «обновлена» снаружи церковь Святой Богородицы, огореншая в великий пожар (Лаврент. лет. под 1194-м годом, cfr Ипатск. лет. под 1192-м годом), т. е. они ясно дают знать, что в 1194-м году церковь Боголюбского оставалась в том виде, как была построена им, без каких либо пристроек. Летописи заставляют предполагать, что Всеволод не только не делал каких-нибудь пристроек к церкви Боголюбского, но и совсем не прикладывал к ней своих рук. Сейчас мы сказали, что обгоревшая в пожар 1185-го года церковь обновлена была снаружи в 1194-м году. Но это обновление церкви, состоявшее в ее оштукатурении известью, произведено было вовсе не вел. кн. Всеволодом, а епископом Ростовско-Владимирским Иоаннов, о чем летопись Лаврентьевская под 1194-и годом говорит: «Того же лета, месяца Августа, обновлена бысть церкы Святое Богородицы Володимери. яже бе ополела в великыи пожар, блаженным епископом Иваном, и при благовернем и христолюбивом князи Всеволоде Юрьевичи, и бысть опять аки нова» (в чем состояло обновление, об этом говорит Ипатская летопись, ошибочно относящая его к 1192-му году). О внутреннем обновлении церкви, которое было произведено к 1189-му году, летопись Лаврентьевская не говорит прямо, чтобы оно было также произведено епископом (Лукой, предшественником Иоанна), но заставляет, предполагать это, когда, говоря об освящении церкви епископом, говорить лишь присутствии на нем вел; князя и вовсе не добавляет при сем, чтобы он был виновником обновления: «того же лета. — читается в летописи, свящева бысть церкы сборная святая Богородица великим священьем блаженымь епископом Лукою, при князи великем Всеволоде и сыне его Костянтине и Ярославичи Ро-

116

шеи, в следующем 1161 г. произведено было ее писание, начатое весной и оконченное 30 августа. О годе и дне освящения летопись

стиславе зяти его». По отношению к знаменитому собору Боголюбского, равно как и ко всем его церковным сооружениям, замечательную особенность Суздальской, т. е. Лаврентьевской, летописи составляет то, что она не посвящает им нарочитых речей, которые находим в летописи Киевской, т. е. Ипатской. Это молчание едва ли можно объяснять иначе, как не тем, что летописец, писавший в правление Всеволода и знавший про его нехорошие чувства к покойному брату, бывшие плодом нехороших отношений к нему последнего, не находил удобным прославлять перед ним Боголюбского. А если так, то ясно, что Всеволоду не может быть усвояемо не только больших, но даже и малых, забот о церкви Боголюбского. Покойный Владимирский церковный архитектор Артлебен в статье: «По вопросу об архитектуре XII века в Суздальском княжестве», напечатанной в I томе Трудов первого Археологического съезда в Москве (повторяемый протоиереем А. Виноградовым в книгах, которые указываем ниже) говорит: «(бывшия) наружные стены (собора Боголюбского) и теперь можно отличить(внутри нынешнего собора) по находящимся в них окнам, поясу из колонок и кое-где заметным выступам, не совсем закрытым пристроенными к пилястрам устоями же арок Всеволодовой пристройки»,—стр. 227. На это мы ответим. Если смотреть на что-нибудь с предзанятою мыслью, в таком случае непременно увидишь в этом что-нибудь именно то, что желаешь: не на основании всего сейчас указанного г. Артлебен вместе с другими делает заключение о Всеволодовых пристройках к собору Боголюбского, а на основании принимаемого им уверения, т. е. неудачного предположения, Степенной книги о пристройках он видит во всем указанном то, что предрасположен видеть. Питая на основании всего нами сказанного твердую уверенность, что собор Боголюбского во восемь своем целом и сполна принадлежит ему, мы полагаем, что видят доказательства противного в каких-нибудь особенностях его архитектуры, которые при предзанятой мысли получают превратное толкование, т. е. в которых людям с предзанятой мыслью, мерещится в них не то, что они суть. В заключение мы должны с грустью сказать, что с нашим предпочтением положительного и ясного свидетельства, принадлежащего современнику, каков автор данной части Ипатской летописи, предположению писателя XVI века, каков составитель Степенной книги, мы пока совершенно одиноки,—что все новейшие, писавшие о соборе, начиная с В. Доброхотова, книга которого: Памятники древности во Владимире Кляземском напечатана в 1849-м году (и со слов которого, как думаем, писал в 1848-ы гиду А. Н. Муравьев во II части своего Путешествия по святым местам русским), и кончая проф. Покровским, книжка которого: Памятники христианской архитектуры особенно византийские и русские напечатана в 1901-м году,—за то мнение, чтобы видеть в церкви создание не одного Боголюбского, а Боголюбского и Всеволода, при чем позднейшие писавшие отличаются от равнейших писавших тем, что не прямо принимают мнение, а лишь склоняются к нему. Питаем уверенность,

117

не говорит, но с вероятностью должно предполагать, что оно было совершено или самого этого 30 августа или непосредственно в след за сим» Что собор был складен только в три лета, в этом нет ничего удивительного, ибо хотя он был в русском смысле монументальный, во не особенно большой, и если Печерский монастырь в состоянии был скласть свою церковь, немного меньшую собора, также в три лета, то тем более мог это сделать Боголюбский, располагавший средствами несравненно большими 1). Но когда летопись говорит об окончании писания в продолжение одного года, за чем предполагается освящение, то по всей вероятности это должно понимать не так, чтобы оно на самом деле было совсем окончено, а так, что в необходимом ононастолько было окончено, чтобы можно было совершить освящение. Вообще, предполагая, что собор был освящен в 1161 г. (что должно предполагать на основании летописи), необходимо думать, судя по его украшению (о котором сейчас ниже), что к этому 1161 г. он далеко не был окончен отделкой и что, быв освящен, продолжал отделываться более или менее долгое время после.

Не имеем мы описания Десятинной церкви Владимировой, не имеем мы описания Софии Ярославовой: могли бы мы не иметь описания и Успенского собора Боголюбского. Но судьба, как бы сжалась над нами, хотела, чтобы мы не остались в неведении об этой истинной чудо-церкви, которую видели у себя наши предки (весьма не на долгое время, как мы сказали выше). Неизвестным современным автором составлена повесть об убиении Боголюбского, внесенная в Ипатскую летопись, и в этой-то повести (да будет вечная память ее неизвестному автору!) мы и находим описание нашей дивной церкви. Боголюбский создал не одну дивную церковь, а две — наш собор и значительно меньшую его по размерам церковь Рождества Богородицы в своем поместье-городе и своей преимущественной резиденции Боголюбовом 2). Автор описывает обе церкви, — сначала

что мнение, основанное на положительном свидетельстве современника, когда-нибудь восторжествует над мнением, которое основывается на предположении писателя XVI века (и которое допускает беспримерный пример по строительной части)...

1) А если бы Боголюбский построил ту маленькую церковь, которую предполагают, то с какой стати кладка продолжалась бы целые три года?

2) Боголюбовская церковь Боголюбского не сохранилась до настоящего времени, быв перестроена в 1756 г. Но об ее размерах должно заключать по

118

Боголюбовскую, потом собор; и так как обе они были украшены одинаково, т. е. с одинаковым богатством и великолепием, то, чтобы не совсем повторяться, описывая второй, он опускает нечто сказанное о первой, представляя читателю самому дополнять второе описание из первого. На сем основании мы приведем их оба. «Христолюбивый князь Андрей,—пишет автор о церкви Боголюбовской,— уподобися царю Соломону, яко (он) — дом Господу Богу, церковь преславну святыя Богородица Рожества посреде города камену созда в Боголюбовом и удиви ю паче всих церквий, подобно тое святая святых, юже бе Соломон царь премудрый создал. Тако и сии князь благоверный Андрей сотвори церковь сию в память собе, и украси ю иконами многоценными, златом и каменьем драгым и жемчюгом великим безценьным и устрои ѣ (их, т. е. иконы) различными цатами и аспидными цатами украси, и всякими узорочьи удиви ю, светлостью же некако зрети, зане вся церкви баше золота... и вси бо видевше ю не могут сказати изрядные красоты ее, златом и финиптом и всякою добродетелью... украшена..., канделы различными издну (внутри) церкви от верха и до долу, и по стенам и по столпом ковано золотом, и двери же и ободверье церкви златом же ковано, бяшеть же и сень златом украшена от верха и до деисуса, и всею добродетелью церковною исполнена, измечтана всею хитростью... И (в городе Володимире), — пишет автор о нашем Владимирском соборе,—доспе церковь камену сборную святы Богородица, пречудну вельми, и всеми различными виды украси ю от злата и сребра, и пять верхов ее позолоти, двери же церковные трое золотом устрой, каменьем дорогымь и жемьчюгом украси ю многоценьным, и всякими узорочьи удиви ю, и многими пониканделы золотыми и серебряными просвети церковь, а онъбон от злата в серебра устрой... и всимивиды и устроеньем подобна быста удивлению Соломонове святая святых (обе церкви) и в Боголюбом и в Володимере городе, верх бо златом устрой и комары позолоти, и пояс златом устрои, каменьем усвети, и столп позлати изовну церкви, и по комаром же поткы золоты и кубки и ветрила золотом устроена постави,—по всей церкви и по комаром около» 1).

Таким образом, наш собор, «церковь пречудная вельми», го-

размерам нынешней, а эта последняя: 7 сажень длины с алтарной абсидой и 4 саж. 2¹/₄ арш. ширины (Доброхотова Древний Боголюбов город и монастырь, стр. 21).

1) Ипатск. летоп. под 1175 г., 2 изд. стр. 394 fin. sqq.

119

рел и блистал золотом с прочим многоразличным украшением внутри и совне и — с той и с другой стороны представлял зрелище великолепно-исключительное, которому подобного мы не можем указать в нашей теперешней действительности, так что остается воспроизводить его только в воображении. Внутри, как само собою подразумевается, собор весь покрыт был живописью, но пояса и бордюры или каймы между отдельными священными изображениями, измечтанные всякою хитростью относительно форм и узоров, и их (изображений) поля были покрыты и кованы золотом с украшением драгоценными камнями, жемчугом и финифтью, так что все это блистающее и светящееся представляло, как говорит летописец, светлость некую зрети. Верх алтарной стены над алтарною или царских дверей аркой был уставлен рядами драгоценно украшенных икон, которые окованы были золотом и вместе с ним блистали крупнейшим жемчугом и драгоценными камнями, так что эта стена среди разрозненного блистания всей церкви представляла одно сплошное блистание. Вся церковь была увешана множеством золотых к серебряных поликандил, которые не должно представлять в виде нынешних огромных паникадил, а в виде нынешних больших лампад пред образами (о чем ниже), и наконец пред царскими дверями алтаря — серебряный с позлащениями амвон, который не нужно представлять в виде нынешней площадки, а в виде целой беседки или кафедры (о чем также ниже). Ничего не говорит автор повести об украшении алтаря, но необходимо думать, что оно не только равнялось украшению самой церкви, но и превосходило его, ибо всегда первые и главные заботы сосредоточивались на этой священнейшей части храма. Не знаем, украшались ли алтарная стена и ее абсида иконописной мозаикой, о которой автор вообще не упоминает, но несомненно, что они блистали в усугубленной степени теми же золотом, жемчугом, драгоценными каменьями и финифтью. Если амвон был из серебра и золота, то почти с совершенной несомненностью должно разуметь тоже самое и еще более о кивории над престолом или сени (балдахине) и о самом престоле. Устрояя серебряный амвон, Боголюбский, очевидно, хотел соревновать и подражать Юстиниану, а известно, что в Юстиниановой св. Софии киворий подобно амвону был из серебра с золотом, великолепнейшим образом украшенный, а самый престол был не только из золота, но из новопридуманного материала, более драгоценного, чем оно 1). По всей вероятности, рисунок кивория и его украшения должны

1) Из особенного нарочитого сплава (состава) золота, серебра, всяких дра-

120

быть разумеемы на одном из первых мест в тех словах автора повести, что церковь удивлена была всякими узорочьи и измечтана всею хитростью. Между серебряно-золотым киворием и таковым же амвоном необходимо долженствовала быть таковою же и алтарная преграда или решетка (о ней ниже), которая также давала место измечтанию всяких узорочий и всякой хитрости. Ничего не говорит автор повести о поле церкви; но само собою разумеется, что среди золота, и серебра и драгоценных каменьев с жемчугом вверху он не был какой-нибудь простой. Может быть, он был сделан из местного «красного разноличнаго» мрамора, подобный тому, какой в 1233 г. был устроен вСуздальском соборе Богородицы. Но весьма возможно и то, что он был из настоящей мозаики греческой 1). Мраморных греческих колонн, по всей вероятности, в храме· вовсе не было, ибо и водяная перевозка их до Киева была бы в высшей степени затруднительна, а сухопутная перевозка от Киева до Владимира и совсем невозможна. Но материалы для мозаики пола, хотя и с весьма большими трудностями, могли быть привезены. А так как несомненно, что Боголюбский для украшения своего собора не останавливался ни перед какими одолимыми трудностями, то и весьма возможно, что пол был устроен из настоящей мраморноймозаики греческой, с теми сложностью и великолепием рисунка, как это было в лучших церквах Греции. Трое дверей собора с их ободверьями или их косяками, по словам автора повести, были золотом устроены и златом кованы. Не знаем, должно ли это понимать так, что пластины, покрывавшие дверные створы и косяки, были из чистого золота, или так, что они, быв медными или бронзовыми, были только позолочены и только по местам были выложены, так называемыми обронными украшениями из чистого золота. Но если

гоценных каменьев, стекла, меди, железа, свинцу и многого другого (Дюк, Constantin ор. Christ, lib. III, cap. LUI).

1) Никоновская летопись говорит, что Татары, взявшие и разграбившие в 1293-м году Владимир, выдрали в соборе его «чюдное дно медное», т. е. его чудный медный пол (cfr Карамз. IV, 88). Но едва ли это был еще пол Боголюбского, который должен был пострадать и от пожара 1185-го года и при опустошении и разграблении собора Татарами в 1237-м году (относительно медного пола cfr. Ипатскую летопись под 1259-м годом, которая говорит, что в одной построенной Галичским князем Даниилом Романовичем церкви «помост бе слит от меди и от олова чиста, яко блещатися яко зеркалу»,—2 изд. стр. 559 нач.).

121

и последнее, то ясно, какие великолепные были эти двери и какое заключение должно делать от них к великолепию всей церкви!

Итак, наш дивный собор внутри представлял так сказать сплошную массу драгоценного: золото и серебро, драгоценные камни и бесценный жемчуг, финифть и мрамор 1). Не менее великолепен он был и снаружи. Все пять куполов его и вся вообще и без исключения кровля были покрыты золотом 2). По верхам стен между полукруглыми кровлями арок (см. выше) и по самым сим кровлям были поставлены золотые птицы (поткы), вазы (кубки) и флюгера (ветрила). «Пояс» карниза, разделявший наружные арки (лизены) стен поперек на два поля, о котором мы говорили выше, был устроен, золотом и усвечен каменьем, т. е. гладкая линия его была покрыта, золотом или вызолочена, а линии каморок и зубцов были, вероятно, сделаны,—первая выложена, а вторая составлена,—из разноцветных мраморов и других цветных и принимающих светящуюся или блестящую полировку камней. Ничего не говорит автор повести о рельефных изображениях или барельефах в полях (на полях) арок; но они, обязанные своим началом именно Боголюбскому, несомненно были в частности и на его соборе 3). Весьма вероятно, автор повести подразумевает их под словом «пояс», называя этим именем не только полосу карниза, но и все верхнее поле. Если так, то в этом случае его слова об устроении златом и об усвечении каменьем должно будет относить не только к самому карнизу, но и к барельефам над ним, в верхнем поле арки, и таким образом получится, что снаружи собор не только был золотой своим верхом или кровлями, но золотой и разукрашенный и до половины стен. Так как он был складен из тесаного камня (т. е. собственно облицован им), то нижнее поле стен.

1) Единственный известный нам в настоящее время храм, в который мы можем послать читателя с тупым воображением, чтобы он составил себе некоторое понятие о богатстве внутреннего украшения храма Боголюбского, есть собор Юрьевского монастыря в Новгороде, отделанный известной А. А. Орловой-Чесменской (там между прочим он увидит и тот жемчуг великий бесценный, о котором говорит автор повести).

2) Что были позолочены не только купола, но и вся вообще кровля, это ясно у автора: сначала он говорит о пяти верхах, т. с. куполах, а потом о верхе, т. е. всем верхе, и, о каморах, т. е. о сводах или о крыше по сводам.

3) Доброхотова Памятники древности во Владимире Кляземском, стр. 39 (Доселе видны на стенах остатки барельефов).

122

или составлял сей камень, возможно хорошо пригнанный, и — насколько принимал полировку—отполированный, или же — что не невозможно предполагать—это нижнее поле стен было покрыто и выложено плитками тех же камней, специально способных к усвечению, что и вверху. Соединив в своем воображении все сейчас нами сказанное и дополнив к этому, что все трои входные двери в собор были золотом устроены, читатель получит наружность церкви, которая едва ли когда снилась ему во сне, как простая игра фантазии, для которой и невозможное возможно.

Таков был храм Боголюбского,—русского Соломона и Юстиниана 1)!

Соответственно своему богатству и великолепию собор был снабжен и богослужебными принадлежностями. Для него были устроены во множестве из золота и серебра с украшением драгоценными каменьями и великим или крупным жемчугом богослужебные и просто служебные сосуды и рипиды, затем в таком же множестве шитые золотом и жемчугом богослужебные одежды, три так называемые Иерусалима (о них ниже), — весьма большие, из чистого золота и с драгоценными камнями, множество пелен под иконы и множество ковров для употребления в праздники (о них также ниже) 2).

Отвечая на вопрос: чьими руками соорудил и украсил Боголюбский свой собор, летописи говорят, что «по вере его и по тщанью его к святей Богородице приведе ему Бог из всех земель мастеры» 3). Выше мы говорили, что кладку собора со всею ве-

1) К собору была пристроена, подобно большим Новгородским церквам, круглая башня, не знаем—служившая ли. как там, для всхода на полати, но как положительно знаем — служившая церковной кладовой (Лаврент. лет. под 1185 г.,—здесь она называется теремом). Эта башня, вовсе не сохранившаяся до настоящего времени, была по словам повести позлащена («столп позлати изовну церкви»). Папертей вокруг собора Боголюбским не было сделано и сейчас сказанное об украшении наружных стен должно разуметь о стенах самого собора. Что были украшены именно стены самого собора (и следовательно не было папертей их закрывавших), видно из сохраняющихся доселе на стенах собора, в настоящее время также не имеющего папертей, остатков барельефов (после Боголюбского паперти были к собору пристраиваемы, см. ниже).

2) О принадлежностях говорят — отчасти наша повесть, отчасти Лаврент. летоп, под 1185 г. (2 изд. стр. 872).

3) Лаврент. под 1160 г. и Ипатск. под 1161 г.

123

роятностью должно усвоят мастерам греческим 1); следовательно, под мастерами из других земель, именно—с Запада, должно разуметь мастеров, призванных в помощь мастерам греческим для украшения собора и для снабжения его принадлежностями. Причин, почему Боголюбский, не довольствуясь мастерами греческими, выписал еще мастеров с Запада, могло быть две, именно,— во-первых та, что ему при множестве его построек, требовавших украшения и снабжения принадлежностями 2), Греция не могла доставить всего потребного количества хороших мастеров; во-вторых—та, что не довольствуясь искусством мастеров греческих, он хотел собрать у себя хороших мастеров,—лучших художников, из всех стран, так чтобы все могло быть сделано возможно лучшим в своем роде. Слова летописи: «из всех земель» дают подразумевать, что с Запада они были выписаны не из одного места (ибо это вместе с Грецией было бы только из двух земель), а из многих или нескольких, и следовательно,—что они были собраны в значительно большом числе. Выписать с Запада, с которым мы находились в деятельных торговых сношениях, просто мастеров, было не трудно; но другое дело было выписать мастеров хороших, и нет сомнения, что в отношении именно к этому должно понимать слова летописи: «по вере его и по его тщанью к святей Богородице», т. е. что Бог дал ему получить именно таких мастеров. Из сказанного следует, что Боголюбский употребил все свои старания, чтобы сделать свой собор возможным совершенством в своем роде и что его украшение было произведено руками лучших художников своего времени (относительно самого производства работ мастерами западными должно думать, что те из этих последних, в которых требовалось соблюдение принятой православной формы, они производили их по рисункам мастеров греческих) 3).

1) И греческая форма сводов собора, о которой мы сказали выше (стр. 39 прим.), указывает, именно на мастеров греческих.

2) Две церкви исключительные—собор и Боголюбовская, многие церкви не исключительные, и два дворца—во Владимире и в Боголюбовом.

3) Боголюбскому для украшения собора требовались мастера: иконописцы, живописцы, золотых и серебряных дел и вообще металлического производства мастера (кузнецы, чеканщики, литейщики и пр.), брильянтщики или ювелиры, финифтщики, скульпторы, вышивальщики материй золотом (золотошвецы). Что касается до иконописцев и живописцев, то они, по всей вероятности, были вызваны исключительно из Греции, ибо трудно предположить, чтобы иконопись и живопись, где

124

От баснословного богатства и великолепия дивного собора Боголюбского не сохранилось до настоящего времени решительно ничего и никакого следа. Увы, такова судьба дел человеческих! Он существовал своего рода чудом и всего десять лет после смерти своего здателя. В 1185 г. случился во Владимире великий пожар, в котором погорел мало не весь город. В числе других 32-х церквей сделался добычею огня и наш собор. Загоравшись с верху он выгорел до самого низа и все его богатство и великолепие недвижное и движимое «взя огнь без утеча и без остатка» 1)... Возобновленный при преемнике Боголюбского Всеволоде тогдашним епископом Ростовско-Владимирским Иоанном и ставший по словам летописи опять-таки нов 2), но несомненно уже вовсе не тем, чем был 3), в нашествие Монголов, при взятии последними Владимира, он снова был, выжжен и притом разграблен 4). Возобновленный во второй раз и по всей вероятности уже совсем скромно, он некоторое время был

был важный вопрос о православии форм, могли быть поручены мастерам западным (которые, работая и по рисункам греческим, все-таки могли привносить нечто свое); при этом в частности относительно иконописи следует думать, что не столько мастера были выписаны из Греции, сколько были приобретены там готовые иконы. Мастера прочих категорий были выписаны с Запада, как должно думать, именно из тех мест, где каждое производство процветало. В этом отношении наши сведения недостаточны: золотых и серебряных дел и вообще металлическое мастерство процветало тогда в Германии (Аделунга Корсунские врата, стр. 112 fin. sqq): финифтяное дело (эмаль), как специальность, процветало тогда в Кельне (на нижнем Рейне) и в Вердюне (в северо-восточной Франции, на Маасе)—Вестника Общества древне-русского искусства при Московск. Публичн. Музее кн. 4, статья Ю. Д. Филимонова: Древнейшие западные эмали в России, стр. 25).

1) Лаврент. лет.

2) Лаврент. лет. под 1194 г.

3) Великолепно украшенные Боголюбским наружные стены собора епископ Иоанн в состоянии был только «обновить известью», Ипатск. лет. под 1192 г.. 2 изд. стр. 453.

4) В 1237 г. перед самым нашествием Монголов епископ Владимирский Митрофан сделал в соборе кивот или киворий над престолом и исписал притвор или паперть. Когда пристроена была эта паперть после Боголюбского и долго ли существовала после 1237 г., не знаем: в настоящее время ее снова нет. Едва ли впрочем не гораздо вероятнее разуметь под папертью не действительную паперть, а заднее отделение самой церкви или ту часть последней, которая считается за пристройку Всеволодову.

125

и потом еще некоторое время считался кафедральным собором русских митрополитов, следовательно—заботливо или незаботливо был опекаем. Затем, когда Москва совсем бросила Владимир, для него настали времена почти такого же бедствия, как и для Киевского Софийского, так что и он подвергался опасности потерять свои верхи. Его новейшее возобновление, первоначально от частного усердия, началось с начала передпрошлого XVIII в. (1708 г.). Напрасно, конечно, было бы мечтать, чтобы собор когда-нибудь дождался некоторой настоящей реставрации, хотя в качестве знаменитейшего храма древней Руси и имел бы на это немалое право 1)...

1) В недавнее время, в продолжение 1880 —1889 годов, стараниями преосв. Феогноста, архиепископа Владимирского, скончавшегося в сане митрополита Киевского, собор реставрирован внутри и совне. Но так как преосвященный вовсе не располагал средствами Боголюбского, то в отношении к богатству украшения он, разумеется, и не мог сколько-нибудь сравняться с ним (при этом открытую в соборе стенопись со всею вероятностью должно считать не за стенопись Боголюбского, которая выгорела, а за возобновительную стенопись 1408-гo года, cfr Толстова и Кондакова в VI вып., стр. 60. у которых ibid. и образцы стенописи или фресок).—Описания нынешнего собора: у В. Доброхотова в книге: Памятники древности во Владимире Кляземском. Соборы: кафедральный Успенский и бывший придворным В. К. Всеволода—Дмитриевский, Москва, 1849; у иеромон. Иоасафа в книге: Церковно-историческое описание Владимирских достопамятностей, Владимир, 1857, стр. 69. sqq: протоиер. А. Виноградова: История Владимирского кафедрального Успенского собора, Владимир, 1877; его же Владимирский Успенский собор и открытые в нем фрески, Владимир, 1884: его же Святыня Владимирского кафедрального Успенского собора, историческое значение его, и реставрация, Владимир, 1888: его же История кафедрального Успенского собора в губ. гор. Владимире, губ. г. Владимир, 1891. Планы и фасады собора: в Собрании карт, планов и пр. л.л. XIV, XVIII, XIX и XX; у протоиер. Виноградова в первой и в последней книгах: у гр. Толстова и Кондакова в VI выпуске Русских древностей в памятниках искусства. Один фасад у Покровского в Памятниках христианской архитектуры.

Страница сгенерирована за 0.22 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com