Бальтазар фон, Ганс Урс «Если и умрет, оживет»

«ЕСЛИ И УМРЕТ, ОЖИВЕТ»

Удивительна легкость, с которой Новый Завет переступает через телесную смерть. По словам ап. Павла, христианин умирает в крещении и воскресает для новой сокровенной жизни, так что не стоит говорить о телесной смерти. Апостол опирается при этом, конечно, на речение Господа, сказавшего, что пшеничное зерно должно упасть в землю, и только тогда оно принесет живой и многократный плод (ср. 1 Кор. 15, 36 и сл.).

Сам Иисус Христос выражается, однако, еще парадоксальнее: «Сей-то есть хлеб, сшедший с небес; не так, как отцы ваши ели и (потом тем не менее) умерли: ядущий хлеб сей жить будет вовек» (Ин. 6, 58). «Верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек» (Ин. 11, 25 и сл.). Как видим, земная смерть упоминается лишь мимоходом. Ей не придается большого значения. А затем всегда подчеркивается отрицание умирания. Правда, если в приведенной выписке из слов обетования снедение хлеба названо как главное условие бессмертия, то в речении, которое Господь обратил к Марфе, главным оказывается вера. Очевидно, то и другое — это две стороны одного и того же: лишь снедение хлеба в вере, как показывает весь контекст обетования, имеет значение, потому что речь идет о принятии в себя, под видом хлеба и крови, Слова Бога-Отца; и в обращении к Марфе Воскресший, т. е. опять-таки Воплотившееся Слово, должен быть признан в качестве принципа вечной жизни. «Веришь ли сему?» — не только вопрос, но и требование.

Эта, если так можно выразиться, багателлизация смерти, однако, резко контрастирует с тем значением, которое в Евангелии придается кончине Иисуса Христа, и с той настойчивостью, с какой в посланиях апостолов и в Апокалипсисе подчеркивается экзистенциальное co-умирание со Христом. Жизнь, проходящая под знаком смерти, становится почти что доказательством подлинности христианского бытия. Правда, сквозь такое умирание всегда просвечивает отблеск вечной жизни: «За Тебя умерщвляют нас всякий день; считают нас за овец, обреченных на заклание» (Рим. 8, 36). «Ибо мы, живые, непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтоб и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей» (2 Кор. 4, 11).

Как видно из последнего речевого оборота, смерть Иисуса отлична от повседневного человеческого умирания. Именно Иисусова смерть приводит к отмеченности жизни по вере. Ибо Христос «грехи наши Сам вознес Телом Своим на древо креста, дабы мы,

/173/

избавившись от грезов, жили для верности Завету» (1 Петр. 2, 24). Если грех порождает смерть (Рим. 5, 12; Иак. 1, 15), — ибо он есть отвержение подлинной жизни, — то тогда в Иисусовом несении греха и умирании во искупление его надо видеть смерть смерти. Его воля к любви в своем всемогуществе охватывает как жизнь, так и смерть. «Я имею власть отдать жизнь и опять принять ее» (Ин. 10, 18); «Я был мертв, и се, жив во веки веков, и имею ключи ада и смерти» (Откр. 1, 18). Греховный груз, понесенный в этой Смерти, придает умиранию Христа уникально-однократную значимость. Это умирание уже содержит в себе преодоление двуединства греха и смерти. Аналогично ап. Иоанн, пользуясь выражением «слава», говорит о единстве смерти Иисуса Христа и Его воскресения.

Воскресение, с которым Иисус Христос отождествляет Себя, — это бытие человека, от рождения до смерти включительно, а также и внутри бессмертной вечной жизни. Ибо что Иисус «умер, то умер однажды и навсегда для греха; а что Он живет, то живет для Бога. Так должны и вы» (Рим. 6, 10 и сл.). И как раз по причине этого «раз и навсегда», последней окончательности смерти, багателлизируется земная смерть: она включена в единственно истинно значимую Смерть. При этом остается, конечно, граница, которую нельзя размывать: «Пусть тело и подвержено смерти вследствие греха, дух же (pneuma, т. е. Богом руководимый человек) живет вследствие верности Завету» (Рим. 8, 10). «Духом», «животворящим Духом» (1 Кор. 15, 45) ап. Павел называет также воскресшего во плоти Господа. Потому-то он и ставит всю свою земную жизнь под знак «квази»-умирания: поскольку апостол участвует в смерти на кресте, он уже поставил себя под знак жизни. «Quasi monentes, et ессе vivimus» (2 Кор. 6, 9).

Мы не говорим здесь о земном законе бытия, об этом «умри и будь», благодаря которому мы бываем истинными гостями на земле. Речь идет о законе Богочеловека, Сообщающего его как Глава Своим членам.