Бальтазар фон, Ганс Урс «Без пролития крови не бывает прощения»

«БЕЗ ПРОЛИТИЯ КРОВИ НЕ БЫВАЕТ ПРОЩЕНИЯ»

Это изложенное в Евр. 9, 22 высказывание бесспорно, и все же вокруг него сложилась система подробных доказательств. Некогда в день искупления совершался, с участием священника, величественный ритуал, и при этом «не бескровный»: священник входил в святая святых и там приносил жертву «за грехи народа» (9, 7). Ритуал восходил к Моисееву Завету, который опять-таки был заключен «не без крови» (9, 18)— Моисей покропил ею скрижали, народ и скинию и при этом произнес слова, предвосхитившие евхаристию («Это кровь завета, который заповедал вам Бог», 9, 20). А если устремляться еще больше в глубину, то за всем стоит заповедь Бога, вложившего живую душу в обращающуюся кровь (Быт. 9, 4), из-за чего Он запрещает использовать кровь и допускает только на алтаре проливать ее, «чтобы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает» (или «через душу», содержащуюся в ней, Лев 17, 11).

Эта — все же обоснованная — аксиома, с одной стороны, служит разъяснению тайны распятия, но, с другой — в немалой мере и разрушает ее. Взятое из Ветхого Завета выражение «Ничто не совершается без крови» в одинаковой степени и действенно, и бессильно. Действительно, как может «кровь козлов и быков» (Евр. 9, 13), которая, согласно закону, «каждый год обновляет воспоминания грехов», «уничтожать грехи» в совести людей (10, 4)? И все же священники приносили в жертву исключительно животных, так как человеческое жертвоприношение запрещено законом, в том числе и самоубийство. Решение, с помощью которого могла бы быть преодолена тщетность Ветхого Завета, нельзя было предугадать заранее, поскольку Новый, окончательный Завет должен был в то же время быть исполнением Ветхого. Неумолимое требование, сохранявшееся до самого исхода Ветхого Завета, разбилось о стену своей невыполнимости. В Послании к Евреям едва ли удалось всесторонне и полностью осветить это неразрешимое противоречие.

Дело Христа описывается в послании как воскресение из этой логической смерти. Ибо между «символом» (греч. parabole, 9, 9), «образом и тенью» (8, 5) и исполнением в соответствии с ними пролегает пропасть, непроходимая понизу. Пропасть переступит лишь Тот, Который при своем воплощении говорит Богу-Отцу: «У Тебя нет благоволения к искупительным и всесожигаемым жертвам, но Ты дал Мне тело, и вот, Я выхожу, чтоб выполнить Твою волю». «По сей-то воле освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа», продолжает послание: Иисус Христос «со Своею кровию, однажды вошел во святилище» и «Духом Святым принес Себя непорочного Богу» (9, 12, 14). Бог дарует Сыну тело с живой кровью, а исполненный жизни Сын, одновременно и первосвященник, и жертва, совершает приношение Своего тела в превечном Духе и жертвует им Сам, хотя Его заклание и свершили смертные люди.

/55/

Вот почему воспоминание-служение «драгоценной крови» не может быть поручено народному благочестию. «Свою кровь», изливаемую в «превечном Духе», истинный Первосвященник подносит Отцу, и — «раз и навсегда», что означает: «и ныне». Тем «приобрел для нас вечное искупление» (9, 12), «для служения Богу живому» (9, 14). И сия-то «кровь нового и вечного Завета» ежедневно нам является в евхаристии, и она, обладая жизненной силой, обтекает тело и члены Христа и сообщает всем частям одну-единую жизнь. Надо оставить спекуляции о том, что воскресшее тело будто бы неспособно к истечению крови. Надо отвести все обвинения от Катарины Сиенской, учительницы Церкви, которую обвиняли в неумеренном воображении, ибо она видела живую кровь Христа постоянно омывающей от грехов Церковь и весь мир. Ведь и в Апокалипсисе святые «омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца» (Откр. 7, 14; ср. 1, 5).

Катарине пришла в голову странная мысль спросить Господа, почему по Своей смерти Он еще позволил пронзить Себе сердце. Ответ был таков: «Потому что Моя верность роду человеческому не имеет конца, хотя временным и конечным является перенесение Мною страстей и мук. Я возжелал, чтобы, взирая на Мое отверстое сердце, вы. постоянно проникали в его тайну. Да будет вам ясно, что Моя любовь превосходит все, что Я обнаружил Моими конечными страстями на кресте. Природа, тогда страдавшая во Мне, воплощенном Слове, была в состоянии перенести их, поскольку в ней соединились бесконечное, Божественное, и конечное, человеческое, начала,— поскольку Слово Божие было лишь облечено в человеческие одеяния. Одна природа проникала в другую и смешивалась с ней, отчего превечное Божество также впитало в Себя временные страдания, приняло их на Себя великой любви ради. Отсюда такое деяние и является бесконечным. Если бы оно не было вечным, то не был бы восстановлен род человеческий, в который входят как ныне живущие люди, так и уже умершие и еще только грядущие в жизнь. Равным образом и падший человек под тяжестью прегрешения не смог бы подняться, если бы не было даровано это непрекратимое крещение кровью. Все это Я и открываю вам, когда вы видите Мою отверстую грудь» (Диалог, II, 2, 78).

Сколь велико значение этой бытийно бесконечной Божественной раны, этой живой крови, продолжающей изливаться и по ту сторону смерти! Мы начинаем понимать причину невидимости стигматов Катарины. А выражение «не без пролития крови» на христианском языке означает: все приносящее плод — предполагает пронзенность; цельный организм, с внутренним кровообращением, не плодоносит; живое начало должно выйти наружу, и «лучше» из центра, поддерживающего ток жизни. Как бы иначе создалось мистическое Тело Христово?

/56/