Поиск авторов по алфавиту

Автор:Федотов Георгий Петрович

Федотов Г.П. Фельдфебеля – в Буало

Разбивка страниц сделана по: Г. П. Федотов, II т.,  Россия, Европа и мы. Сборник статей. YMCA-PRESS, Paris, 1988

 

ГЕОРГИЙ ПЕТРОВИЧ ФЕДОТОВ

 

ФЕЛЬДФЕБЕЛЯ – В БУАЛО

(«Новая Россия», № 2, 1936 г.)

 

Новый курс в России торжествует по всем углам и закоулкам.

Не совсем только видно отсюда, как его сле­дует понимать. Как определить новое направление генеральной линии? Куда оно ведет: вперед, назад или делает зигзаги? Последние веяния в художе­ственной политике (в СССР есть и такая) сбивают с толка.

Всем памятно, как один советский компози­тор, опера которого давно шла в государственных театрах, считаясь образцом революционного искус­ства, пал жертвой нового курса. В один прекрасный день анонимная статья «Правды» обрушивается на несчастного. Его произведение разоблачается как сплошная футуристическая какофония, против­ная и классической мелодике, и социалистическому реализму. Этого было достаточно, чтобы органи­зованное собрание музыкантов произвело инкви­зиционный суд над своим коллегой и осудило его без милости. Музыкальная карьера Шостаковича окончена — разумеется, если он не пожелает при­способиться к новым требованиям господ.

325

 

 

Этот случай не одинок. «Правда» открыла си­стематический поход против левого искусства: про­тив футуризма, зауми, «штукарского формализ­ма», которые извращают революционную литерату­ру. Неясно, как быть с Маяковским: с одной сторо­ны, футурист, с другой — сам Сталин похвалил не­давно. Выходит неувязка. Но общий смысл приказа ясен: пишите просто, без вывертов, как классики писали, чтобы каждый рабочий (и сам Сталин) мог понимать вас.

Один из лучших критиков в эмиграции увидел в этом новом литературном нажиме дух комму­нистической реакции. Он обратил, очевидно, внима­ние на политическую форму нового эстетического диктата: покушение на свободу искусства. Так как коммунизм в России есть, несомненно, удушение свободы, то легко впасть в ошибку (и в нее впада­ют почти все наблюдатели русской жизни), заклю­чив, что всякое удушение свободы есть рецидив коммунизма. Неправильность этого заключения бро­сается в глаза. Россия не переживала до сих пор ни­какого, даже частичного освобождения. Она живет, по-прежнему зажатая в кулак. Меняется, и меня­ется радикально, само содержание фельдфебель­ских приказов, само направление диктатуры. И здесь не всегда легко разобрать, какой смысл име­ет каждый новый лозунг: революционный или контр­революционный. Остатки марксистской словесности окутывают все дымовой завесой.

В данном случае смысл нового художествен­ного похода нам представляется ясным. Прежде всего, это возврат к здравому смыслу. Его нужно ставить в связь с общей линией культурной реста­врации. Возвращение к русской грамматике, к русским классикам, к дореволюционной школе — все это, прежде всего, есть возвращение к здравому смы­-

326

 

 

слу. Русская революция была не только социаль­ным, классовым восстание. Ее «планетарное» соз­нание хотело перевернуть все вещи вверх ногами. Все угнетенное, «пролетарское» в культуре подни­малось наверх: все левые течения в искусстве, все неудачливые или фантастические теории в науке. Полунаучные домыслы Марра, полусумасшедший бред Н. Морозова имели свой час торжества. Все долж­ны были учиться ходить на голове. Нельзя отрицать, что именно это обстоятельство заставило приветство­вать революцию многих поэтов и художников. На­стоящий пролетарий ворчал, просветительные гос-фабрики кормили его передвижничеством, но почет­ный угол оставался за левым искусством. Револю­ционная совесть мешала выгнать его за дверь.

Теперь, когда революции объявлена война, ког­да леваков гонят всюду: в политике, в марксистской теории, в исторической науке, нет ничего удивитель­ного, что пришел последний час и для революцион­ного искусства.

«Правда» права во многом — что греха таить? Много было фальши, штукарства в революционной художественной левизне. Если остаться в пределах литературы, то напряженная, патетическая форма — наследие символизма, — искусственное отстранение жизни, формальный и абсолютно пустой внутри ми­стицизм должны были прикрывать наготу револю­ционного содержания, убожество которого не вы­держало бы дневного света честного реализма.

Но здравый смысл, по которому, действитель­но, изголодалась Россия, палка о двух концах. Здра­вый смысл лишь обманно выдает себя за общечело­веческий. Чаще всего это просто старый смысл: при­вычный быт, последний органический стиль жизни и культуры, последний привал перед новым вос­хождением.

327

 

 

Возвращение к здравому смыслу, поэтому, может быть синонимом реставрации. Для России, вот уже четыре десятилетия мчащейся по револю­ционным рытвинам, здравый смысл это возвраще­ние к эпохе Александра III. В искусстве опасные стороны этой реакции всего нагляднее.

Здравый смысл чудесная вещь в политике, в хозяйстве, в жизни — всюду, где большевики наго­родили фантастические облака бреда. Неплохая вещь и в эмпирической науке. Но высшая культура, хотя бы математика, начинается с преодоления здра­вого смысла. Искусство, в которое бред (мечта) входит необходимым ингредиентом, от избытка здравого смысла умирает.

Проблема левого искусства в России имеет и свою социальную сторону. Ведь искусство, как и вся жизнь, целиком обобществлено. Нет театров, кроме государственных. Рабочий люд, который заполняет театры, содержащиеся на его кровные рубли, имеет право требовать, чтобы государство давало ему здоровую, простую пищу — по его зубам и желудку. Бесчеловечно угощать его эксперимен­тами — понятными, может быть, лишь одному автору.

В буржуазном обществе жертвы в борьбе за новое искусство несут свободная богема и меценат. Ни той, ни другого не существует в социалистичес­ком государстве. Отсюда грозная опасность для куль­туры. Я не говорю, что она неустранима. Она долж­на быть устранена. Государство должно провести четкую грань между тем, что оно обязано делать для народа, и тем, что оно обязано не делать, а тер­петь — для вечности: для безграничных и таинствен­ных требований человеческого духа. Университет и исследовательский институт, книга для народа и книга для немногих, народный театр и театр «аван­гардный» — и то и другое должны найти себе место

328

 

 

в рамках социалистической культуры, если вооб­ще культура должна жить.

Но это большая тема будущего. Сейчас я спра­шиваю себя, подлинно ли поход на левое искусство в России вызывается заботами о духовном хлебе для масс. Признаюсь, я этому не верю. Сейчас ме­нее чем когда-либо Сталин думает об интересах этих масс. В то время, когда выжимают весь пот из рабо­чего стахановским тэйлоризмом, откуда эта чут­кость к его художественным вкусам? В России все творится для сильных, для нового отбора, новых господ жизни. Искусство тоже должно приспособ­ляться к их вкусам.

Моя гипотеза: Шостакович погиб потому, что его музыка не нравится Сталину. Больше ничего. За анонимными передовиками «Правды», как и за всем в России, стоит сейчас одна и та же мрачная, но пытающаяся улыбаться, фигура. Его воля, его вкусы, его личные капризы определяют все. Сталин недаром считается любителем театра, недаром любит бывать на литературных вечеринках. На беду артис­тов он пристрастился к заманчивым для его полу­дикой натуры блюдам. Здесь его революционный аскетизм дал трещину. Нельзя безнаказанно изо дня в день слушать музыку и быть «хорошим марксис­том». Россия может быть благодарна театру, разло­жившему Сталина, но бедный театр первый прино­сится в жертву.

Современная эпоха в России имеет много поло­жительных черт. Новые сдвиги по содержанию сво­ему соответствуют потребностям жизни. Но все, самое ценное и бесспорное, в России покупается за счет свободы. Никогда еще в самые жестокие вре­мена коммунизма диктатура не сжимала так своей петли. Перед удушением искусства останавливался Ленин и в те годы, когда разрушался университет.

329

 

 

В то время, если не ошибаюсь, с 1925 года — когда ЦК партии принялся обсуждать вопросы искусства, он ограничивался общими директивами. Советские цензоры проводили их на практике. Теперь впервые мы видим, что политическая газета выносит приго­воры художникам и писателям, и этот приговор при­нимается, без апелляции. Художники спешат прово­дить их в жизнь, топча ногами своих впавших в опа­лу товарищей. До такого позора еще не доходила Россия.

Старый режим неоднократно пытался осущес­твить угрозу Скалозуба и дать России «фельдфебе­ля» в «Вольтеры» для насаждения или искоренения наук. Революции выпала на долю сомнительная честь дать своего «фельдфебеля в Буало»: в непогреши­мого судью художественного вкуса.

Недавно Сталин сек Бухарина за щедринский взгляд на Россию. Сейчас сам Сталин вписывает новую, самую яркую главу в историю города Глупова. Но мы даже не в силах смеяться.

330

 


Страница сгенерирована за 0.17 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.