Левицкий С. А. Предисловие

Уже сам факт появления книги Лосского о До­стоевском вызовет большой интерес, ибо имя Лосско­го пользуется широкой известностью не только среди русских, но и среди иностранных его читателей и по­читателей. В своих многочисленных и фундаменталь­ных философских трудах Лосский построил систему мировоззрения, отличающуюся классической четко­стью и последовательностью мысли.

Для русской философии главное значение Лосско­го заключается в том, что он явился первым русским мыслителем, которому удалось создать внутренне цельную и внешне законченную систему философско­го мировоззрения. Он совершил тот высший синтез «полноты духовных созерцаний Востока с логическим совершенством западной формы», который намечал в своих гениальных набросках Вл. Соловьев. Но значе­ние Лосского не исчерпывается его заслугами перед русской мыслью. Его новая гносеологическая теория интуитивизма, впервые выраженная им в «Обоснова­нии интуитивизма» (1906) и развитая затем в «Чувст­венной, интеллектуальной и мистической интуиции» (1938), имеет эпохальное значение и для мировой мы­сли. Ибо Лосскому удалось совершить новый коперниковский переворот в гносеологии, в направлении преодоления дуализма между сознанием и бытием в акте интуиции, как «созерцания предмета в подлин­нике». Если Бергсон блестяще описал интуицию, то Лосский дал подлинное «Основание интуитивизма».

В книге «Мир как органическое целое» (1917) Лос­ский, руководствуясь идеей об «имманентности всего всему», построил новую систему метафизики, назван­ную им «органическим идеал-реализмом». Вырабо-

I

танное им в этой книге понятие «субстанционального деятеля», безусловно, войдет в философский обиход будущего. В книге «Свобода воли» Лосским дана иск­лючительно смелая, остроумная и глубинная концеп­ция философского индетерминизма. В книгах «Цен­ность и бытие» (1931) и в недавно изданном труде «Условия абсолютного добра» (1947) Лосский дает свою теорию ценностей и свою «теономную этику», основывающуюся на усмотрении верховенства рели­гиозных ценностей и дающую углубленный анализ структуры нравственных актов. Остальные работы Лосского мы можем привести лишь в порядке перечи­сления.

Необходимо отметить органичность философско­го пути Лосского: от гносеологии и логики он шел че­рез метафизику и теорию ценностей к этике и религи­озной философии. В лице Лосского русская теорети­ческая философия принесла свой самый зрелый плод.

Интересно, что почти все крупнейшие русские фи­лософы как бы считали своим долгом писать книги о Достоевском. Именно русским философам более, чем профессиональным литературным критикам, обязаны мы лучшими книгами о величайшем русском художе­ственном гении. Мало того, Достоевский был по су­ществу впервые по достоинству понят и оценен имен­но философами — создателями русского религиозно-философского Ренессанса, т. е. тем поколением, кото­рое было затронуто и пронизано влиянием Достоев­ского и Вл. Соловьева, и в котором, после позитивистической духовной летаргии проснулась жажда ду­ховного, в том числе философского творчества. При этом Розанов и Мережковский, отчасти Лев Шестов, почти что начали свою творческую деятельность с ис­следований о Достоевском, а Бердяев и Булгаков на­писали свои исследования в процессе становления их философского миросозерцания. В отличие от них, Лосский занялся Достоевским значительно позже то­го, как он написал свои основоположные философские труды.

II

В книге Лосского обращают на себя внимание две черты: ее энциклопедический и синтетический харак­тер. В первых трех главах «Основные черты характе­ра Достоевского», «Религиозная жизнь Достоевского», «Перерождение убеждений» дан, вероятно, самый об­стоятельный, и при том проникновенный анализ ха­рактера писателя, и прослежена с необычайной тща­тельностью его духовная биография. Эти главы дают богатейший материал — и больше чем только мате­риал, для понимания и изучения личности писателя. Лосский использовал для своего труда, можно сказать, все материалы, которые только можно было «раско­пать» в условиях эмиграции, при этом сам образ До­стоевского воссоздан им с большим архитектоничес­ким искусством.

В дальнейших главах «Абсолютное совершенство», «Теодицея Достоевского», «Мировое зло», «Значение страдания» и др. Лосский дает психологически тонкую и философски глубокую интерпретацию основ рели­гиозного миропонимания писателя. После трудов Мережковского, Розанова, Бердяева, Иванова и др. труд­но, как будто, сказать что-либо принципиально новое о мировоззрении писателя. Однако, можно утверж­дать, что Лосскому удалось дать наиболее полную па­нораму мировоззрения Достоевского: его книга сво­бодна от многих односторонностей, в которые соблаз­нительно впасть при философском анализе его твор­чества. В противоположность Мережковскому и Ро­занову, излишне иррационализировавшим и без того иррациональный мир Достоевского, и, пожалуй, че­ресчур подчеркивавшим хаотическое начало в нем, Лосский освещает Достоевского примиряющим в «вы­сшей гармонии духа» светом своего целостного разу­ма. Отнюдь не умаляя трагического характера миро­ощущения писателя, он не абсолютизирует его «фило­софии трагедии», не стремится сделать из Достоев­ского стопроцентного экзистенциалиста. Глубоко проникая в темные глубины мира сознания писателя, он не заражается теми «соблазнами свободы», против

III

которых и сам писатель, может быть, не выработал при жизни достаточного иммунитета, и которому в известной степени поддавались такие представители трагического мироощущения как Шестов и Бердяев. Нельзя отрицать, что Бердяев и Вяч. Иванов, как лю­ди профетического духа, в высшей степени созвучны Достоевскому. С другой стороны, их толкование До­стоевского нередко чересчур субъективно и тень их собственного трагического мировоззрения (особенно у Бердяева) иногда заслоняет гармонический катар­сис («осанну»), к которому все-таки был устремлен дух писателя.

Лосский именно и стремится вскрыть ту «невиди­мую гармонию», ту «осанну», которая составляет серд­цевину мировоззрения писателя, несмотря на все види­мые «горнила сомнений» и трагические раздвоения сознания в нем. Там, где Лосский не мог найти до­статочной опоры для такого синтеза в мировоззрении писателя (например в проблеме теодицеи), он стано­вится на твердую почву в своем собственном мировоз­зрении, стремясь показать, что Достоевский не дал «синтетических» формулировок только потому, что он не был профессиональным философом, что, впрочем, более чем компенсируется гениальной и философски-значимой диалектикой его художественных образов. Пользуясь таким методом, Лосский находит в Достоев­ском не только выразителя антиномий «Содома и Ма­донны, человекобога и Богочеловека», но прежде все­го христиански-православный «Столп и утверждение истины». Истолковывать Достоевского в духе траги­ческого мировоззрения гораздо благодарнее и лите­ратурно эффектнее, чем видеть в нем, сверх того, ут­вердителя истинно христианского миропонимания. Труднейшая задача для моралиста — апология Добра без налета скуки, — удалась Лосскому самым блестя­щим образом. Приводим слова самого автора по это­му поводу: «Этический скептицизм, сопутствуемый бо­лее или менее остроумными отрицаниями, более эф­фектен, чем защита положительных учений. Он при-

IV

­дает человеку видимость глубокого ума. Повседнев­ное добро, без которого даже и одного дня не про­жить, привычно нам, как воздух, поэтому мы и не уме­ем ценить его по достоинству».

В свете гармонического мировоззрения самого фи­лософа мы прозреваем «невидимую гармонию», кото­рой освещено изнутри творчество Достоевского, луч­ше и полнее, чем в труде какого-либо иного исследо­вателя, что особенно ценно в наше время, когда так принято говорить о хаосе и дисгармониях, якобы со­ставляющих главную характеристику «русской души», особенно в лице Достоевского.

Духовные снобы, вероятно, найдут книгу Лосского недостаточно парадоксальной и потому недоста­точно экстравагантной. Но и они не смогут отрицать ценности мастерских анализов, сделанных Лосским.

Главное же — помимо своей информационной и философской ценности, эта книга имеет огромную во­спитательную ценность. В Лосском мы чувствуем не только исследователя Достоевского, но и духовный гармонический центр, мыслителя, примиряющего сом­нения ума и запросы веры в своем собственном хри­стианском миропонимании. А писать о Достоевском без опоры в своем собственном мировоззрении — зна­чило бы написать «разыгранный фрейшиц перстами робких учениц». О Достоевском можно сказать то же, что было в свое время сказано о Канте: «Понять До­стоевского значит выйти за его пределы».

Но именно потому, что Лосский сам преодолел в своем мировоззрении даже самые утонченные соблаз­ны ума, ему удалось дать исключительно мастерские анализы «отрицательных героев» Достоевского, — Ивана Карамазова, Вермилова, и, особенно, Ставрогина, которого он, вслед за Вяч. Ивановым, лишает «гор­до-демонического» ореола. (Лосский использовал здесь свой собственный этюд «О природе сатанинской по Достоевскому», напечатанный в тридцатых годах в «Современных Записках»).

V

В противоположность большинству исследовате­лей, односторонне сосредотачивавшихся на анализе от­рицательных героев, Лосский посвящает большое вни­мание анализу положительных героев. В особенности его анализ характера и смысла судьбы князя Мышки­на выполнен им с большой тонкостью.

Ссылаясь на исследования психиатра Осипова, Лосский приходит к парадоксально звучащему теперь утверждению, что даже отрицательные герои Достоев­ского — отнюдь не душевно-больные, а только «невро­тики», и что в творчестве писателя дано достаточное количество душевно вполне нормальных лиц. Таким образом, он подрывает установившийся односторон­ний миф о Достоевском, как о больном гении.

В противовес распространенному взгляду на пи­сателя, как на «проповедника страдания», Лосский справедливо утверждает, что «проповеди патологиче­ской любви к страданию у Достоевского мы нигде не находим. Там, где он возвеличивает страдание, он имеет в виду страдание, как неизбежное следствие нравственного зла, очищающее душу от этого зла».

В предисловии не место давать отчет о всех осо­бенно ценных сторонах книги Лосского. Поэтому мы заканчиваем наш краткий обзор выражением уверен­ности в том, что в книге Лосского о Достоевском даже и взыскательному читателю откроется много нового и поучительного, и многие старые истины духа пред­станут ему в новом свете.

Книга Лосского о Достоевском — одна из лучших книг, когда-либо написанная на эту вечно актуальную тему.

С. Левицкий

VI