Поиск авторов по алфавиту

Автор:Бальтазар фон, Ганс Урс

Бальтазар фон, Ганс Урс Все дороги ведут к кресту

 

 

PARIS

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

 

Г.-У. фон БАЛЬТАЗАР

 

ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ К КРЕСТУ


Всякое новое духовное течение как внутри Церкви, так и за ее пределами должно поверяться непреложным кри­терием Креста.

Мы хотим поговорить здесь о различных путях пережи­вания христианами их веры, т.е. о том, что принято называть «духовностью», в какой бы форме — старой или новой — она ни проявлялась. Духовность есть не что иное, как экзистенциаль­ный способ проецирования основного содержания веры на повседнев­ную жизнь. Поскольку каждый человек как духовное единство являет собой уникальное подобие несравненного Божественного единства, а также и потому, что каждый христианин, призванный к общению в святости, призывается к подражанию несравненному Учителю также неповторимо-индивидуальным образом, духовных путей будет столько же, сколько и христиан.

Есть много духовных путей, которым присущи родственные черты и которые могут быть отнесены к типам «духовности» с более или менее четкой характеристикой. Однако эти разные типы духов­ности не должны быть отделены друг от друга глухими стенами; напротив, между ними происходит обмен и взаимопроникновение, ибо все они — лишь вариации одного и того же подражания Христу, о котором Он Сам говорил в Евангелии и которое вменял всем лю­дям. И если иногда Он обращался с тем или иным требованием прежде всего к Своим ученикам, то лишь для того, чтобы быстрее подгото­вить их к тому, что им самим позднее предстояло возвестить всему народу: «и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях». Слова Иисуса, обращенные к ученикам, уже сами евангелисты считали пред­назначенными для всех: «если кто хочет идти за Мной, отвергнись

19

 

 

себя и возьми свой крест и следуй за Мною» (Мф. 16.24; Лк 9.23). И в дальнейшем в наших размышлениях о месте Креста в типах церковной духовности мы будем исходить именно из этих слов.

Предпосылки целостной теологии Креста

Мессия Израиля, чья основная задача состояла в том, чтобы собрать воедино народ Божий, обратить его и приобщить к исполне­нию решающей миссии, потерпел поражение; и Крест Христов, явив­шийся непреодолимым камнем преткновения, должен был поглощать все мысли учеников и современников Спасителя как неизъяснимая загадка, от решения которой зависело все их дальнейшее существо­вание. В свете пасхальных событий стали выявляться отдельные эле­менты разгадки, которые довольно быстро были синтезированы в богатых и многообразных обобщениях великих новозаветных тео­логов - ап. Павла и ап. Иоанна. Изложенная синоптиками с опреде­ленных позиций история Страстей Господних очень рано преврати­лась в целостный рассказ, который резко отличается от «подробной предыстории» общественной жизни Иисуса; эта жизнь, которую си­ноптики описывают, исходя из ее кульминационной вершины, пред­ставлена в Евангелиях как сознательное движение Спасителя к Иеру­салиму, навстречу страданиям, предсказанным и предвиденным. Несомненно, что в решении загадки большую роль сыграло пророчест­во Исаии о Служителе Господа, Который заменит собою весь народ. Слова Самого Спасителя о том, что Он пришел, чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мк. 10.45, а также Тайная Вечеря), свидетельствуют о полном понимании Им всего зна­чения Своих страданий. К этому нужно еще добавить — экзегеты часто об этом забывают, — что Сам Иисус относил Себя к тем пророкам, которым Господь заранее открыл безуспешность их пророческой миссии и которым, тем не менее, было суждено исполнить ее до конца при ясном осознании безысходности своего положения. Если помнить об этом, то не останется никаких сомнений в том, что вся жизнь Иисуса была устремлена к Его «часу», о котором Он так часто гово­рил, которого Он ожидал как величайшего завершения Своего долга, к «часу», о котором Он в то же время скорбел, «часу Отца», «часу», ускорить приближение которого Он не хотел, о котором Он сказал: «теперь — ваше время и власть тьмы» и который обрушился на Него с такой неимоверной жестокостью, что не хватило Ему собственных сил противостоять ей и Он молил Господа об избавлении от невыно­симого испытания («с сильным воплем и слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти». — Евр. 5.7) и в ужасе

20

 

 

хотел отвести от Себя чашу, символизировавшую, по ветхозаветным представлениям, весь гнев Божий на грешный мир, Страсти Господа, на всей своей полноте — вплоть до непостижимого «зачем?», произ­несенного оставленным всеми Иисусом, вплоть до Его последнего предсмертного вопля, — Представляют собой некое непосильное тре­бование, т. е. некое бремя, которое нельзя выдержать лишь с по­мощью естественных человеческих усилий, бремя, которое после биче­вания, тернового венца и Крестного пути Иисус в состоянии полного изнеможения пережил как непереносимое.

Разве вес сказанное не исключает для нас возможности подража­ния? Ап. Павел мог говорить, что он сораспялся Христу (Гал. 2.19), что он носит язвы Господа Иисуса на теле своем (Гал. 6.17) и даже что восполняет во плоти своей недостаток скорбей Христовых (Кол. 1. 24), и вместе с тем с содроганием отвергать самую мысль о том, что он, Павел, а не Христос был бы распят за Коринфян (1 Кор. 1.13). Когда сыновья Зеведеевы на вопрос Иисуса: «Можете ля лить чашу, которую Я буду пить?» - легкомысленно н самоуверенно ответили: «Можем», Иисус подтвердил им, что, действительно, «чашу Его они будут пить» (Мф. 20.23); Иисус возвестил ученикам, что им за их любовь к Нему как особая благодать будет дана та же судьба, которая постигнет Его Самого. В сущности, это означает, что Страсти Господни кладут начало их собственным страданиям, уже заранее включая их в себя и делая посильными, как существование целого включает и делает возможным существование части, которая, как бы ни была мала, тем не менее составляет какую-то долю целого к заранее в нем предусмотрена. Речь может идти о внешних гонениях, которые кого-то даже приведут к смерти, т. е. о ненависти мира, потому что мир возненавидел и Иисуса (Ин. 15.20-25); но эти слова могут предпола­гать и внутреннее состояние, вершиной которого явилось принесение Иисусом Своей жизни в жертву, состояние, которое должно привести истинного ученика Христова к соответствующему духовному пере­живанию умирания со Христом и во Христе. «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев» (1 Ин 3.16); «... кто не возненавидит и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14.26). Понятно, что никаких естественных человеческих сил не может хватить не только для удовлетворения таких требований, но и для попыток в этом направлении; речь здесь идет о таком состоянии, при котором растворенной а любви вера в Иисуса становится главной силой в чело­веке и побеждает в нем все то, что духовно и физически противится заповедям Иисуса.

Нельзя забывать, что в Новом Завете Крест как искупление греха мира является также главным проявлением троической любви Бога.

21

 

 

Отец так возлюбил мир, что отдал Сына Своего для спасения мира (Ин. 3.16; Рим. 8.32), и Дух Святой — Божественная обоюдная любовь Отца и Сына — осуществляет это спасение. Следовать по пути Христа - пути, проходящему через Голгофу, — возможно лишь с убеждением, отчетливым или подспудным, что в основе этого, ведущего на Крест, пути лежит абсолютная Любовь, как бы ни была она скрыта страда­ниями. В свете того, что апостол говорит о себе самом, мы видим, что эта истина стала для него совершенно ясной; он постиг, что имен­но его страдания, страдания последователя Христова, более чем все прочие его усилия вместе взятые, причастны к той преизбыточной любви, которая скрывается в страданиях Самого Христа. И потому апостол охотно «хвалится своими немощами», «благодушествует в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Хрис­та», «чтобы обитала в нем сила Христова», «ибо когда я немощен, тогда силен» — как христианин, проповедник и свидетель (2 Кор. 12. 9-10).

Крест как основа существования

Крест, так глубоко укорененный в жизни последователей и подра­жателей Христа, укоренен в ней совсем иначе, нежели в жизни Самого «Предтечи» (Евр. 6.20). Если для Иисуса в Его земной жизни Крест находился впереди, то ученик может следовать тем же путем благо­даря силе Воскресения. Если бы не было за его спиной Креста Христо­ва — как основы христианского существования, — он и не мог бы строить свою жизнь на этой основе. В радости «обретения себя во Христе» Павел восклицает: «Я хотел бы постичь, как можно стать причастным к Его страданиям, я хотел бы уподобиться Ему в Его смерти, дабы, если это возможно, достигнуть воскресения мертвых» (Фил. 3.10). Во всей жизни своей христианин исходит из Креста Хрис­това (будучи крещением «погребен с Христом в смерти». – Рим. 6.4), чтобы следовать за Христом до Креста, ибо он, христианин, уже воскрешен вместе с Ним (Еф. 2.6).

Таким образом, для христианина Крест и Воскресение являются не отдельными, изолированными друг от друга историческими мо­ментами, а основным принципом, который управляет всем и опреде­ляет все в его жизни. Христианин должен и может каждый день нестисвой крест, но одновременно он призван в каждый свой день, «если он (христианин) воскрес со Христом, искать горнего, где Христос сидит одесную Бога» (Кол. 3.1). Два фактора — смерть и днем вос­кресение в «новом человеке», в «новом творении» определяю! в христианине все его существо. Углубляясь во все это, можно ска­зать иначе: существо христианина как часть мистическою тела

22

 

 

Христова, т. е. Церкви, определяется образом присутствия Христа в Церкви, т. е. Евхаристией, которая сама является образом присут­ствия принесенного в жертву тела и излитой крови, но уже не голгофской кровавой жертвы, совершенной однажды и на все времена, а жертвой бескровной и вечной. Смерть и Воскресение являются также основными категориями существования вечного Христа, «Агнца», «предназначенного еще прежде создания мира» к закланию (1 Петр 1.20). Мы должны рассматривать это положение в перспективе Святой Троицы. В вечном блаженстве троичного Бога, возжелавшего этот мир изначально и предусмотревшего изначально, как только что было сказано словами ап. Петра, его искупление «безгрешным Агн­цем», есть два нераздельных и вечных аспекта: готовность Отца, Сына и Святого Духа к полной самоотдаче — т. е. ко Кресту, и, одно­временно, уверенность в Воскресении. Но при этом голгофская крестная оставленность не только не нарушила внутритроичной жиз­ни, но до конца выявила всю ее глубину. Отзвук этого в христианской жизни мы находим в Евангелии: страдание за Христа, каким бы невы­носимым оно ни казалось в момент приближения, тем не менее окру­жено ореолом радости, хотя радость эта и неисследима, «ибо кратко­временное легкое страдание наше производит в безмерном преизбыт­ке вечную славу» (2 Кор. 4.17). «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ин. 16.21). Эта тайна страдания, когда невыносимая боль растворяется в преизбытке абсолютной радости, в конечном счете, не может быть «объяснена» в физиологических категориях и постигается только в теологии Троицы.

Именно поэтому мы имеем полное право отличать ту многообраз­ную человеческую деятельность, что связана с разными религиями и мировоззрениями и надо признаться, здесь есть и свои положи­тельные стороны, — от того, что в Евангелиях обозначается как следо­вание Кресту. К тому, что называют аскезой (греческое слово «аскео» означает «упражняться», прежде всего в спортивном смысле), очень часто прибегают ради избранной самим человеком цели, которая мо­жет быть гигиенической, моральной, а также и религиозной. Следова­ние Кресту требует от христианина самопожертвования. И такое самопожертвование может быть так или иначе связано с определенной аскетической стороной, самодисциплиной и добровольным отказом от тех или иных вещей. Тем не менее связанное с последованием Кресту самопожертвование и аскетика лишь частично совпадают друг с другом. Вполне может оказаться, что буддист, преследуя цели, которые считает религиозными, будет проводить образ жизни аскети­чески намного более строгий, чем христианин. Однако буддист

23

 

 

направляет свои усилия к цели, которую определил себе сам (даже если при этом он следует наставлениям учителя), в то время как образ последования Христу предложен христианину Самим Богом. В первом случае отрешение в некотором смысле становится само­целью (удаление от земного, беспокоящего душу человека, чего нет в христианстве, ибо Крест никогда не является самоцелью, но лишь способом искупления мира и источником духовной силы, стяжаемой в общении с Искупителем.

Тем более не следует смешивать «тренинг» с христианским последованием Кресту. Ибо хотя христианское последование Кресту и тре­бует определенного упорства, дабы «устоять до конца», однако такое желание устоять и не подвергаться опасности упасть (1 Кор. 10.12) есть нечто иное, чем тренировка ради достижения какой-то новой возмож­ности. И тут также обе сферы могут в чем-то совпадать, скажем, в духовных упражнениях, направленных на достижение самоконтро­ля, когда человек настойчиво силится избегать каких-то ошибок. Но христианин делает это не ради развития «волевой мускулатуры», а для того, чтобы меньше оскорблять Бога и приблизиться ко Христу.

Крест и то, что Спаситель называл «ненавистью к душе своей», не имеют ничего общего с т. н. деперсонализацией, самозабвенным обезличиванием, которое может быть идеалом как в восточных религиях, так и при служении любым земным целям, например поли­тическим — довести ракету до цели и вместе с ней взлететь в воздух или жить и умереть ради лозунга той или иной партии. Последование Христу - это всегда призыв, обращенный к человеку; и этот призыв во всей своей полноте раскрывается именно на Кресте, на том Кресте, на который христианин восходит, следуя по стопам Иисуса. Здесь путь христианина резко расходится с другими путями предельной жертвенности, примеры которой были приведены выше, и путь хрис­тианина в корне отличается от любого иного нехристианского пути.

Крест как историческое событие, случившееся один-единственный раз, и как выражение этого события в жизни Церкви и жизни церков­ного человека всегда связан с евхаристической темой «за вас и за многих». Действительно, можно сказать, что это «быть ради», а с ним и Крест и Евхаристия изначально присутствовали в жизни Иисуса («нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес») как основной внутренний смысл всего Его существования, смысл, который полностью раскрылся вовне, в Страстях, что было поистине необходимо. Когда христианин, да и вообще всякий человек добро­вольно принимает страдание, тяжким грузом ложащееся на его плечи, и когда он принимает это страдание именно «ради других, ради мно­гих» - даже если он и не отдает себе в этом отчета, тогда оно, это страдание, эта глубочайшая реальность, которая сопровождает все его

24

 

 

существование, наполняется действенной мощью. И все это — на уров­не куда более глубоком, чем тогда, когда человек, отрекаясь от того или иного, старается достичь целей обособленных и конечных. Ибо человек, идущий на полную самоотдачу ради достижения своей цепи, ради самого себя, стремится отвести Крест, впечатанный в саму ткань человеческого существования как своего рода водяной знак, преодолеть или, по крайней мере, смягчить человеческое страдание, стон которого слышен по всей земле. Но если такой человек желает полностью убрать этот впечатанный в наше существование знак — страдание, ему придется разорвать саму ткань бытия. Ибо в нашем отвернувшемся от Бога мире знак этот — Крест есть знак любви Бога, т. е. знак жизни Бога, Который «возлюбил Своих сущих в мире, до конца возлюбил их» (Ин. 13).

 

Различные «виды духовности» и Крест

Поэтому необходимо, чтобы основная истина, истина Креста, подобно крови наполняющая весь организм в целом, непрестанно орошала каждый орган, каждую часть мистического Тела. И нельзя допускать, чтобы в отдельных его частях, ранее обильно орошавших­ся, происходило «уплотнение артерий» и ткани теряли бы свою жизне­способность.

У великих традиционных орденов связь с целостным кровообра­щением очевидна, и прежде всего там, где Крест Христов воспринима­ется не в сугубо личной плоскости, а как событие, постоянно совер­шающееся в Церкви: ведь сама она — тоже распятое мистическое Тело (в этом смысле любовь к ней неотделима от любви к Самому Хрис­ту); поэтому только она может и должна подводить своих членов к Кресту, что предполагает и пробуждает состояние, обозначаемое как единодушие с распятой Церковью. Все это совершенно очевидно, если речь идет о Франциске с его стигматами и его почитанием церков­ной иерархии; это не менее очевидно в отношении ордена, к которому принадлежала Екатерина Сиенская, глубоко переживавшая союз Христа с Его Церковью, Невестой) нуждающейся в постоянном очище­нии посредством изливающейся крови Христа; не возникает проблем и в отношении Терезы Великой, той, которую пронзил серафим и которая увидела свою задачу в помощи Церкви, ослабленной Рефор­мацией; это ясно и в отношении дела Игнатия Лойолы: игнатиевское видение уничиженного и умершего в общем презрении Господа на­столько вдохновило многих истинных учеников Христа, что они всту­пили в организованное Игнатием «Общество Иисуса» (орден иезуи­тов), причем сам Игнатий постоянно говорил о необходимости

25

 

 

единочувствия со Святой Матерью нашей Церковью иерархической». Всем этим классическим духовным течениям, а также бесчисленным небольшим духовным общинам, к ним примыкающим, следует задать вопрос о том, сохранилось ли в них сегодня центральное породившее их начало, т. е. личная, воплотившаяся в Церкви любовь Того, Кто до конца возлюбил, или же это центральное начало сместилось к краю, а на его место встало нечто другое, например «справедливость в ми­ре». Если это произошло, то соль потеряла силу; но когда что-то теряет силу и бывает брошено на попрание людям, ему не следует кичиться мученическим венцом.

Для духовных течений, появившихся в нашу эпоху или даже совсем недавно, Крест также остается пробным камнем, и они не должны бояться подпасть под такую проверку. Когда бы ни сложи­лась та или иная форма, она будет подлинной только в том случае, если ее орошает общий кровоток Церкви, древний и вечно юный.

«Теология освобождения»

Все это представляет собой основной критерий также для боль­шой и отличающейся многообразием группы различных форм «тео­логии освобождения». Никто не может запретить участвовать в совре­менном общемировом диалоге путем благовествования. В Своей про­поведи в Галилее Иисус возвестил, что Дух Господень на Нем и что Он помазан благовествовать нищим, проповедовать пленным освобожде­ние, отпустить измученных на свободу (Лк. 4.18); в конце Своего служения Спаситель наставляет нас на реальные дела любви к ближ­нему (Мф. 25). Действительно, Иисус говорил об освобождении, но не политическом, а значительно более глубоком, об освобождении от уз Сатаны (Лк 13.16), оставив открытым вопрос о политических последствиях, вытекающих из Его учения. Однако Его собственная освободительная деятельность достигла предельного выражения на Кресте. Только так был побежден «князь мира сего», только так побежден был дух этого мира, который — если нет перед ним Крес­та — немедленно прокрадывается с черного хода в любую освобо­дительную деятельность в пределах этого мира (как уже доказали великие политические революции нашего времени). Таким образом, теология освобождения будет подлинно католической и действенной, если она поведет борьбу в рамках борьбы Спасителя, стяжает те же победы, что и Он, и при этом не забудет, что все земные победы — это милости, добытые и дарованные нам Распятым и Воскресшим Господом нашим. И эти победы всегда должны быть связаны с непре­менной личной сопричастностью Кресту. Примером служит история

26

 

 

апостолов: Церковь стяжает земные победы в Духе, но победы эти неотделимы от крестных страданий ее апостолов.

Харизматические движения

Широко распространенные харизматические движения также должны иметь в виду все сказанное выше. И прежде всего следующее: никакой особой духовности Святого Духа как таковой не может быть, ибо Дух всегда говорит «не от Себя», а только от Отца и Сына (Ин. 16.13-15). И забота Их — это искупление мира, становящееся воз­можным благодаря скорбному, совершаемому Отцом, преданию Сына Кресту. В этом величайшем и предельном акте в полной мере участ­вует и Дух; Он был и всегда остается Духом, исполняющим спаси­тельные намерения Троицы; это Ему мы обязаны тем, что мрак разоб­щенности, ради спасения мира, лег между Отцом и Сыном. Коринфя­не, эти первые пятидесятники, хвастали, что наделены чудесными дарами Духа Святого. Всю эту харизматику ап. Павел прежде всего приводит в связь с учением о церковном Теле Христовом, а каждую харизму поверяет ее полезностью для общины (Ι Кор. 13); затем он указывает на относительность какой бы то ни было харизмы по срав­нению с христианской любовью, жертвенной любовью: «Любовь долготерпит и все переносит». В конце он дает указания, исполнение которых обязательно при совершении богослужений: только подлин­ное истолкование учения Христова, являющееся в этом смысле проро­чеством, служит назиданию; все же остальное делает общину смеш­ной в глазах посторонних людей (гл. 14). В заключение он говорит: «Если кто почитает себя пророком или духовным, тот да разумеет, что я пишу вам; ибо это заповеди Господни. А кто не признает это, тот сам не признан» (Ι Кор. 14.37). В начале послания апостол призы­вает общину подчинить свою жизнь абсолютному закону Креста (1.19 и 2.2); в безумии Креста обитает истинная мудрость, «раскрывается дух и сила Божия». Глубочайшая мудрость, на которую притязает ап. Павел, концентрируется именно в Кресте (2.6); ибо «Дух, проника­ющий в Божественные глубины» и ниспосланный христианам, на самой большой глубине обнаруживает безграничную любовь Троицы, раскрывающуюся полностью в Кресте и в Евхаристии.

 

Мода на восточную мистику

Мы знаем, с каким энтузиазмом восточные методы медитации, особенно цзен, были встречены множеством христиан Европы

27

 

 

и США - как монахами и монахинями, так и мирянами. Мы знаем, что для таких медитаций были устроены специальные дома и что в этих упражнениях использовались преимущественно тексты клас­сической христианской мистики (книга на древнеанглийском языке «Облако неведения», Экхард, Таулер, Иоанн Креста и др.), причем последнее обстоятельство позволяло настаивать на принадлежности этой формы духовности к христианству. Возникает вопрос о том, идентично ли состояние, обозначаемое как «черная ночь» в «Облаке», у Таулера и у Великого Испанца, состоянию, переживаемому в восточ­ной медитации? Ответ может быть только один и совершенно опре­деленный — нет! «Ночь», переживаемая в восточном опыте, есть ре­зультат тренинга, нечто такое, чего человек достигает собственными усилиями при помощи абстрагирования и навыков сосредоточения. Но то, что Иоанн Креста называл «noche obscure» — пусть его собствен­ные объяснения и не всегда достаточно понятны, — есть именно приоб­щение человека, наделенного особой благодатью, к страданиям Хрис­та, к Его покинутости Богом в Распятии. Это ужасающий сверх вся­кой меры опыт, кульминация которого осознание окончательной потери Бога. Главное назначение этого опыта — не в Ощущении души (на котором настаивал Иоанн Креста), а в содействии спасению мира. Может быть, на этом примере особенно отчетливо выступает значение Креста Христова как пробного камня, позволяющего определить христианскую природу той или иной духовности. Ибо истинный Крест может быть только Крестом, возложенным на нас, а не воздвигнутым нами самими; это не состояние покоя, ни в коем случае, это лишь состояние смертной истомы от сознания, что все потеряно — как Бог, так и спасение мира.

Новые течения

Существуют духовные течения, которые осознанно и преднаме­ренно ставят во главу угла Божественную любовь. Таковы, например, «Факелоносцы». Это движение может успешно развиваться до тех пор, пока серьезность и устрашающая суровость, которые отличают любовь Христа к нам, не потеряют своей силы, не трансформируются в слишком человеческий любовный энтузиазм с преобладанием любви людей друг к другу. Крест — это не чувство (это даже отречение от всех чувств, погружение в бездну покинутости), а чистое и одиночное действие. Основательница этого движения постигла, что Крест — центр любви. Необходимо, чтобы понимание этого постоянно живо­творило всю созданную ею общину.

28

 

 

В Италии широкое церковное движение «Общение и освобожде­ние», которое многим тысячам христиан всех возрастов позволило с живой убедительностью ощутить себя Церковью, движение, находящееся под явным Божественным благословением, окажется прочным лишь в том случае, если в опыте, за опытом и в результате опыта освобож­дающего церковного общения будет достигнуто и окажется посиль­ным более глубокое общение и освобождение через Крест, — что иногда приводит к страшной изоляции. К счастью, участники этого движения с большим рвением поддерживают контакты с Церквами, распинаемыми за железным занавесом: способствуя упрочению этих Церквей через церковное общение, они могут обогатиться их героическим опытом и опытом крестного одиночества. Все это воз­можно лишь при непрестанной молитве.

Инициаторами движения «Дело Божие», распространенного во всем мире, являются священники, которые называют себя особыми приверженцами Креста. Им, действительно, нельзя отказать в большом рвении в деле проникновения во все структуры мира для распростра­нения Царства Божия (такое рвение в Церкви как институции стало большой редкостью). Но было бы вполне по-христиански, полагаясь на самокритичность этой мощнейшей организации, задать ей вопрос о том, достаточно ли широко в теологическом смысле трактуют они понятие Креста Христова и не делают ли крен в сторону аскетизма; придерживаются ли они в своих общих позициях глубокой теологии, которая, как я полагаю, в своей основной сути есть теология Креста и Воскресения в духе св. Игнатия, т. е. подражание Христу в слабос­ти, в гонении, в неуспехе. Эти черты и не позволили ордену иезуитов стать тем, чем его считают его противники, — воинствующим и органи­зованным на военный лад отрядом Папы.

Можно было бы рассмотреть множество других духовных тече­ний — как старых, так и новых. Многие из них, как, например, те, что сложились под духовным влиянием Шарля де Фуко или матери Терезы, не нуждаются в особой проверке. О них уже достаточно было сказано. В заключение следует еще раз указать на одну большую опасность — ап. Павел предупреждал о ней Коринфян, — ибо отдель­ные группировки могут вообразить, будто они способны обходиться друг без друга. Недопустимо, чтобы духовные общины, которым надлежит быть частью живой Церкви, замыкались, как секты, и изме­няли своему долгу нести в мир и освещать истинную вселенскость, выразителями которой они должны оставаться. Эта угроза существо­вала всегда, хотя в прежние времена (например в огромной общине бенедиктинцев) она была не так велика, как теперь. Те, кого в Церк­ви называют «левыми», представляют собой (несмотря на полное отсутствие каких-либо организационных форм) некое немаловажное

29

 

 

направление, которое не следует сбрасывать со счетов хотя бы уже из-за того, что для этого направления характерно отрицание церковной догматики и централизации. Те, кого по недоразумению называют «правыми», очень раздроблены, делятся на группировки, каждая из которых чересчур ревностно стремится привлечь к себе сторонни­ков. Наличие такой тенденции неоспоримо, хотя не везде она прово­дится с одинаковым упорством и воодушевлением, — одни группи­ровки отличаются большей открытостью, другие — меньшей. Перед лицом всех этих трудностей следует обратиться к образу св. Екатери­ны Сиенской, шестисотлетнюю годовщину смерти которой мы от­мечали в 1980 г., — святой, которая жила, страдала и проливала кровь за Христа и Его мистическую иерархическую Церковь и выс­шим стремлением которой было в разделенных со Христом страда­ниях смешать свою кровь с очищающей и животворящей кровью Спасителя.

30

 


Страница сгенерирована за 0.11 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.