Поиск авторов по алфавиту

Автор:Без автора

От редакции. Журнал "Новый Град" №10

После годичного перерыва № 10 «Нового Града» выходит с новым, расширенным содержанием. До сих пор наш журнал был посвящен преимущественно социально-политическому кри­зису старого мира и схемам реконструкции Града, как гражданского общества. Что за революцией общественного быта стоит глубокий переворот в духовном сознании, мы никогда не отри­цали. Для нас всегда был ясен первичный, главенствующей характер духовной пищи единого процесса жизни. Если же мы до сих пор, в течение двух лет, отдавали свои силы почти исключительно социальным проблемам, то делали это, во-пер­вых, исходя из большей остроты и грандиозности их проявле­ний — время не терпит, — а во-вторых, из более насущной потребности именно их разработки, порядочно запущенной русской религиозной мыслью. Эта мысль, бесспорно, отличалась сильно выраженным социальным устремлением; но в тоже вре­мя всегда уделяла слишком мало внимания конкретным вопро­сам социальной жизни, которые предоставлялись специалистам чуждого духа и направления.

Далекие от мысли дать последние ответы или законченные формулировки для самых жгучих социальных вопросов совре­менности, мы, однако во многом достигли той степени конкрет­ности, которая единственно мыслима для оторванной от соци­альной почвы эмигрантской мысли. Дальнейшая конкретизация, необходимая на родине, в условиях подлинного строительства, может оказаться бесплодной и претенциозной на чужбине.

Не отрекаясь от разработки наших старых тем, мы обра­щаемся к новым, который оказываются очень старыми в тра­диции русской мысли. действительно, с тех самых пор, как эта мысль пролепетала свои первые русская слова, проблема духовного кризиса современного мира не перестает волновать ее. Ею мучились первые славянофилы и Герцен, и при всей упрощенности и даже грубости, с которой она встала перед основоположниками русского национального самосознания, славянофилы оказались правы в своем диагнозе болезни. Они оши­-

3

 

 

бались, думая, что это болезнь западного мира, что Россия мо­жет оказаться в стороне от общей участи. Нет, драгоценное и опасное наследие гуманизма, которое они сами несли и себе, как сыны созданной Петром интеллигенции, требовало расплаты. Духовный распад России оказался совершенно подобным, даже более острым и ускоренным, чем «гниение» Запада. При всем своеобразии русской, восточно-христианской традиции, Россия спаяна неразрывно со всем христианским человечеством. Пад­шая, как и все оно, Россия сейчас менее, чем когда-либо, мо­жет притязать на роль спасительницы. Думать, что коммунизм несет в себе спасение от фашизма (А. Жид), столь же наивно, как видеть в фашизме спасение от коммунизма (русская эми­грация). Коммунизм есть русская разновидность той же бо­лезни, какую Запад переживает в форме фашизма. Отличия коммунизма достаточно объясняются прошлым России: слабо­стью буржуазного воспитания, кенотическим аспектом русского христианства и т. п.

Отказываясь видеть в новых формах общества и сознания подлинное разрешение духовного кризиса, мы усматриваем в них скорее последнюю стадию той же болезни дезинтеграции духа. В нашу эпоху механизация жизни выражается в двух по­лярных явлениях: в атомизме «буржуазной» личности и в кол­лективистическом подавлены ее. Еще для славянофилов и Достоевского (которым коллективизм представлялся в двойном облике католичества и социализма) было ясно, что здесь мы имеем дело с положительным и отрицательным полюсами того же явления: нарушения гармонического «соборного» строя отношений между личностью и обществом. «Новый Град» прини­мает полностью это завещание славянофилов, которое, вконцеконцов, совпадает с человеческой транскрипцией христианства. Не надо лишь заблуждаться насчет мнимо-спасительного значе­ния «формул». Нет ничего легче, как начертать схему идеаль­ных соотношений личности и общества, ускоренных в Боге, нет ничего труднее реализовать их. Само христианство, жизненно, постоянно раздваивается между утверждениями личного и социального начала. В самом православии живут обе тенденции. Великий дар «практики», во всем философском смысле этого сло-

4

 

 

ва, — будь то этика, политика, искусство, святость — в жиз­ненном воплощении идеи. Малейший намек на реализацию, про­стой эскиз, конкретное видение, жизненный акт — ценнее стройных систем, округленных теорий. Наше время изголода­лось по искренности. Скольжение над пропастями, переброска воздушных мостов справедливо раздражает. Все «гладкое» на­чинает казаться лживым. Не в этом ли чрезмерном схематизме и преждевременной округленности русского идеализма объяс­нение бунта Маяковского и всего хаоса разнузданной вместе с ним звериной правды?

Не будучи «практиками» в прямом смысле слова, новоградцы хотят стать «следопытами» новых дорог. Не пионеры, а топографы новой земли, критики и подлинном смысле слова: оценщиков, измерителей глубин, лоцманов опасных перехо­дов — такою мы представляем себе, без ложной скромности, свою роль — Линкея на корабле аргонавтов.

* * *

Никогда еще, со времени перемирия 1918 г., человечество не подходило так близко к новой мировой войне, как в эти дни. На этот раз угроза встала не с той стороны, с которой ее жда­ли: не Германия, а Италия обнажила меч. Местная колониальная война, в отличие от японского завоевания Китая, грозит превра­титься во всемирный пожар благодаря тому, что Италия наступила на невралгический пункт Англии: на ее пути к Индии.Бы­ло бы лицемерием отрицать наличность скрытых империалистических мотивов в политике Англии, но было бы цинизмом не верить ее политической искренности. Для всякого наблюдате­ля английской жизни несомненно, что в глазах рабочих масс Англии, ее интеллигенции, ее церкви не государственный эго­изм, а идея попранного права волнует, будит негодование, тол­кает к требованию санкций. Здесь мы имеем столь обычный слу­чай совпадения эгоистических и бескорыстных мотивов, кото­рое необходимо для всякого большого национального движения. Чтобы справедливо оценить поведение Англии, нам, русским, достаточно вспомнить нашу балканскую политику, где совер-

5

 

 

шенно чистое и благородное сочувствие угнетенным братьям-славянам текло по руслу традиционной государственной экспансии. В мире повсюду совершались и совершаются насилия; можно сочувствовать бурам, полякам, индусам... Но общенарод­ная волна, для единства своего направления, требует, хотя бы бессознательно, опоры в коллективном интересе.

Вот почему и создание международного принудительного права,Лиги Наций, не может опираться на чисто идеальные нормы. Как в источнике всякого государственного образова­ния лежит совпадение силы и права, при чем история государств есть история этизирования созданных силой отношений, так следует представлять себе и взаимный рост сверх государственного права. «Лига Наций» в Женеве была созданием группы держав-победительниц. В этом была не ее слабость, а ее сила. Версальская коалиция могла стать европейской, и — в преде­ле — всемирной — лишь в процессе расширения своего руко­водящая ядра и этизации своего права, первоначально узко охранительного. Statusquo должен был расшириться в status, приемлемый для побежденных, для всех участников международного общения. Если этого не случилось, если Лига шла от поражения к поражению, виной тому нерасчетливый эгоизм по­бедителей и, главное, основной раскол в их лагере, проходящий между Англией и Францией с ее союзниками. Этот раскол сорвал дело разоружения и привел к вооружению Германии, а за ней и всего мира. Этот эгоизм в дележе германского на­следства привел к обиде Италии — основной ране ее истери­ческого империализма.

Обделенная Италия протестует. Та доза справедливости, которая заключена в ее домогательствах (справедливость разбойничьего стана), испорчена в конец цинизмом ее принци­пов. Фашистское государство принципиально отрицает право — внутри и во вне, и не может понять, почему его апелляция к голой силе не встречает всеобщего сочувствия. Муссолини, драпируясь в римскую тогу, основательно забыл своего Цеза­ря, если когда-нибудь знал его. Забыл о том, что каждый шаг римской экспансии был прикрыт защитой международная пра-

6

 

 

­ва. Но, забыв историю, Муссолини забыл инекоторые основ­ные факты современной политики.

Эра колониальной экспансии Европы уже закончилась; начи­нается отлив, наступление цветных рас. Италия опоздала и раз­делу мира. Ныне колонии перестают быть рынками для европейского капитала, и цветные народы — объектом эксплуатации. Что сулит Италии завоевание Эфиопии? Огромный жертвы, и в результате — полу-цивилизованная страна, обученная и во­оруженная своими господами, и готовая в один прекрасный день сбросить их в море. Горе, если национальная революция эфиопов совпадет с восстанием всей арабской и черной Афри­ки против Европы. Муссолини совершает акт, преступный с точки зрения белого человечества. Уже сейчас ему удается вызвать впервые в мире общий цветной фронт — от Японии до негров. В эпоху упадка и междоусобия, в которую вступила Европа (а от Европы ни Италия, ни Германия не отделимы), безрассудство Италии означает измену европейской (римской!) нации, о которой у нас своевременно напомнил В. В. Вейдле.

Занимая таким образом решительную анти-итальянскуюпозицию в текущем споре, мы отнюдь негорим, подобно ле­вым группам Франции и Англии, жаждой священнойвойны. Вэтом отношении урок1914года не долженпройти даром. Внастоящее время война не только не может бытьоружием на­циональной политики, как заявлял пакт Келлога, но неможетвообще быть орудием политики. Ее последствиянепредвидимые; ееразрушения далеко превосходятвсе возможныерезультаты.Различие между победителями и побежденнымитеряет всякоезначение. Война есть просто взрыв культуры. До какихпреде­лов докатится Европа после новой войны? Бытьможет, совре­менная Абиссиния покажется для нее идеаломправа и свободы.Поэтому мы приветствуем все формы международного давления — кроме войны. Наилучшим исходом была бы,конечно,собственная Немезида Италии: пески Абиссинии,подобно сне­гам России, могли бы похоронить ещеодну диктатуру. Итальянский народ, ценою отрезвления от «римского»угара, мог бывернуться к своей подлинной великойтрадициихристианства и

7

 

 

гуманизма. Данте, а не Цезарь стоит у колыбели его национального бытия.

Есть внутреннее сродство между военной опасностью и психологией фашистских народов. Фашизм — это армия, ставшая государством и нуждающаяся в войне для оправдания своего существования. Социальный туман, окутывавший рождение но­вых диктатур, уже рассеивается. Социальные идеи были хоро­ши, когда нужно было бить коммунизм, ломать буржуазную демократию. Порядок, за счет свободы, был обещан для завоевания хлеба. Это обещание осталось невыполненным. Выясни­лось, что фашистское государство не спасает народ от эконо­мическая кризиса; что огромную власть, которую собрало го­сударство, оно не может употребить на построение нового об­щества. Не может, ибо само связано с капитализмом — более постыдно, чем поносимый им либерализм. Одна опека над ин­дустрией, одна регуляция при неприкосновенности прибыли, при связи распределения со скудной заработной платой, очевидно, бессильны преодолеть капитализм. Вот почему, по отзывам многих наблюдателей, в Германии и Италии начинается изве­стное разочарование в новом режиме. В Германии хозяйственные затруднения принимают, уже тяжелые формы, И фашизм должен двигать свои полки, собранные для штурма капитализ­ма, по линиям наименьшего сопротивления — против эфиопов или евреев. Но ни эфиопской кровью, ни еврейским унижением не накормить голодных и не насытить проснувшегося чувства социальной справедливости. Изнашивание диктатур — один из отрадных проблесков сегодняшнего дня.

К сожалению, кризис фашизма не искупается работой и волей демократии. За истекший год мы можем занести в наш актив лишь начало бельгийского опыта, где молодежь всех партий объединилась для экономической реформы. В Америке Рузвельт продолжает свою борьбу, при возрастающих трудно­стях и при оппозиции справа и слева. Хватит ли у него сил и решимости вывести из хаоса величайшую демократиюмира?Если да, Америка станет новым — подлинно «третьим» — фо­кусом мировой кристаллизации. Если нет, — скажем себе: за­дача социальной реконструкции рассчитана на столетие.

8

 

 

К сожалению, несомненный хозяйственный подъем Англии связан — хотя бы отчасти — с ростом военной промышленно­сти. И Франция продолжает биться в право-левой лихорадке; фетиши столетних знамен заменяют для нее реальные програм­мы действий. До сих пор, при несомненной победе идеи управ­ляемого хозяйства (Лаваль нормирует цены!), государство не выходит из мелкой штопки в конец износившегося строя, а терзающая его партии — и слева и справа и из «пореволюционного» центра в своей программе не идут дальше лозунгов. Франция все еще ждет своего Рузвельта, который один может спасти ее от бесплодной гражданской войны.

* * *

Человеческому сердцу свойственно искать «отрадных явлений», н от сгустившихся над Европой туч хочется отдохнуть на вестях, доходящих с нашей родины. В «отрадных явлени­ях» нет недостатка. Каждый день приносит известие о новой реформе, о новой победе здравого смысла над остатками ком­мунистической доктрины. Дисциплина в школе, чины в армии, выдвижение по службе, а не по партийному стажу. Каждый день овна за овцой выводятся из избы башкира, по известному анекдоту, и обитателям избы, вероятно, кажется, что они ды­шат чистым воздухом. Впрочем, важно отметить: до сих пор реакция не коснулась основ созданного революцией хозяйственного строя. Государственный капитализм и коллективистиче­ское земледелие остаются нетронутыми. В экономической обла­сти Сталин, подобно Лавалю, ограничивается мелкой штопкой. Отмена карточек, колхозный рынок — как не раз в прошлом, государство дает передышку голода, прикрывает рубище ни­щеты, в котором живет страна, не открывая действительных перспектив зажиточности. Есть даже класс населения, положение которого явно ухудшается: это класс, именем которого все еще правит диктатор, несчастный, обманутый, русский проле­тариат.

Если государственный капитализм остается неприкосно­венным, в чем же социальный смысл нового Сталинского курса?

9

 

 

Прежде всего в перемене социальной базы, на которую опира­ется власть. Не пролетариат, не партия, не молодежь — как еще недавно — но «знатные» люди, удачники, сделавшие карь­еру, поднятые вверх народной волной. Поскольку государство в России — все, все «знатные» люди — служилые, хотя назвать их бюрократией было бы противно духу этого слова. Несомнен­но, что в России пробились наверх люди инициативы, воли, та­лантов, биологическая ценность которых уравновешивается лишь их бессовестностью. Они строят Сталинскую Россию, не имеющую ничего общего с коммунизмом. На неравенстве, на отборе сильных, на строгой социальной иерархии, на чувстве государственного патриотизма, на культе армии. Если бы рус­ское царство вызывало в нас сочувственные воспоминания, мы могли бы приветствовать безоговорочно чересчур знако­мые черты в национал-социалистическом государстве СССР. Основные формы его структуры — служба и тягло — уводят нас в глубину допетровских столетий. И, как в старой Москве, в отличие от авторитарных демократий Запада, расстояние меж­ду тяглом и службой все углубляется. По-прежнему иерархия крепостного государства давит непомерной тяжестью на угне­тенную массу народа. Интеллигенция сплотилась вокруг трона во имя технической революции сверху, смысл которой — индустриализация России. Последняя черта, сообщающая всему общественному типу СССР столь динамически характер, ведет нас прямо в XVIII век. Лишь там мы найдем столь характерное для современности сочетание: оды Фелице и послания о «поль­зе стекла».

Одно остается для нас неясным из зарубежной дали, и это неясное — самое волнующее и важное: это прочность нового «термидорианского» строя. Как относятся к власти, как перено­сят ее или борются с ней те классы, на хребте которых поко­ится ее пирамида? Угрожает ли Сталину новая революция рабо­чих и крестьян? Или, точнее: угрожает ли России новое пораженчество народных масс при первом вооруженном столкновении? Мы этого не знаем. Мы видим только, что диктатура гото­ва идти на все, что вчера было символом контрреволюции, кро-

10

 

 

ме одного:отказа от террора. По-прежнему поезда увозят в ссылку бесчисленных узников, по-прежнему расстреливают мелких преступников. Время от времени массовые облавы вы­рывают из столиц — и из жизни —то левых,то правых,дей­ствительных или мнимых врагов власти: троцкистов — студен­тов или бывших дворян. Если эта свирепость, столь не идущая к стилю современной контрреволюционной государственной пропаганды, обоснована в реальных, нам неведомых опасностях, тогда это значит: новая пирамида угрожает обвалом, и прежде­временно делать ставку на стабилизацией революции. Но,можетбыть, это просто привычная реакция деспотизма, уже бессмысленная и ничем не оправданная.

Не будучи ни троцкистами, ни сменовеховцамимы не имеем основания ни для отчаяния, ни для восторгов в оценкенынеш­него дня России. Для нас, сторонников «персоналистического социализма», неприемлемы самые основы новой социалисти­ческой деспотии. Несмотря на дифирамбы советской интеллигенции, мы не можем присоединить свой голос к хору

ликующих, праздно болтающих,

обагряющих руки в крови.

Но мы признаем огромный шаг вперед, проделанныйсо време­ни военного коммунизма и даже последнего года пятилетки (1933). Признаем торжество здравого смысла, воскрешение не­которых вечных, элементарных начал обще-человеческой куль­туры... Признаем и творческий подъем технического русскогогения, огромную работу, совершающуюся в России во всех сфе­рах научно-технического строительства. Ни духовный, ни политический облик новой России еще не установился.Нам оста­ется пристально вглядываться в туманные черты России, слу­шать противоречивые голоса, доходящие оттуда, осмысливать их — и накоплять внутреннюю собранность, всегда готовую разрешиться в действие.

________________

11


Страница сгенерирована за 0.03 секунд !
Map Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Правообладателям
Контактный e-mail: odinblag@gmail.com

© Гребневский храм Одинцовского благочиния Московской епархии Русской Православной Церкви. Копирование материалов сайта возможно только с нашего разрешения.